Ярмарка любовников. Психоз - Филипп Эриа

В этот момент вошла Вивиана и сообщила, что стеснявшие их гости удалились и она отпустила домой прислугу.

– Мы сами накроем стол, – заявила она, – пошли! Эрик с сестрой переодеваются. Они бывают такими потешными. Я отвела их в гардеробную моей матери.

Реми и Женевьева некоторое время еще сидели вдвоем. Они молчали. Пролегающая между двух кресел связующая их нить продолжала вибрировать еще некоторое время. Реми почувствовал, как болезненно напряглись его мышцы. Ему было нехорошо. Он чувствовал, что его сердце едва билось.

Женевьева не спускала с него глаз. Наконец она поднялась. Он увидел перед собой ее тонкую хрупкую фигурку в светлом платье. Она не носила украшений. У нее был выпуклый лоб и небольшая голова. И он не мог удержаться от мысли, что не пройдет и нескольких дней, как грузный и с годами утративший гибкость стареющий мужчина будет обнимать это беззащитное тело, целовать это юное лицо, как только у него появится такое желание.

Но он не произнес ни слова.

– Пойдем! – позвала Женевьева.

Они подошли к двери. В гостиной все гости уже разбились на пары и танцевали, тесно прижавшись друг к другу. На старинной турецкой софе устроились парочки.

– Какой же у тебя жесткий диван! – послышался женский голос.

Сестра Эрика кривлялась в старомодном платье светской дамы. Совершенно голый, но в старой испанской шляпе на голове, со снятыми со стены копьем и щитом в руках, Эрик изображал воина, имитируя движения гавайского танца.

На пороге Женевьева коснулась плеча Реми, поглощенного своими мыслями и не поднимавшего глаз от пола.

– Не надо меня жалеть! – сказала она.– Жить спокойно с человеком, который не противен, это еще лучший выход… И заниматься любовью без любви.

Сестра Эрика разделась в свою очередь, после того как Вивиана раззадорила ее высказыванием о том, что груди такой формы были в моде еще до войны. Все веселились от души. Стоял невообразимый шум. И сквозь всеобщий гвалт Реми не расслышал, как Женевьева добавила:

– Лучший выход… по крайней мере, для женщины.

VIII

В рабочем кабинете Арманделя или, скорее, мадам Леоны он познакомился с Элен Фару, у которой был собственный, хотя и не самый престижный в городе дом моделей. Элен Фару, не отличаясь особой оригинальностью стиля и следуя более свободной манере, чем самые известные кутюрье, специализировалась в изготовлении костюмов для театра и кино. Именно она шила костюмы для большинства ревю Арманделя.

Реми ей понравился. И она дала ему это понять. Мадам Леона по-дружески ей сообщила между прочим, что в данный момент он живет одна. Элен Фару пригласила его в свой кабинет. В то время она как раз вела переговоры с одной франко-американской студией об изготовлении костюмов к художественному фильму на историческую тему. Она передала Реми заказ на старинные костюмы.

Элен Фару было не более тридцати пяти лет. Внешне привлекательная, она прежде всего отличалась умением говорить и непринужденно держаться; властность и напористость выдавали в ней деловую женщину и директора фирмы, что вызывало к ней в обстановке, далекой от торговых залов, интерес мужчин.

Реми стал ее любовником.

А вот расстался с ней он только потому, что она слишком старалась ему угодить. Дирекция мюзик-холла из Англии попросила ее изготовить костюмы для ревю. Подготовка эскизов оригинальных костюмов в соответствии с контрактом поручалась Реми. Однако оплата за работу ее юного любовника была такой высокой, что даже ему самому показалась чрезмерной. Он был неприятно удивлен, как будто его ударили по лицу. Она не поняла его угрызений совести и попыталась образумить молодого человека. Слово за слово, удивление сменилось иронией, и тут же ему открылось, что он получил выгодный заказ только благодаря ее посредничеству.

Реми порвал с ней.

***

Он стал любовником мадам Вейль-Видаль, которая ввела его в новый для него мир, отдалив от театральной среды, в которой он вращался в силу своей профессии и где возникали его предыдущие любовные связи. Мадам Вейль-Видаль была еще довольно молодой женщиной, которая после развода с весьма богатым мужем получила большое состояние.

Однако – и Реми это вскоре понял – общество, к которому принадлежала его новая любовница, хотя и подчинялось своим законам и соблюдало определенные нормы, было обществом отверженных. Мадам Вейль-Видаль имела открытый дом и вела светский образ жизни. Женщины из высшего общества, с которыми она встречалась, были все до единой либо разведенными, либо незамужними и вели свободный образ жизни. Они водили знакомство с парижскими актрисами, которые пользовались репутацией самых добропорядочных, то есть говоривших «мой муж», когда шла речь о любовнике. И наконец, в окружении мадам Вейль-Видаль были деловые женщины, которые не имели конкретной профессии, но зарабатывали большие деньги. К ним относились хозяйки трикотажных мастерских, оптовые перекупщицы марочного шампанского, торговки недвижимостью и драгоценностями. Они редко показывались в обществе в сопровождении мужчин, что еще больше приближало их к женщинам, живущим на содержании. Здесь много играли в бридж или покер, естественно, только одни женщины.

В этом, без сомнения, отвергнутом, но приятном обществе Реми принимали с благосклонной небрежностью. Он чувствовал, что на него смотрят как на второстепенный персонаж, который в этом кругу надолго не задержится, и терпят лишь потому, что мадам Вейль-Видаль вздумалось завязать с ним любовную связь.

Он почувствовал всю унизительность своего положения после того, как она, предварительно с ним не поговорив, подсунула ему на подпись бумаги, которые он подмахнул почти не глядя, что положило начало ее хлопотам по освобождению его от военной службы.

Безусловно, Реми не хотелось идти в армию. Мадам Вейль-Видаль тем более не желала, чтобы ее молодого любовника, дарившего ей столько незабываемых минут, заслали в какой-нибудь Богом забытый гарнизон. Она бы тотчас почувствовала его отсутствие, а он в разлуке вряд ли сохранил бы ей верность. Если он и вернется к ней после службы в армии, то неизвестно еще на какое время.

Однако Реми не думал о полном освобождении от воинской службы. В нем еще были сильны предрассудки, связанные с представлениями о физической непригодности, и, несмотря на все свое свободолюбие и артистическую натуру, он усматривал в освобождении от службы в армии нечто похожее на признание своей неполноценности. Кроме того, мадам Вейль-Видаль в своем рвении освободить его от прохождения военной службы не придумала ничего лучшего, как сослаться на то, что он болел эпилепсией. Рассердившись, Реми заявил своей покровительнице,