Тонкая зелёная линия - Дмитрий Конаныхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совершенно неожиданно застольно-необязательный трёп перешёл в разговор, натянувший нервы товарищей офицеров до предела. Во влажной духоте ресторана «Восток» бледные лица красиво пьяных спорщиков покрылись холодной испариной, однажды известной каждому честному самоубийце. Они стремительно трезвели, как и положено мужчинам, осознающим гибельность скоро произнесённой правды. Такая правда губит самую железобетонную репутацию с неумолимостью разрывной пули в черепе.
– Верность, говоришь, подполковник? – поджарый блондин Алёшка Филиппов в своём ленинградском чёрном костюме и белой водолазке «под Высоцкого» был в тот вечер чрезвычайно хорош собой. (Зося давно заметила длинные взгляды «королев “Востока”», сидевших за столиками в центре кабака, и тщательно бесила скучавших красавиц, положив рыжую голову на плечо мужа.) – Думаешь, раз подполковник, можно на фу-фу взять?! Не-е-ет, ты погоди, сядь! Я долго тебя слушал, подполковник Саша, теперь ты меня послушай.
Верность? Верность – какая? Которая?! Мы с тобой о «белоцерковниках» говорим, о мужчине и женщине, о семье или о Родине? Ты же, подполковник, спрашиваешь одно, а думаешь другое. С тобой только в преф играть. Не кипятись, подполковник, я отвечу тебе, – Алёшка сделал затяжку, прищурив тёмно-серые глаза, которые Зосе вдруг показались синими-синими. – «Белоцерковники» ведь тоже люди. Ещё как люди. Подневольные. Для нас, для офицеров-«любителей», для «пиджак»-лейтенантов (так ты говоришь? Так вы, кадровые, нас, штатских лейтёх между собой называете, да? Ну, подполковник, ну конечно)… О чём я? Так, стоп. Пэ-Эн-Ша, у младшего подполковника закончилось горючее.
Очеретня очень не хотел, чтобы его заметили, но пришлось шевелиться. Медленно и как-то очень плавно он взял принесённый графинчик и аккуратно разлил по семи стопкам. Крупнокалиберный Мыш нещадно курил и тщетно пытался соорудить на онемевшем лице ковбойский прищур, адресованный «восточным красавицам». Серов сидел по обыкновению как-то сбоку стола, нагло подсматривая и подслушивая. Юля Серова забыла опустить брови и во все глаза разглядывала хищно-вдохновенное лицо бывшего подполковника Козина.
– Отлично, Вася. Так вот, Саша, я так думаю, что «белоцерковники» – люди куда больше подневольные, чем мы, «любители». Мы, кто раньше, кто позже, по домам разъедемся, если, конечно, нас по нашей же воле не заарканят куда-нибудь подальше, – Алёшка бросил взгляд на Очеретню. – А они вовсе не хотели сюда ехать. Но что они другое умеют делать? Знаю, что они офицеры, знаю, что присяга, а ведь люди они. С семьями и детьми. Обросли хозяйством каким-никаким. Мне тебе объяснять, что такое из Белой Церкви рвануть сюда, к чертям собачьим? Жёны – их жёны растолкуют. Согласен? А тут ещё каждый день перестрелки через Амур по два магазина на бойца. Боевыми. Так? И что, посреди «мира во всём мире» голову подставлять? Для нас, двухгодичников, это приключение, а для кадровых – это лямка. Знаю, у тебя другая психология, подполковник, но что же ты к людям своей меркой примеряешься?!
– Добренький ты, лейтенант, – Санечка медленно разгладил чуть дрожавшими ладонями скатерть по краю стола. – Значит, присяга побоку, своя шкура ближе к телу – так? Тут, видите ли, стреляют. Так? Что же ты, физик, так не думаешь? Рванёшь отсюда, когда начнётся? А что? Приключение ведь. Так? Нет, ты подумай, неделя до приказа, а тут – «гремя бронёй, сверкая блеском стали», но только с другой стороны – оттуда? А если день после приказа? Как ты будешь?
– Подполковник, ты полегче. Неделя или час до приказа – ещё не запас. Через день? День спустя я уже дома буду: Хабаровск – Иркутск – Ленинград – влёгкую. И буду думать… Нет, подполковник, не так. Не думать! Буду знать, Саша, что ты опять идёшь на китайскую сторону. Потому что это ты дедушку Мао до изжоги довёл, не я. Так я говорю, Володя? (Крупнокалиберный Мыш уронил голову в знак согласия). Это твоя профессия, подполковник. А моя профессия другая. И присягу я не нарушаю. И не нарушу. Да, чёрт! Козин, чёрт нас всех подери!
– Не надо, – Зося взяла с блюда бутерброд с красной икрой и протянула мужу.
– Что – «не надо»? Что – «не надо»?! – Алёша вскинулся. – Не буду. Не хочу я икру, Жози. Что значит – «не надо»?
– Не надо чёрта, – улыбнулась Зося. – Чёрта – не надо.
– А, – Алёша подумал, потянулся вилкой и зацепил кусок расслабленно дрожавшего заливного, положил на тарелку. – Да. Чёрта нам не надо. Чёрт. О чём я?
– О присяге, – отчётливо подсказал Серов.
– Да, о присяге. О верности. О вере. Что есть вера, подполковник, ты это хотел от меня услышать? Я думаю, что любая верность, любая вера – это деятельная любовь, подполковник. Понимаешь? Любовь, выраженная в действии. Даже в будущем, потенциальном. Понимаешь?
– Выраженная в потенциальном действии?
– Да, Юля. Да. Как потенциальная энергия. Она не осуществлена, но накоплена. Обусловлена состоянием системы человеческой души. Как энергия термодинамической системы. Человек обусловлен, обуславливает, обуславливается клятвой, словом своим. Присягой, если угодно. Дав присягу… Чёрт, я начинаю говорить красивые банальности, Шура!
Завёл ты меня до невозможности! Что есть вера без накопленного, пусть будущего действия – действия души? Если приходит час – когда надо, когда «добровольцы – шаг вперёд» – так? Когда Христос – мог он сказать: «Извините, ха-ха, шутка получилась со всем этим пророчеством, мне как-то не хочется на крестные муки»? Мог? Мог. Сказал? Нет. Каждому такой выбор делать. Мне тебе объяснять, что такое «коммунисты, вперёд»?
– «Партия – это единый ураган голосов, спрессованных, тихих и тонких». – Зося чётким шёпотом уронила ступеньки слов в накуренный, бархатный воздух.
– Да. Когда нельзя по-другому. Это есть осознанная предопределённость. Когда человек сам себя ставит в такие условия, когда он уже не может по-другому, даже если смалодушничает и начнёт заднего давать. Так, подполковник? Ты же сам себя постоянно ставишь в такие условия, чтобы заднего не дать, если что? Так, Саша? Ну, что сверкаешь глазами, брови хмуришь? Ты тоже уязвимый, из таких же мяса, костей и нервов.
– Из нервов, да, – младший лейтенант Санечка опрокинул в себя рюмку, как живую воду. – Из нервов. Умный у вас муж, Зося. Только вот что я тебе скажу, лейтенант. Нет, ты не обижайся, тут все свои, всё поймут и понимают уже сейчас, что я говорю и скажу.
