Воина миров. Второе пришествие - Михаил Хрипин

Первые несколько дней, когда он пытался работать именно так, показали тщетность усилий. Приступая к работе, он почти сразу начинал думать только о том, как не отморозить пальцы, а вовсе не о последовательности опытов над аппаратурой. Трясясь в кресле, стараясь отогреться обильной пищей, он тратил время на поиски способа противостоять холоду, а не на то, чтобы придумать вариант изменения конструкции блока.

Теплый Мир был уже близок так, что невозможно спутать со звездой. Как раз тогда подошло время для первой коррекции траектории, которую Иррат выполнил строго по инструкции, одним точным движением рычага подав дозированный импульс на носовой двигатель. Маркер цели встал на место в центре сетки, и Иррат отправился поесть, чтобы запастись энергией перед очередным визитом в ледяной коридор.

Когда он открыл перегородки и ступил в секцию ненавистного прохода, то сначала не узнал это место. Нет и следов инея, покрывавшего приборы на стенах. Воздух сырой и теплый, почти как в рубке.

Отбросив шальную мысль, что заблудился в переходах и свернул не туда, Иррат поспешил использовать подарок судьбы. Он провел за работой необычайно долго, прежде чем холод пространства не начал снова выдавливать прочь. Иррат вернулся в рубку и долго размышлял.

Польза от одного сеанса работы в теплом помещении была гораздо значительнее, чем от всех предыдущих коротких попыток. Решение было очевидно. Иррат терпеливо стал дожидаться очередного момента коррекции траектории, после чего, выждав немного, бросался в носовой отсек и работал до образования инея на окружающем металле. Дело двигалось уверенно, давая надежду на скорый успех.

По мере приближения к Теплому Миру, поправлять курс требовалось все чаще. Иррат отметил, что иней перестал образовываться вовсе, теперь приходилось пережидать скорее периоды жары, чем холода. Это составило очередную проблему, решить которую уже невозможно — он не мог отказаться от включения двигателей, иначе случится промах, миссия потеряет смысл.

Одним из способов борьбы с жарой стало открытие всех перегородок, чтобы уравнять температуру за счет использования всего объема воздуха. Иррат также расходовал много воды, скачанной из системы охлаждения, чтобы освежить тело, регулярно покрывавшееся потом. Через некоторое время он стал замечать, что вода из крана уже не настолько холодная, как раньше.

Тем не менее, он приближался к цели. Блок управления был связан с ударным датчиком в носу снаряда, который имел самое прямое отношение к механизму открытия крышки в днище. Этот ударный датчик стал первейшим противником Иррата. от победы над этим примитивным механизмом зависел успех всей великой миссии, возложенной Ирратом на себя. Единственный вариант решения, найденный им, заключался в том, чтобы заставить привод замка поверить, что ударный датчик сработал, в то время как снаряд все еще летит.

Иррат мыслил одушевленными категориями, персонифицируя стоящее перед ним препятствие. от такой мысленной игры становилось не так одиноко, и он иногда находил варианты решений, невозможные, если рассматривать груду железа только как бездушное соединение металлических запчастей.

«Я должен обмануть замок», — так он думал о своей задаче. Иногда Иррат даже разговаривал с ним, впрочем, сразу одергивая себя за подобное сумасшествие.

Периодическая необходимость включать двигатели неизбежно натолкнула его на мысль, ставшую основой всей дальнейшей работы. Исследовав к тому времени процедуру получения замком главного управляющего сигнала, он знал, что мощность импульса была чрезвычайно высока. Толщина проводов и соединительных элементов только подтверждала это. Значит, необходимо найти источник такого же количества энергии, чтобы создать эквивалентный импульс.

«Обмануть замок!»

Двигатели, вызывавшие такой сильный нагрев во время работы, как раз и были тем самым источником. Оставалось только преобразовать и перенаправить энергию в систему управления замком. Это была основная часть всей работы, доводящей Иррата до седьмого пота. Главная трудность была в том, что для подобных систем на борту не было запасных частей, поскольку устройство было одноразовым и не могло неверно сработать и сломаться раньше, чем потребуется им воспользоваться по назначению.

Упорство Иррата, казалось, не знало границ. Он создал, проверил и забраковал множество вариантов, пока не нашел один, который до последней минуты не проявил недостатков. К решающему моменту, когда оставалось уже недолго до главной проверки, температура в отсеке, где работал Иррат, достигала таких величин, что он сомневался, сможет ли продолжить работу в случае неудачи.

Однако выбора не было, график полета неумолимо приближался к финальной стадии. Иррат каждым нервом ощущал убегание времени.

Он выполнял последние торопливые операции, запустив руки по локоть в переплетение проводов и гидравлических шлангов, торчащих из корпуса блока. Внутренности этой мизерной частички снаряда он теперь знал на ощупь лучше, чем какой-либо другой предмет, встречавшийся в жизни.

«Я все сделал правильно».

От его растерянности не осталось больше и следа. Впереди решающий шаг.

Глава 13

Профессор Уотсон отдыхал под раскидистым кустом орешника, глаза закрыл, но не спал. Ноги гудели от усталости, горели огнем. Погрузив ладони в успевшую просохнуть траву, он касался прохладной после ночи земли, как бы стараясь получить дополнительные силы. Пальцы почувствовали легкий вздох, словно почва передала эхо скрытых в глубине перемещений. Старик вспомнил дрожь здания в научном городке, где прятался на чердаке, пока треножник прохаживался среди построек, утопающих в черном газе. Впервые после тридцати лет мира он снова видел, как рушится дом, жилой корпус напротив.

Профессор отдернул руки от земли и прислушался. Чуть уловимый гул медленно проявлялся на общем фоне утренней какофонии. Вспорхнули птицы. Смутная догадка радостно осветила лицо. Уотсон вскочил, побежал к насыпи, дотронулся пальцами до рельса. Покрытый налетом ржавчины, тот отчетливо передавал далекий перестук колес.

Не веря счастью, ученый торопливо выхватил из карманов кипу разномастных листков. Зажав в кулаках, начал размахивать над головой. Так заметнее. Он умолял провидение сделать так, чтобы поезд шел в нужную сторону. Ежесекундно профессор озирался, боясь пропустить волнующий момент, когда вдалеке блеснет на солнце изгиб обшивки котла.

Стремительная машина, сверкающая свежей темно-зеленой краской, выпрыгнула из-за поворота. Профессора ошеломила скорость — паровоз не ехал, а словно летел, чуть касаясь колесами рельсов. Уотсон с ужасом понял, что поезд не успеет остановиться. Они могут даже не заметить его на такой скорости. Приняв решение, старик спрыгнул на безопасную насыпь и, не переставая размахивать импровизированным семафором, стал подскакивать, чтобы быть выше. не успевшие отдохнуть от долгой непривычной ходьбы ноги отказывались слушаться.

Из бокового окошка кабины высунулось лицо и скрылось, сразу появились два других. Паровоз начал тормозить, но инерция неумолимо тащила дальше, замер только в паре сотен метров впереди. Профессор, проклиная старость, уже бежал следом, обеими руками на ощупь запихивал бумаги в карманы, надрывно дышал. По щекам текли слезы.

Уотсону помогли взойти по рифленым ступеням. Четыре обитателя удивительно просторной кабины меньше всего походили на машинистов. Один из них, самый крепкий на вид, поддержал профессора, пока тот садился на боковую скамью. в кабине было теплее, чем снаружи, очки ученого помутнели. Он машинально снял их и протер о жилетку. Вернув очки на место, с изумлением уставился на стоящего напротив китайца, одетого в традиционную шелковую рубаху. Персифаль вспомнил, как в молодости отправился на юг Китая, в Гуанжоу, и был поражен бесконечным разнообразием рисунков и расцветок подобных рубашек, которыми пестрели улицы. Погруженный в воспоминания, он вздрогнул от неожиданности, когда представительный, пусть и сильно заросший господин в пыльном костюме обратился к нему:

— Доброе утро! Позвольте узнать, с кем имеем честь? — хорошо поставленный голос радовал чистотой дикции.

— Прошу прощения. Персифаль Уотсон, доктор биологии, — сказал ученый, немного опешив от такого вежливого приема.

— Очень приятно! Я Джек Ридл, актер кино. Это мадмуазель Аннет Пети, тоже актриса. — Учтивый господин повернулся к щуплой фигурке в мешковатой одежде. Уотсон невольно вскинул брови, распознав в человечке красивую молодую девушку. Большеглазая, рыжеволосая, с тонким носиком, она давно не имела возможности ухаживать за собой, но все же сохраняла природное изящество и элегантность даже в этом жутком перепачканном мужском наряде.