ОЧЕРКИ ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ - ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ

А через самое малое время в виленских синагогах - в полной темноте и после трубных звуков шофара - провозгласили, что хасиды не только "отлучаются и отвергаются от всех, но вовсе не признаются сынами Израиля". Создали специальную комиссию для искоренения "секты", назначили "тайного преследователя", и по его наущению толпа повсеместно оскорбляла и притесняла хасидов, портила их имущество и однажды ворвалась в дом богатого хасида, оптового виноторговца, открыла краны у всех бочек и вылила вино наружу. Такие погромы устраивали не один раз, хасиды пожаловались на это виленскому губернатору, и тот запретил кагалу "наказывать евреев, нарушающих обряды религии, и позволил каролинам отправлять богослужение" по их правилам.

Виленские раввины не могли уже справиться с хасидами своими силами и решили обратиться за помощью к русскому правительству. В то время в Петербурге опасались вредного влияния революционных событий во Франции, и потому ловили по всей стране собственных заговорщиков, явных и мнимых, и привозили их на допрос в столицу. Особенно преследовали тайные масонские общества и религиозные секты, а их руководителей ссылали в Сибирь - на поселение или даже на каторгу. Надо было доказать властям, что хасидизм - это одна из разновидностей тайных обществ, и в Петербург поступил из Вильно донос "о вредных для государства поступках руководителя каролинской секты Залмана Боруховича". Этого было достаточно, и осенью 1798 года пришло повеление: арестовать в местечке Лиозно главаря " секты" и двадцать два его "сообщника" и "под крепким караулом" отправить в Петербург.

На рабби Шнеура Залмана надели железные оковы, посадили его в телегу и под охраной отправили в Витебск, а оттуда уже, в почтовой карете, привезли в Петербург и поместили в одиночную камеру Петропавловской крепости. Известие об этом чрезвычайно обрадовало противников хасидизма, а "во всех городах, куда доходило повеление царя, был между хасидами великий плач и пост, и рыдания". Сразу же стали собирать деньги "на освобождение учителя" и среди прочего установили особый налог: каждый жених жертвовал на это благое дело часть полученного приданого. Собрали огромную сумму - около шестидесяти тысяч рублей, и с этими деньгами ходатаи отправились в Петербург.

С первого дня заключения рабби Шнеур Залман отказался есть тюремную некашерную пишу. Он заявил, что скорее умрет, нежели съест что-либо, приготовленное неевреями, и тюремные власти разрешили приносить еду из еврейского дома. Вскоре начались допросы узника в Тайной канцелярии, где обычно разбирались дела по особо важным государственным преступлениям. На допросах присутствовали сенаторы и высшие сановники, и глубокомысленные ответы обвиняемого только укрепляли поначалу следователей в их подозрениях. Рабби Шнеура Залмана обвинили в создании вредной религиозной секты, в распространении нежелательных религиозных идей и в нелегальной отправке денег в Палестину для каких-то политических целей - быть может, в заговоре с самим Наполеоном.

Хасиды деятельно хлопотали в столице и, возможно, щедрыми подношениями склонили на свою сторону некоторых влиятельных сановников. Во всяком случае, узник мог тайком передавать на волю свои письма, да и следствие проходило без задержек, чтобы ему не надо было долго томиться в одиночке. К последнему допросу следователи подготовили перечень вопросов, и хасидская легенда рассказывает, что в камеру к рабби Шнеуру Залману чудесным образом явились Баал Шем Тов и рабби Дов Бер и сообщили ему содержание вопросов и нужные на них ответы, - но, скорее всего, хасиды сумели заранее передать узнику эти вопросы, чтобы он мог к ним подготовиться. Как бы там ни было, но на последнем допросе рабби Шнеур Залман отвечал так точно и убедительно, что привел в изумление следователей. На самый главный и опасный пункт обвинения - в политической неблагонажедности - он написал небольшое рассуждение о том, что царь является истинным представителем власти, исходящей от Бога, и это произвело в Петербурге благоприятное впечатление. Павел I повелел освободить узника и всех арестованных, но сохранить за ними "строгое наблюдение". После двух месяцев заключения "Старого ребе" отпустили домой и в сопроводительном письме написали, что "секта евреев, каролины именуемая, остается при прежнем ее существовании". Дату его освобождения - девятнадцатый день месяца кислев- хасиды-хабадники празднуют и сегодня с особым торжеством.

Хасиды ликовали по поводу "чудесного избавления" своего учителя, рассказывали всем, что он творил в Петербурге удивительные чудеса перед царем и его сановниками, и потому они, хасиды, будто бы, находятся теперь под особым покровительством властей. Виленским хасидам даже удалось сместить прежних руководителей кагала за растрату общественных денег, которые пошли, скорее всего, на борьбу с хасидами. На новых выборах - впервые в истории Вильно! - хасиды даже попали в правление кагала; община раскололась, и враждующие партии посылали властям жалобу за жалобой. В начале 1800 года включился в борьбу бывший раввин Пинского округа Авигдор Хаймович, который из-за хасидов потерял свою должность. Говорили, что в один прекрасный день пинские хасиды вынесли из синагоги его кресло, а взамен него положили на пол комок грязи, таким способом намекнув раввину на его нежелательность. Авигдор Хаймович сговорился с виленскими противниками хасидов, поехал в Петербург и подал на имя императора жалобу на "вредную и опасную" секту, которая может "подать повод к величайшим дерзостям и злодеяниям". Извращенными толкованиями хасидских цитат Авигдор пытался доказать, что цадики внушают своим последователям послушание одному только Богу, а не людям, и потому у сектантов не будет страха и перед самим царем.

В ноябре того же года рабби Шнеура Залмана снова привезли в Петербург, и следователи Тайной канцелярии устроили ему в тюрьме очную ставку с Авигдором. Тот обвинил его в отправке денег в Палестину, хотя прекрасно знал, что это была всего лишь помощь хасидам, поселившимся на Святой Земле. Авигдор утверждал, что хасиды не почитают родителей, особенно отцов; воруют деньги у жен и отдают их цадикам; "присяга для них ничего не стоит" и им разрешается делать все, что заблагорассудится, по собственной прихоти. На все эти обвинения рабби Шнеур Залман снова ответил письменно: "Не могу сносить его (Авигдора) ругани и лжи, - писал он. - Он наводит на нас такие обвинения, каких никогда не слыхали, разве во времена Польши и ее ксендзов, которые возводили лживые обвинения в употреблении человеческой крови… Он сам наверное ничего не слышал и не видел, но что ему мешает болтать языком?… Помощь может прийти только от государя… Он поймет, что я невиновен, и освободит меня из темницы".

Ответ рабби понравился Павлу I. Да и губернские власти докладывали с мест, что "секта хасидов… ведет себя покойно, все государственные подати платит равно с другими" и проявляет "истинное и безропотное повиновение власти". И снова рабби Шнеура Залмана освободили из-под ареста, без права выезда из Петербурга - до тех пор, пока его дело не рассмотрит Сенат. Однако в марте 1801 года произошел дворцовый переворот, Александр I стал императором и тут же упразднил Тайную канцелярию, повелев "не упоминать даже ее названия". Секретные дела стали пересматривать, и одним из первых поступило на пересмотр дело рабби Шнеура Залмана. Его отпустили домой, с тех пор больше уже не беспокоили, и рабби Шнеур Залман оставался главой белорусских хасидов до самой смерти. А Авигдора Хаймовича хасиды-хабадники долго еще упоминали с непременным традиционным проклятием: "Да сотрется имя его и память о нем!" и детям своим перестали давать это имя - Авигдор.

Правительство официально признало существование в российском еврействе двух направлений, и "Положение" 1804 года это узаконило: "Ежели в каком-нибудь месте возникнет разделение сект, и раскол прострется до того, что один толк с другим не захочет быть в одной синагоге, в таком случае позволяется одному из них построить свою синагогу и выбрать своих раввинов".

Хасидизм распространился на огромных пространствах и среди многих еврейских общин Восточной Европы. Он укрепил веру и возвысил дух народа, приучил со строгостью выполнять религиозные предписания, даже те, которые были позабыты, и заново наполнил смыслом многие старые обычаи. В конечном итоге борьба принесла пользу обеим сторонам. Хасиды стали основывать иешивы и более углубленно заниматься изучением Закона, а их противники - теперь в ббльшей степени - привносили в свое служение Всевышнему теплоту чувств. Борьба между хасидами и их противниками постепенно затихала, но и сегодня еще слышны порой отголоски того спора, который раздирал некогда еврейские общины Восточной Европы.

Однажды некий раввин Арье Лейб приехал в Литву, чтобы проверить ученость виленских знаменитостей. Он пришел к Виленскому гаону и задал ему очень сложный талмудический вопрос, на который тот немедленно дал простой и точный ответ. Арье Лейб восторженно воскликнул: "Вы воистину гаон - гений, рав Элиягу!" - и тут же пошел к виленскому раввину Шмуэлю. Он задал ему тот же самый вопрос, и раввин тоже ответил на него, но не мгновенно и в более запутанной форме. Арье Лейб сказал раввину: "Вы воистину великий!" - и отправился дальше. Но не успел он отойти от Вильно на три версты, как его нагнал специальный посланник виленского раввина и попросил немедленно вернуться.