Парашютисты - Виктор Тельпугов

И вдруг… В какой день это случилось? В какой час? В какую минуту? Этого никто из них не мог потом припомнить.

В воздухе еще и не пахло Днепром, к излучине которого они так упорно продирались, еще гнилой запах бесконечных болот дурманил до тошноты и без того кружившиеся головы, когда в одной из чащоб отряд "Победа" набрел на взвод десантников. На целый взвод!

Увидев перед собой три десятка бородачей с голубыми петлицами, счастливые скитальцы кинулись навстречу однополчанам, чтобы скорее обнять их, расцеловать. И обняли и расцеловали. И только тогда поняли, что взвод-то это не какой-нибудь — их родной, собственный! Подраненный, обтрепавшийся, обросший бородами чуть не до самого пояса, но именно свой, долгожданный, кровный взвод! С оружием. С командиром во главе.

— Ребята! Гляньте! Кузя! Нет, вы только гляньте! И Слобода-борода в придачу! — неслось со всех сторон.

— Вы ли это, ребята?…

— А вы?

— И мы — мы.

— Ну, если так, зачисляю вас на довольствие, хотя никакого приварка не обещаю пока.

Это сказал уже не кто-нибудь — сам Брага! И, хозяйским глазом взглянув на Инну и Кастерина, строго спросил:

— А это что за народ? Какого полка люди?

— Нашего, товарищ старшина, — ответил Кузя. — Сейчас все объясним. Полк не полк, но лесной отряд перед вами, "Победа" называется. А вы живы-здоровы, товарищ старшина?

— Полагается, Кузнецов, здоровым быть и даже живым. Сколько не виделись? Месяц? Да, около того. Ну, хватит, кончаем лесную жизнь, к своим выходим. Подтянуть ремешки, и вообще вид, внешний вид мне дайте! Как чувствуете? Сапоги, я вижу, разбили.

Нет, месяц положительно маленький срок, чтобы люди изменились. Особенно такие, как Брага.

— Товарищ старшина, а дальше-то как? — спросил Кузя.

— Из штаба распоряжение — нажать на все педали. По пути в бои больше не ввязываться, только разведку вести, брать "языков".

И вдруг совершенно неожиданно достает Брага из вещмешка пару сапог.

— А ну-ка примерь.

И Кузя — самый счастливый человек на свете:

— Спасибо, товарищ старшина!

— Скажи спасибо господу богу.

— Ну, спасибо тебе, господь бог, если такое дело.

— Теперь береги. Других не будет до самого конца войны. Ты знаешь, на сколько одна пара дается?

— Знаю.

— Носи аккуратней. Здесь — с кочки на кочку, а в Берлине асфальт. Да и тут есть дороги хорошие…

Рад-радешенек Кузя, ходит от одного человека к другому, хвалится обновой. Встретил Инну, она поглядела на сапоги и говорит:

— Не особо, конечно, но…

— Но все-таки сапоги, — помогает ей Кузя.

— Вот именно. А нога ваша как? Болит еще?

— Сейчас почти не болит.

— Ах, сейчас? — делает Инна ударение на этом слове. — А говорили совсем не болит.

— Сейчас совсем не болит.

— Нечестно это.

— Честно — не болит уже.

— Ну, вот-вот — уже! О чем я и говорю.

— Не сердись, так нужно. Ведь ваша профессия такая гуманная.

Они незаметно для себя перешли на "вы".

— Именно поэтому и сержусь. Такими вещами не шутят. Слушаться будете?

Кузя не успел ответить. Появился опять старшина:

— Довольно, хлопцы. Через десять минут выступаем.

Это его "хлопцы" относилось и к Кузе, и к Слободе, и к Инне — ко всем.

Самая тяжелая вещь в отделении — РПД, ручной пулемет Дегтярева. Сначала килограммов шесть или семь в нем, не больше. Потом, с каждым новым километром, он становится все тяжелей, ртутью наливается ствол до отказа, ртутью — диски, ртутью — трубочки сошников. Антапки и те по полпуда каждая! И вот на плече у тебя уже целое орудие вместе с лафетом. А сколько в тебе лошадиных сил? Нисколько. В тебе и самых обычных-то, человеческих, совсем не осталось. И у Прохватилова их больше нет, у знаменитого первого номера. "Достань воробушка" и в кости широк, а поди ж ты, выдохся. Кирза о кирзу шварк-шварк, вот-вот совсем остановится. Останавливается. Остановился уже.

— Больше не могу. Кто следующий? Слобода?

— Слобода.

РПД, кажется, лег ему прямо на кость несносной своей железякой, прямо на самую ключицу, и еще подпрыгивает. Ну почему, почему он подпрыгивает при каждом шаге и отдается болью в раненом боку? И — на ключицу, на ключицу самым острым своим углом. Поглядеть бы сейчас на этого конструктора товарища Дегтярева…

— Потерпи, Слобода, не ругайся. Вот влезем сейчас все-таки бой, тогда не будет ему цены, этому "Дегтяреву". Боевое охраненье уже залегло…

— Прохватилов! — Свободкин тащит РПД навстречу первому номеру.

А он уже тут как тут. Выбирает самое удобное место, как Брага его учил. Чуть в стороне и на взгорке. Очереди короткие. Прицельные. Только короткие и только прицельные. Патроны все на счету, каждый должен быть послан точно. Иначе, как говорят немцы, "капут гемахт"! Вон их сколько лезет. Пронюхали, выследили…

Сложный опять будет бой. Хоть и разреженный, а все же снова лес. Зенитками деревья стоят. Но ребята уже пообвыкли малость. Того, уж теперь не будет, что в первом лесном бою, когда десант на десант. И не ночь еще. А если бы даже и ночь? Теперь уже знают, что к чему.

Прохватилов позицию выбрал точно. И второй номер у него под бочком. И гранаты лететь будут правильно, если дело до них дойдет. Кажется, дойдет все-таки: левый фланг не оттянулся вовремя. Теперь терять и секунды нельзя. Давай, карманная артиллерия, выручай, столько раз ведь уже выручала. РПД тебя поддержит. А ну, Прохватилыч, вынеси-ка его вон туда, оттуда тебе и вовсе все видно будет. Короткими перебежками или ползком, по-пластунски. Все равно как, только скорей. Не тяжело тебе? Не тяжело. В руках игрушка, не пулемет. Слава товарищу Дегтяреву!

И Прохватилову спасибо: на самом пределе был, но успел. И второму номеру спасибо.

А вот о правом фланге забывать тоже нельзя, за правый тоже все головой отвечают. Вон что тут получилось: гранаты — на левый и РПД — на левый. А немец, он тоже не дурак, каждый промах твой видит, оплошность всякую.

И опять Прохватилов ползи, да живей, и чтоб диски твои не отстали. Не отстанут! Под вторым-то номером кто? Слобода под вторым. А ну-ка разряди! Разряди, Слобода, чтоб знали…

Прохватилов что-то очень плотно прижался к земле. Широко зашарил большой белой рукой по звенящим гильзам.

— Что с тобой, Прохватилыч?

Не ответил. Не расслышал, что ли? Но пулемет ведь затих,

— Прохватилов!… Наконец отозвался:

— Разряди, Слобода, чтоб знали, гады! А я…

— А ты?

— Тяжело у меня на спине.

И опять тонко звякнули гильзы под белой рукой.

Стал Слободкин за первого. А вторым будет кто? Кузнецов? Этот может за любого сработать. Да и каждый сможет, только это уже не на стрельбище, тут команды могут не дать и скорее всего не дадут никакой команды.

— Не спеши! — Это уже Кузя возле самого уха Слободкина. — Бей короткими, слышишь, короткими, как Прохвати… — И замолк.

Слободкину некогда ни спросить, ни оглянуться.

— А ну-ка позволь. Я эту механику тоже знаю. — Это Кастерин.

Сколько длился этот бой? Час? Или день? Или два, может быть?

Ручной пулемет Дегтярева снова налился ртутью — и ствол, и диски, и сошники. Без Прохватилова стал он еще тяжелее. Таким тяжелым не был никогда. А тащить еще далеко. Где она, эта излучина? И что еще ждет там? Неизвестно. Может, правда, крылышки? Пора уже в бой настоящий, парашютный, когда действительно коршуном на врага. С малой высоты, пусть совсем малой, той, страшной. Теперь овладели ею. И "троллейбус" пусть пронесется под головами фашистов. Наделает шуму. Пора, пора…

Вчера пленного допрашивали. Наглец наглецом. Ждали — пощады запросит. И не подумал. Допросили чин чином, записали все.

— Штее ауф! Собирайся!

Встал, закурить захотел. Дали ему махорки. Задымил, сел на пенек нога на ногу.

— Можно спросить?

— Давай.

— Почему отступает русский?

— Что-что?!

— Отступает почему? Столько силы, столько кароших зольдат…

Кто-то не выдержал:

— В расход его — и все тут! Ишь какие разговоры ведет, подлюга!

— Нет, нет, пускай скажет. Очень даже интересно, что они думают.

— Почему отступаем, говоришь? Много солдат, техники много высмотрел. А договор у нас с кем? Ну, отвечай!…

Немец вдавил каблуком в траву недокуренную папиросу, и злая усмешка перекосила его и без того угловатое лицо.

— Договор… Мы и вы зольдат. Мы и вы…

С каждым словом все откровеннее, все циничнее. И вдруг перешел на чистейший русский:

— Летчики ваши отважные, а самолеты ваши были…

Тут ребят разобрало совсем:

— В расход его!

— Нечего церемониться!

Отвели в сторону. Одной пули хватило бы, не гляди, что верзила такой, но кто-то разрядил всю катушку. Чтобы на душе чуть полегчало.

Может, он и правду сказал, что в договор тот слишком верили? Может, верно насчет самолетов?… Отставить! Сейчас бы парашют за спину — и айда! По двадцать человек на каждую плоскость. Можно и по двадцать пять. И пошел! Теперь бы только глядеть на штурмана, глаз не спускать. Флажок! Потом другой! Хорошие были самолеты. Были? Почему были? Впрочем, конечно, были…