Дата Туташхиа. Книга 3 - Чабуа Амираджиби

Звамба как язык проглотил.

Абраг ждал.

Звамба ткнул пальцем в ущелье.

– От него. Ты шел по дороге, и он сказал: вот Дата Туташхиа... А потом говорит: несчастный. Это про тебя. И опять молчание.

– Положи деньги в кисет и не притрагивайся к ним,– приказал абраг негромко.

Звамба не мог шевельнуться от страха. Абраг повторил.

– Мои! – завопил Звамба. – Все мои. Я даю тебе половину, потому что ты Дата Туташхиа. Получил бы у меня кто другой... Что тебе еще надо? Все хочешь забрать? Все?..

Абраг и бровью не повел. Звамбу как подсекли. Он собрал деньги, затиснул их в кисет, затянул шнур и опять будто застыл.

Я не понял, что еще сказал Туташхиа,– очень тихим и низким голосом он говорил, но Звамба положил кисет, опять заглянул абрагу в глаза и быстро-быстро стал засовывать вещи Доротэ Тодуа обратно в суму.

– Пусть все достанется вам, Дата-батоно,– сказал он, сложив вещи и завязав суму. – Но знаете, сколько дней я охотился за ним?.. Есть тут и моя доля?..

Туташхиа опять выпустил дым и велел принести тело Доротэ Тодуа.

Не сказав ни слова, Звамба пошел по краю обрыва, разыскивая место, с которого можно было бы начать спускаться вниз. Он не сделал и десяти шагов, как абраг, вытащив оружие, отправился за ним.

Саврасый взглянул вслед хозяину и опять принялся за траву.

Только оставшись один, я смог собраться с мыслями и прийти в себя. За холмом дети пасли индеек. Я сполз с дерева, добежал до них и рассказал сынишке Кокочиа, что Звамба столкнул в пропасть Доротэ, вытащил из его сумы кисет с деньгами, а Дата Туташхиа отнял у Звамбы эти деньги. Что понял мальчик, а что нет, я сам уже не понимал.

Я вернулся на прежнее место и притаился в кустах.

Дата Туташхиа все еще стоял у края обрыва, не спуская глаз с разбойника. Гремели срывающиеся камни. Раза два до меня донеслась брань Звамбы.

Наконец появился он сам с изуродованным телом Доротэ Тодуа на спине. Он задыхался и все так же искательно смотрел в глаза Даты Туташхиа.

По знаку абрага Звамба опустил тело Доротэ Тодуа на землю и сразу схватился за сердце. Он едва держался на ногах,

– Принеси сюда суму и кисет,– приказал Туташхиа. Звамба затрусил, спотыкаясь.

– Кисет возьми в зубы, а суму повесь на шею,– сказал Туташхиа, когда Звамба вернулся.

Звамба помедлил, но дожидаться повторения приказа не стал, а сделал все, как велел Туташхиа. Только суму он забросил за спину.

– Я сказал – на шею,– напомнил абраг. Звамба немного удивился, но сделал и это. И опять взглянул на абрага: что еще?

– На спину! – сказал Туташхиа, глазами показав на труп, Звамба оцепенел на мгновение.

– Не возьму... убей —не возьму! Мертвец!.. Мертвецов боюсь... – Голос его срывался, дыхание, казалось, вот-вот совсем оборвется. – Я его снизу тащил? Тащил... сердце у меня.., Не видишь? Сердце!

Одна за другой просвистели две пули: одна – возле моего уха, другая – у ног, пыль засыпала мне глаза. Я хотел бежать—ноги не слушались меня. Туташхиа сунул оружие в кобуру, а я вознес молитву господу за то, что спас меня от верной гибели.

С белым лицом, весь дрожа, Звамба ошупал продырявленный под мышкой архалук, потом – разодранные в паху штаны. Оглядел руки – крови не было, и он засмеялся как безумный.

– Как прикажешь, Дата-батоно!.. Как велишь... – Звамба взвалил на себя тело Доротэ Тодуа и двинулся по тропинке.

Туташхиа долго глядел ему в спину и, негромко свистнув, позвал лошадь.

Согнутый в три погибели, Звамба тяжело переставлял ноги. Кисет, зажатый в зубах, не давал дышать. Ноги Доротэ Тодуа, ничком лежавшего на спине Звамбы, волочились по земле, руки свисали как плети. Сзади, шагах в десяти, шел Дата Туташхиа, а за ним глухо постукивал копытами по каменистой тропе саврасый.

Поравнявшись со мной, Звамба обернулся к Туташхиа:

– Чего тебе надо, Дата-батоно? Долго еще тащить мне его?

– Пока дух свой поганый не испустишь! – ответил Туташхиа и тоже прошел мимо меня.

Не проронив ни слова, Звамба поплелся дальше, кряхтя и спотыкаясь. Тропинка огибала холм, и они скрылись за поворотом.

А я, несчастный, остался лежать в колючем кустарнике, и мысли одна страшнее другой проносились в моей голове: наваждение ли это? божий гнев? шабаш сатаны? Да еще мальчонку я в деревню послал... Что будет, когда рассвирепевшие гуртовщики выйдут навстречу Туташхиа и Звамбе? Какая нечисть возьмет верх?

Подобрав рясу, я бросился бежать вверх по склону. Когда выбрался на дорогу, ряса висела на мне клочьями, штаны были в колючках, ноги по щиколотку изодраны в кровь. Я снова бросился в кусты: и потому, что обессилел, бегая по кручам, и потому, что дорога в Луцп шла через это ущелье, и разбойники неминуемо должны были опять пройти мимо меня.

Отдышавшись, взглянул на дорогу,– никто пока не поднимался по ней, но – чудны дела твои, господи! – впереди, совсем близко от себя, я увидел четырех гуртовщиков, которые залегли в засаде, выставив на дорогу ружья.

Я окликнул их, и ружья повернулись в мою сторону. Со мной чуть не сделалось дурно.

Захлебываясь словами, я рассказал им, что здесь произошло. Они начали расспрашивать меня, но больше я не мог вымолвить ни слова. Я сам не понимал того, что увидел, и не мог ничего путем объяснить. И тут на подъеме показался Звамба со взваленным на сипну телом Доротэ Тодуа. Он уже не плелся, как прежде, а бежал, не переводя духа. За ним верхом, наступая ему на пятки и погоняя, следовал Дата Туташхиа. Видно, Звамба к вовсе обессилел – он сбавил бег. «Не прикидывайся!»—крикнул Туташхиа и огрел его кнутом.

И опять побежал несчастный убийца, волоча на себе убитого.

Они были уже почти рядом, а мы глядели друг на друга, и господь не посылал нам разумения – что делать, как поступить?

Вдруг раздался выстрел с нашей стороны. Звамба схватился за сердце и рухнул ничком на утоптанную землю. Ясон Карчава ударил прикладом по голове духанщика Джонджолиа, а Туташхиа, сидя в седле, выстрелил на пороховой дым. Пуля просвистела в листве над нашими головами. Соскочив с лошади и укрывшись за ней, Дата Туташхиа прицелился, уже видя, кто перед ним. Оба брата Чочиа исчезли, как видение, будто и не было их здесь. Я попросил у господа отпущения грехов и стал ждать своего часа.

– Не стреляй, Дата! – закричал Ясон Карчава, вскочив на ноги. – Это Джонджолиа стрелял, вон он валяется, сукна сын!

Я поднял голову и поглядел вниз. Туташхиа стоял на дороге. Левая рука его была в кровп. В правой, собираясь перевязать рану, он держал платок.

– Выходите на дорогу! – громко сказал Туташхиа, зажимая платком рану.—Эй, вы там!.. Джонджолиа, и ты выходи!

Джонджолиа и не думал подниматься, пока Ясон Карчава не пнул его.

Мы вышли из кустов.

Дата Туташхна разглядывал лежащего ничком Звамбу и труп Доротэ Тодуа рядом с ним.

– Почему ты стрелял в меня, Джонджолиа? Правду говори! Только правду, если хочешь, чтобы я простил тебе эту кровь!

Духанщик опустил голову.

Звамба был недвижим. Я вспомнил, как он жаловался Туташхиа па сердце и как схватился за сердце перед тем, как упасть.

Я нагнулся к нему, пощупал пульс, приложил ухо к груди. Он был мертв. От него поднималась легкая испарина, а в зубах был зажат кисет Доротэ Тодуа. Я прочитал молитву и отошел от покойника.

– Я тебя спрашиваю, что тебе от меня было нужно,– Туташхиа не думал отступаться от Джонджолиа. – Говори сейчас же, зачем стрелял?

– Прости, Дата-батоно! Дурь нашла!.. Жадность обуяла! – запричитал он. – Не оставь детей сиротами! Правду говорю – жадность...

Лицо Туташхиа покрылось бледностью.

– Те пять тысяч, которые назначены были за мою голову, правительство отменило,– промолвил он к отошел в сторону.

Он размышлял долго, переводя взгляд с лавочника на тело Звамба, опять на лавочника, пока наконец взор его не остановился на мне. Он сверлил меня глазами и молчал, ожидая– мне было ясно, – чтобы я заговорил.

А что мог я сказать?

– Отдал богу душу грешник,– выдавил я из себя...– Видно, сердце не выдержало. – Я говорил о Звамбе.

Абраг вынул оружие и навел его на Джонджолиа. Я бросился между ними и вознес молитву господу нашему Христу:

– Господи, умиротвори душу вознамерившегося убить человека, и погаси гнев души его, и сдержи гнев сердца его, ибо останутся после смерти одного Джонджолиа пятеро Джонджолиа, сирот нищих, беззащитных, и, гонимые недоброй судьбой, станут все пятеро на путь неправедный, греховный, исполненный ненависти и зла.

– А если сам Джонджолиа будет растить своих пятерых, думаешь, отец Димитрий, хоть один из них станет лучше отца? Раз у тебя душа болит за судьбу его детей, просить надо, чтобы убил я этого скота!

Я бросился абрагу в ноги и опять вознес молитву:

– Господи, открой око разума и отвори врата истины рабу твоему Туташхиа Дате, дабы не взял он греха на душу. Вразуми его: искоренять зло злом – неразумно и неправедно, ибо зло, совершенное даже во имя добра, породит много нового зла, н не будет этому конца, и гибельно это...