Право на эшафот - Вонсович Бронислава Антоновна

– Разумеется, не ставил, ваше величество. Сиятельные в таких случаях всегда начинают вопить о нарушении своих прав. А в данном случае и смысла не было. Что там могла сделать эта необученная ду… девушка.

Завершением его презрительной речи как раз больше подошла бы «дурочка», как он чуть не сказал. Но не блокировал магию он мне совсем не по тем причинам, о которых сейчас распинался, – он точно рассчитывал, что я что-то устрою в тюрьме. Но что могла устроить нежная девочка, у которой и знаний с гулькин нос? Хотя… Это у меня с гулькин нос, а у моей предшественницы их было куда больше.

– И тем не менее блок стоит, – произнесла я холодно, стараясь не морщиться при общении с Бласкесом.

Очень уж неприятный тип, даже без учета его специфического амбре.

Сегодня он выглядел чище, даже волосы казались вымытыми, но вонь никуда не делась и заполняла гостиную. Казалось, что я тону в мерзком запахе, пропитываюсь насквозь и никогда от него не отделаюсь. Впрочем, когда он уходил из моей камеры, вонь пропала вместе с ним. Возможно, она иллюзорная? Но все равно старалась дышать через раз, чему очень способствовал туго затянутый корсет.

– Стоит, – подтвердил Теодоро, – я проверил. Так что сними, чтобы к нам претензий не было. Перед законом все должны быть равны.

– Оно и видно, – пробурчал Бласкес и направился ко мне.

Стоящий рядом, он оказался еще противнее, а уж когда поднял руки, собираясь что-то делать, я зажмурилась изо всех сил, иначе рисковала свалиться в обморок и уже не подняться: внизу концентрация тяжелых газов всегда больше, а бласкесовские газы были еще и ядовитыми.

И магию его я почувствовала словно ядовитую змею, скользившую по коже. Она вызывала омерзение и желание отшатнуться, но я выстояла, не шелохнувшись. Отошел от меня Бласкес сам, потому что через пару мгновений я услышала его голос уже в отдалении:

– И какие могут быть претензии к нам, ваше величество? Блок был поставлен самой герцогиней Эрилейской.

– Я ничего такого не помню. – Широко распахнув глаза, убедилась, что придворный маг действительно стоит рядом с королем, а у того наверняка заложен нос: слишком спокойно он реагировал на Бласкеса. – Не было этого.

– Похоже, ее светлость переобщалась с кавалером Дароком, – осклабился Бласкес. – Тот тоже любит повторять: «Если не помню, значит, не было». Только у него потеря памяти всегда случается после бурных возлияний. Неужели и красавица Эстефания в столь юном возрасте подвержена пороку пьянства?

– Прекратите паясничать, сеньор! – Я разозлилась. – Вы прекрасно знаете, что я говорю правду. Что у меня пропали не только знания по магии, но и часть воспоминаний.

И похоже, важная часть, если Эстефания решила ее припрятать.

– Фани, успокойся, – очень тихо сказала тетя. – Он тебя намеренно выводит из себя, чтобы скомпрометировать перед королем.

– Откуда мне знать, донья? Голова ваша, и что там творится, знаете только вы.

По моим ощущениям, там сейчас бегали тараканы, заламывая лапы и бросаясь на стенки с воплями: «Все пропало! Сейчас все обо всем догадаются!»

– Уго, а это не могло стать причиной того, что артефакт ее оправдал? – внезапно заинтересовался Теодоро. – Заменила одни воспоминания другими, а нужные потом вызовет ключевой фразой, которую наверняка доверила кому-то из близких?

Его слова подарили мне призрачную надежду, что такую фразу может знать Эсперанса, которая посещала свою хозяйку в тюрьме. Очень призрачную, потому что если прежняя Эстефания не собиралась возвращаться, то и ключ от своей памяти она никому не стала бы давать.

– Нет, ваше величество, – с отвращением ответил Бласкес. Отвращение было направлено на меня, а не на собеседника. – Если бы артефакт можно было обмануть, наши ушлые аристократы уже давно поголовно ходили бы в невиновных за самые мерзкие преступления. Я не знаю, почему артефакт ее оправдал, но это не из-за блока.

– А потому, что невиновна, – поспешила напомнить, слишком уж подозрительно щурились королевские глаза.

Ему такое выражение совершенно не шло, и вообще, хмурый король – морщинистый раньше времени король. А порча королевской внешности – преступление перед короной.

– Это вы кому другому расскажите, ваша светлость, – ухмыльнулся Бласкес. – Мы с его величеством точно знаем, что именно вы подлили отраву.

– Тогда вы с его величеством должны точно знать, откуда я ее взяла и как смогла пронести во дворец. Хорошо охраняемый дворец. Между прочим, вами, сеньор, охраняемый.

Более прямо сказать не могла, следующая фраза с намеком на причастность придворного мага застряла во рту, не вырвавшись даже невнятным мычанием. Но Бласкес уже смотрел так, словно прикидывал, как будет меня убивать. Быстро, чтобы ничего больше не успела добавить, или медленно, чтобы получить удовольствие от самого процесса. Почему-то казалось, что ему нравится издеваться над жертвами.

– А хорошие вопросы задает наша герцогиня, Уго, – заметил король. – В самом деле, как она могла пронести яд во дворец?

Успех нужно было срочно развить. Или хотя бы закрепить.

– И главное, какой смысл мне вас травить, ваше величество? Это ни на шаг не приблизило бы освобождение тети.

– Значит, у вас была другая цель, – с ненавистью проскрипел Бласкес.

– Ваше величество, мне кажется, мы отошли от темы разговора, – осторожно вмешалась тетя. – Блок у моей племянницы появился после пребывания в королевской тюрьме. Значит, и снятие его обязаны обеспечить вы, ваше величество.

– Обязан? – Он гадко поднял правую бровь. – Даже в случае, если ваша племянница поставила его сама?

– Ваше величество, если она поставила его сама, то наверняка из-за угроз вашего придворного мага.

– Моих угроз, донья? Да я вообще к вашей племяннице не подходил! – зарычал Бласкес.

– Подходили, – вспомнила я, – последний раз – в ночь перед казнью. Проверяли что-то в камере. – Возможно, приходил и раньше, но это осталось в закрытой части памяти. – И да, издевался и угрожал.

– Уго? – Теодоро повернулся к нему.

Тот явно хотел сказать: «Да врет она все», но тогда бы солгал уже сам, поэтому предпочел ответить уклончиво:

– Ее светлости любое мое высказывание кажется хамским. Намеренно я ее не оскорблял.

– Тогда не могли бы вы снять блоки в порядке компенсации? – очень мягко спросила тетя.

– Компенсации за что? За неудавшееся отравление? – с вызовом спросил ее король.

– За попытку убийства, – мстительно ответила я вместо тети, – которую вы пытались выдать за справедливое правосудие. Хорошо, что есть артефакт Истины, не позволивший вашей задумке воплотиться в жизнь, и я осталась жива.

Судя по реакции Бласкеса, ему это, напротив, казалось очень плохим, что он не преминул высказать.

– Не все, что хорошо для вас, хорошо для государства.

Сидел он от меня далеко, поэтому я расхрабрилась.

– Вы что-то путаете, сеньор, – усмехнулась я, – государство – это не вы, государство – это он. – И невежливо указала веером на короля.

– Фани, ты забываешься, – шикнула на меня тетя, пребольно пихнув чем-то в бок.

– И он, пожалуй, рад, что вы, Эстефания, остались в живых, – расхохотался Теодоро. – Может, вы и виноваты, но очень забавны. Уго, сними блок.

– Не могу, ваше величество, – злорадно ответил тот. – Блок нестандартный, накладывался наверняка по методике Эрилейских, а там могут быть нюансы. Я, конечно, могу попробовать, но не гарантирую, что не выжгу ее светлости мозги. Так-то их особо и нет, но если совсем исчезнут, будет еще хуже.

Определенный резон в его словах был: связаться с этим скользким типом могла только полная дура, но терпеть оскорбления от него я не намерена. И, засияв вне своего желания, возмутилась:

– Ваше величество, вам не кажется, что ваш придворный маг заходит слишком далеко в оскорблении не самых последних людей государства?

– Я с ним непременно об этом поговорю, Эстефания, – ответил он и бросил на Бласкеса такой взгляд, что я уверилась: поговорит, и так поговорит, что от придворного мага пух и перья полетят.