Девушка в поезде - Пола Хокинс

В его голосе не было злости, и он располагал к разговору. Я жалела, что Райли никуда не уходила. Я могла бы поговорить с ним; я могла довериться ему.

– Я больше не работаю в «Хантингтон Уайтли», – сказала я.

– Вот как? – Он откинулся на спинку кресла и явно заинтересовался.

– Я уволилась три месяца назад. Своей соседке по квартире – вообще-то она ее хозяйка – я об этом не сказала. Я пытаюсь найти другую работу. Не хотела, чтобы она знала, чтобы беспокоилась об арендной плате. У меня есть кое-какие деньги. Я могу оплатить аренду, однако… В общем, я вчера солгала вам о работе и прошу за это извинить.

Райли наклонилась вперед и фальшиво улыбнулась.

– Понятно. Вы больше не работаете в «Хантингтон Уайтли». Вы вообще не работаете, верно? Вы безработная?

Я кивнула.

– Хорошо. Итак… вы ничем не занимаетесь, нигде не подрабатываете?

– Нет.

– И… ваша соседка не заметила, что вы не ходите каждый день на работу?

– Я хожу. В смысле не куда-то в офис, а просто езжу в Лондон, как раньше, в то же время и все такое, чтобы она… Чтобы она не знала.

Райли посмотрела на Гаскилла – тот не сводил с меня взгляда и слегка хмурился.

– Я понимаю, что это выглядит странно… – начала я и не закончила фразы, потому что, если называть вещи своими именами, это выглядело не просто странно, а каким-то безумием.

– Хорошо. Значит, вы делаете вид, что каждый день ездите на работу? – спросила Райли, тоже чуть нахмурившись, будто испытывая беспокойство насчет меня. Как если бы считала, что у меня точно не все дома.

Я не стала отвечать или кивать и просто молчала.

– А могу я узнать, миссис Уотсон, почему вы оставили работу?

Врать не имело смысла. Если до беседы со мной они и не собирались выяснять мой послужной список, то теперь наверняка наведут справки.

– Меня уволили, – ответила я.

– Вас уволили, – повторила Райли с оттенком злорадства. Она явно ожидала услышать именно такой ответ. – А за что?

Я вздохнула и повернулась к Гаскиллу:

– Разве это важно? Какая разница, почему я ушла с работы?

Гаскилл не ответил и смотрел в какие-то бумаги, которые Райли разложила перед ним, но чуть заметно мотнул головой. Райли сменила тему:

– Миссис Уотсон, я хотела бы поговорить о субботнем вечере.

Я взглянула на Гаскилла – мы ведь уже это обсуждали, – но он не смотрел на меня.

– Хорошо, – сказала я и машинально потрогала шишку на голове.

– Скажите, зачем вы ездили на Бленхайм-роуд в субботу вечером? О чем вы хотели поговорить с бывшим мужем?

– Полагаю, что это не ваше дело, – ответила я и, пока она не успела ничего сказать, попросила: – Вы не могли бы дать мне воды?

Гаскилл поднялся и вышел из комнаты, чего я вовсе не ожидала. Райли молчала и не сводила с меня глаз, так и не стерев с лица полуулыбку. Я не выдержала ее взгляда, посмотрела на стол, а потом стала разглядывать стены. Я знала, что это такая тактика: нарочно хранить молчание, пока мне не станет настолько не по себе, что я заговорю, даже если не хочу этого делать.

– Мне надо было с ним кое-что обсудить, – сказала я. – Вопросы личного характера. – Это прозвучало помпезно и глупо.

Райли вздохнула. Я закусила губу и решила молчать, пока не вернется Гаскилл. Когда он пришел и поставил передо мной запотевший стакан с водой, Рейли заговорила.

– Вопросы личного характера? – переспросила она.

– Именно так.

Райли и Гаскилл обменялись взглядами. Я не поняла, что они выражали – раздражение или насмешку. Над верхней губой у меня выступил пот. Я сделала глоток воды – на вкус она показалось застоявшейся. Гаскилл собрал разложенные перед ним бумаги и отложил их в сторону, будто закончил с ними или они не представляли для него никакого интереса.

– Миссис Уотсон, нынешняя супруга… вашего бывшего мужа, миссис Анна Уотсон, выражала беспокойство по поводу вашего поведения. Она сказала нам, что вы не даете ей спокойно жить, преследуете ее мужа, что заявились к ним в дом без приглашения, что однажды… – Гаскилл перевел взгляд на бумаги, но тут вмешалась Райли.

– Однажды вы ворвались в дом мистера и миссис Уотсон и забрали их новорожденного ребенка.

Посреди комнаты разверзлась огромная дыра и поглотила меня.

– Это неправда! – возмутилась я. – Я не забирала… все было не так, это ложь. Я… я не забирала ее.

Я была так потрясена, что меня начало трясти. Я не смогла сдержать слез и сказала, что хочу уйти. Райли отодвинулась на стуле, встала и, кивнув Гаскиллу, вышла. Гаскилл подал мне бумажную салфетку.

– Вы можете уйти в любой момент, миссис Уотсон. Вы сами пришли поговорить с нами. – Он улыбнулся, и улыбка вышла извиняющейся.

В тот момент он показался мне таким понимающим, что даже захотелось взять его за руку и сжать ее, но я сдержалась, потому что такое поведение выглядело бы более чем странным.

– Мне кажется, вы хотите рассказать мне что-то еще, – произнес он, благодаря чему понравился мне еще больше, поскольку сказал «мне», а не «нам». – Наверное, – продолжил он, поднимаясь и провожая меня до двери, – нам лучше сделать перерыв, чтобы вы могли размять ноги и перекусить. А когда отдохнете, вернетесь и все мне расскажете.

Я собиралась махнуть на все рукой и вернуться домой. Шла к железнодорожной станции, готовая больше об этом не вспоминать. Но потом подумала об электричке, о том, как буду ездить каждый день туда и обратно по этой ветке мимо дома Меган и Скотта. А что, если они так ее никогда и не найдут? Я буду постоянно задаваться вопросом – я понимаю, что это маловероятно, но все же: не мог ли мой рассказ чем-то ей помочь? Что, если Скотта обвинят в причинении ей вреда только потому, что они понятия не имели о «В»? Что, если она, избитая и истекающая кровью, лежит сейчас связанная у «B» дома в подвале или похоронена в саду?

Я послушалась Гаскилла, купила в магазине на углу бутерброд с ветчиной и сыром и бутылку воды и отправилась в парк Уитни – довольно убогий клочок земли, окруженный домами и почти полностью покрытый заасфальтированными игровыми площадками. Я сидела на скамейке и смотрела, как матери и няньки ругают своих подопечных, которые тащат в рот всякую дрянь с земли. Когда-то – несколько лет назад – я сама мечтала об этом. Мечтала, как буду приходить сюда – понятно, не чтобы есть бутерброды с ветчиной и сыром в перерыве между полицейскими допросами, а со своим ребенком. Я мечтала, как куплю легкую прогулочную коляску, как буду долго выбирать чудесные одежки и развивающие игрушки в детских торговых центрах. Я думала о том, как буду сидеть здесь и качать на коленях свою малютку.

Но этому не суждено было случиться. Врачи не могли объяснить, почему я никак не могла забеременеть. Я была достаточно молода, достаточно здорова, мало пила, когда мы пытались. Сперма у мужа оказалась здоровой и обильной. Беременность просто не наступала. У меня не случались выкидыши, я просто не могла забеременеть. Мы прошли один цикл ЭКО – больше нам было не по карману. Процедура, как нас и предупреждали, оказалась неприятной и неудачной. Но никто мне не говорил, что нас это сломает. Что и произошло. Вернее, сломалась сначала я, а потом и мы оба. Я сама все разрушила.

Проблема бесплодия состоит в том, что от нее невозможно отмахнуться. Во всяком случае, когда вам около тридцати. У моих подруг были дети, у подруг моих подруг тоже были дети, все праздновали беременность, роды и первые дни рождения. Меня постоянно об этом спрашивали. Мать, наши друзья, коллеги по работе. Когда настанет и моя очередь? В какой-то момент мое бесплодие стало обычной темой воскресных обсуждений – не только наших с Томом, но и знакомых. Что мы пробовали, что надо попробовать, стоило ли пить второй бокал вина? Я была еще молода, впереди было так много времени, но неудача накрыла меня с головой, будто саван, отравила все вокруг, выбила почву из-под ног, и я перестала надеяться. В то время я отказывалась верить, что проблема во мне и что это из-за меня у нас ничего не получалось. Однако скорость, с которой Тому удалось оплодотворить Анну, показала, что проблем с вирильностью у него точно не имелось. Я ошибалась, считая, что вина лежит на нас обоих, – виновата во всем была только я.

Моя лучшая подруга по университету Лара родила за два года двоих детей – сначала мальчика, а потом девочку. Мне они не нравились. Я ничего не хотела о них слышать. Я не хотела с ними встречаться. Через какое-то время Лара перестала со мной общаться. На работе одна девчонка рассказала мне – причем небрежно, будто речь шла об аппендиците или удалении зуба мудрости, – что недавно сделала медицинский аборт, который оказался куда более щадящим, чем хирургический, который она делала, когда училась в университете. После этого я не могла с ней разговаривать, я даже смотреть на нее не могла. В офисе это заметили, и пошли разговоры.