Ангел Габриеля - Кимберли Кейтс

– Сливы были такими аппетитными, что я не удержалась.

Тристан улыбнулся и вытащил сливу из огня без всякого видимого ущерба.

– Откройте рот, – приказал он Алане, и она подчинилась. Тристан положил ей в рот свой трофей, и его пальцы на секунду задержались, чтобы погладить влажный изгиб ее губ.

– Странно, но иногда я начинаю сомневаться, существуете ли вы на самом деле или вы некий дух, – заметил он.

В глазах Аланы мелькнул озорной огонек, и ее зубы сомкнулись на его пальце.

– Вот как, значит, ангелы кусаются? – рассмеялся Тристан. – Весьма немилосердно с их стороны.

– Вы правы, – согласилась Алана. – Наверное, я должна искупить свое прегрешение.

И, не веря собственной смелости, Алана схватила его руку и поцеловала кончик укушенного пальца, сожалея, что не может тем же способом заживить остальные его раны.

Легкий поцелуй, не больше чем прикосновение, но сколько этот жест поведал Тристану о ее тайных чувствах и робких мечтах… Он угадал в нем благодарность и… поощрение.

Некоторое время он, не двигаясь, смотрел на Алану, потом протянул другую руку и погладил ее по щеке. Его губы слегка приоткрылись, темные глаза вспыхнули.

– Если ангелы умеют кусаться, – сказал он, – то, наверное, они умеют и целоваться?

– Не знаю, я не пробовала, – ответила Алана, горя от нетерпения прижаться своими губами к его губам.

Он наклонился к ней, и Алана услышала его громкое дыхание – красноречивый признак вспыхнувшего желания. Радостный, весь в снегу, Габриель вбежал в комнату.

– Алана, – закричал он, – я принес тебе снег, чтобы вылечить ожог!

Но Алана знала, что, окажись они с Тристаном на дне ледника, ничто уже не могло потушить полыхнувшего в них огня.

– Довольно нам играть в «Сокровище дракона»! – в смятении воскликнула она, вскакивая на ноги.

– Тогда давайте танцевать, хорошо, папа? – настаивал Габриель. – Мы будем танцевать под омелой.

– Я не умею танцевать, – призналась Алана.

– Я тебя научу! Тетя Бет говорит, что я ловкий танцор! Но нам нужна музыка. Пожалуйста, папа, заведи сам музыкальную шкатулку, ведь ты запрещаешь мне к ней прикасаться!

– Что ж, пожалуй, но только ненадолго, – неохотно уступил Тристан.

Через минуту они уже были в гостиной, той самой знакомой ей комнате, где Алана впервые очутилась в объятиях Тристана; она до сих пор жила воспоминанием о его твердых мускулах, крепкой груди и сильных руках, о взаимном притяжении их тел, как если бы они были предназначены друг для друга: две половинки единого целого – одна мягкая, женственная, слабая, Другая твердая, мужественная, сильная.

Тристан подошел к столику, на котором стояла музыкальная шкатулка, немного повозился с ней, и прозрачные неземные звуки наполнили комнату. Знакомая грустная мелодия повествовала о радостях и страданиях первой любви.

Алана взяла за руки Габриеля, и, смеясь и спотыкаясь, они принялись кружиться по комнате. Но все это время Алана чувствовала на себе внимательный взгляд человека, молча стоящего рядом с музыкальной шкатулкой. Он словно обволакивал ее своим настойчивым взглядом, притягивая к себе.

Наконец, задыхаясь от смеха, Габриель упал в кресло, и тогда Тристан решительно направился к Алане, всем своим видом свидетельствуя о том, что не собирается отступать. Сколько раз Алана мечтала об этом мгновении, и вот он наступил. Чего она ждала теперь, на что надеялась – на это у нее не было ответа. Намек на улыбку, знакомую Алане с тех прежних времен, появился на лице Тристана.

– Могу я пригласить вас на танец? – произнес Тристан с элегантным поклоном. Спроси он, готова ли она отдать ему свою душу, и Алана без промедления ответила бы согласием.

Но она не могла вымолвить ни слова, она только кивнула. Тристан подошел к ней совсем близко, и у нее перехватило дыхание; он взял правой рукой ее левую руку, а левой рукой обхватил ее талию. Она доходила ему всего до подбородка и могла видеть биение пульса у него на шее, слышать его прерывистое дыхание.

– Посмотрите на меня, Алана, – очень тихо попросил он. И она подчинилась. Силы, казалось, покинули ее, она стала податливым воском в его руках, готовым принять любую угодную ему форму. Они кружились на волнах музыки, и вдруг Алана ощутила, что у них есть своя собственная мелодия, ее и его, идущая от сердца к сердцу.

Никогда прежде Алана не чувствовала себя такой беззащитной и открытой перед ним: Тристан мог читать все ее мысли, заглянуть в каждый уголок ее души, взять ее в плен одной своей улыбкой. Как удивительно прекрасно было находиться в его объятиях, под его защитой, сознавать его силу и надежность и в то же время его ранимость и боль, залечить которые она готова была ценой своей жизни!

Тристан вдруг остановился. Он стоял и смотрел ей в лицо горящими темными глазами.

– Папа, ты привел Лани под омелу, значит, ты должен ее поцеловать! – закричал Габриель и захлопал в ладоши.

– Я знаю, – очень тихо подтвердил Тристан и опустил ресницы, скрывая растерянность и смущение, желание и страсть.

Его горячие губы на миг прижались к ее губам, робкие и все же настойчивые, испуганные и одновременно ищущие.

Чего же он боится? Что снова совершит ошибку? Что любовь так же недостижима, как и его мечта создавать шедевры в уединении мансарды?

Поцелуй длился мгновение, но Алана знала, что он изменил всю ее жизнь.

– Папа! – встревоженно вмешался Габриель. – Как ты думаешь, можно ли целовать ангела? Я не знаю. А что, если в нас ударит молния или постигнет еще какое-нибудь несчастье?

– Ты опоздал, Габриель, молния уже поразила меня, – в изумлении пробормотал Тристан, и в его глазах Алана увидела страстное желание обладать ею. Сколько раз она мечтала увидеть это выражение на его лице, и вот теперь ее мечта осуществилась. И что же? Единственным ее чувством теперь было беспокойство.

Ей не следовало забывать, что ее любовь к Тристану не сулит ничего хорошего. И она знала об этом с самого начала. Теперь он проявляет к ней интерес, но лишь мимолетный. Даже ангелы не могут позволить себе все время витать в облаках. Скоро ей придется расстаться с Тристаном.

– Скажи мне, Лани, какие правила там вверху, на небесах? – отвлек ее от тревожных мыслей простодушный детский вопрос Габриеля. – Что, если я подброшу мяч вверх до самых небес и он там застрянет, сбросит ли Боженька мне его обратно?

– Мне кажется, что да, – рассеянно отозвалась Алана. – Разве когда-нибудь было, чтобы ты подбрасывал мяч вверх и он не возвращался к тебе?

Габриель благодарно улыбнулся ей, как если бы она открыла ему тайну Вселенной.

– Я бы хотел что-нибудь так высоко подбросить вверх, чтобы эта вещь осталась на небесах, – вдруг став серьезным, сказал мальчик. – Я бы хотел, чтобы мама ее там поймала.