Винки - Клиффорд Чейз

Они наблюдали за медведем еще какое-то время, но вскоре Винки услышал, как их откуда-то позвал властный голос, и луг же из окна стала видна лишь белая стена коридора. В этой внезапной тишине Винки подошел к книге, поднял ее и увидел, что это был Коран.

* * *

— О, я навел справки по поводу мисс, гм, мисс, гм, гм, Фуа, — сказал Неудалый несколько дней спустя, когда вытаскивал бумаги из раздутого портфеля.

Винки обрадовался, правда, совсем немного.

— Я не знаю, я думаю, что, возможно, все испортил.

Винки опечалился.

— Ну, не то чтобы испортил…

Винки обрадовался.

— Ну, может, и испортил. Не знаю… — Неудалый достал из портфеля большую катушку серебристого кабеля и вопросительно посмотрел на него.

— Ха, я удивлен, что они не забрали у меня это, когда я вошел сюда. Я хочу сказать, что приносить сюда вещи противозаконно, практически все противозаконно. — Он протянул кабель Винки. — Он вам нужен?

Медведь яростно покачал головой.

— Да, наверное, у вас нет причины для этого. — Он покраснел. — Гм, как бы то ни было, как бы то ни было, как бы то ни было…

Винки уставился на него.

— О да, мисс Фуа, мисс Фуа, гм, боюсь, что мог все испортить. Помощник прокурора сказал, что я чрезвычайно интересуюсь судьбой свидетеля. На это я ответил: «Угу, ничего, угу, подобного», а она сказала: «Зачем же вы тогда справлялись о ней?», и я сказал: «Да так», а она отвечает… — Этот рассказ продолжался еще очень долго, пока Неудалый рассеянно просматривал бумаги. — И наконец я сказал: «Гм, и где же теперь мисс Фуа?», и она ответила: «Ну, вообще-то мы уже собирались ее освободить, но теперь, похоже, не выпустим, я полагаю, нам придется допрашивать ее еще», и так далее и тому подобное, с этой своей улыбочкой — и все говорят, что у нее с главным прокурором, гм, вы понимаете… Гм, так, гм, как бы то ни было, я попытался сказать: «Гм, это, конечно же, очень несправедливо по отношению к мисс Фуа», на что она ответила: «Это не моя проблема», и я в итоге… Я немного погорячился. — Он вытащил вторую катушку кабеля из портфеля, пожал плечами и вернулся к бумагам. — Но теперь, когда я думаю об этом, гм, они, скорее всего, и не собирались освобождать ее. Да, они наверняка просто дразнили меня. Должно быть, это так, потому что они любят этим заниматься…

Винки думал, что вполне может расплакаться от разочарования и гнева, когда Неудалый вдруг оторвал взгляд от своего портфеля и его маленькие голубые мечущиеся глаза, как ни странно, замерли на мгновение.

— Я лишь надеюсь, что не ухудшил положение вашей подруги, — сказал он простодушно.

Теперь медведь не мог решить, стоит ли его простить или задушить.

— Гм, гм, гм, гм, — продолжал Неудалый. — Как бы то ни было, как бы то ни было… Так, как бы то ни было… Так, так, так…

Именем Бога, сострадающего и милосердного…

В то время как Винки пытался читать, помощница Винг и ее старушка-заключенная, которая успела заслужить определенные привилегии образцовым поведением, стояли у окна камеры, сложив руки и пародируя молитву.

— Полотенчатый, — пропела старушка, которую звали Рэнди.

Это началось в тот момент, как он сюда попал. Когда бы он ни брал в руки книгу, казалось, вот они, снова у окна, глумятся обе или одна из них, либо какой-нибудь другой охранник и другой заключенный. Винки с презрением отвернулся, но, как обычно, Рэнди начинала стучать по толстому стеклу ногтями, покрытыми толстым слоем лака, напевая «полотенчатый» снова и снова.

Медведь вздохнул. «Что ж, у меня матерчатая голова, — думал он, — и что с того?»

Он пропустил несколько страниц и попытался сконцентрироваться. Во время многочисленных допросов главный следователь часто цитировал Коран, и казалось, он думает, будто медведь знает его весь и, более того, неверно его истолковывает, дабы оправдать преступления, в которых его обвиняют. Винки не проявлял к этому никакого интереса и не реагировал на подобные доводы, однако сама книга пробудила в нем любопытство. Она являлась единственным, что ему было позволено читать, и все же каждый раз, когда он открывал ее, у него вырывалась насмешка. К сожалению, книга эта была сложна для понимания, и Винки удавалось не столь много прочитать к тому моменту, когда от полной неразберихи у него начинали слипаться глаза.

Неужели вы считаете, что войдете в райский сад, не пройдя через испытания тех, кто покинул сей мир до вас?

— В общем-то да, — пробормотал медведь несколько обиженно. — А почему нет? — Он подумал: «Кроме того, что если ты уже побывал в райском саду и потерял его? Возможно ли было вернуть его, если пройти через новые испытания? Если это так, почему же их так много?» — Возмутившись, Винки снова пропустил несколько страниц.

…Когда Господь решает что-либо, Господь говорит: «Да будет так!», и его воля выполняется.

Винки закрыл глаза и открыл их снова. Слова прошлись по нему, словно нож. Ведь если это и вправду было так: если Господь решил, что Винки будет жить, — тогда почему? Для чего он даровал медведю свободу и тут же ее отнял? Не лучше ли было бы совсем не иметь надежды?

— Ака-мака ха-му! — выкрикнула Рэнди на «арабском». У помощницы Винг вырвался смех, похожий на лай.

Винки свернулся клубком у книги, чтобы его мучители не заметили, как он плачет.

Убедительно шурша мантией, судья спешил из своего личного кабинета в зал суда.

— Всем встать! — Церемония его приветствия была единственным мгновением дня, от которого судья получал удовольствие. В абсолютной тишине он поднялся по трем ступенькам к своему величественному креслу…

— Ваша честь, гм, ваша честь, позвольте заверить вас… — начал Неудалый.

— Заверить меня в чем? — спросил судья, основательно сбитый с толку. — Советник, я даже еще не заговорил. — Он присел на кресло, напустив на себя раздраженный вид.

— О, конечно же, судья, я извиняюсь. Это, это все выражение вашего лица… Я воспринял его так, будто вы желаете что-то заявить…

Прокурор и его любимая помощница едва сдерживали смех, а судья несколько раз ударил молоточком.

— Советник, — обратился он к Неудалому, — теперь я начну. Затем продолжите вы, основываясь на том, что я скажу. Понятно?

— Да, конечно, судья, да, о да, естественно…

Судья снова ударил молоточком.

— Так, на чем мы остановились? — Он раздраженно потер таза, но не для того, чтобы на минуту забыться, а для того, чтобы не видеть