Золотой Теленок (полная версия) - Евгений Петров

В «деле Пильняка и Замятина» истерия пошла на убыль только на исходе октября 1929 года: приучив большинство писателей к самобичеваниям и травле, партийное руководство произвело очередной маневр, признав, что в ходе кампании были допущены некоторые «перегибы». Вину за них, как водится, свалили на исполнителей. Сделавший свое дело Волин был переведен на работу в Нижний Новгород (но не надолго), понизили в должности и некоторых других руководителей кампании. В фельетоне «Три с минусом», что был опубликован «Чудаком» в 41 (ноябрьском) номере, Ильф и Петров, описав одно из «разоблачительских» собраний литераторов как школьный урок, высмеяли и Волина, «первого ученика», и невпопад каявшихся коллег: «В общем, писатели отвечали по политграмоте на три с минусом». Формально соавторы следовали правилам игры, откликнувшись на «злобу дня», хотя и с опозданием, а то, что объектом сатиры были вовсе не Пильняк и Замятин, особо в глаза не бросалось.

Кстати, опасность тогда еще не миновала: истерия разоблачений «правых уклонистов» набирала силу. И хотя в ноябре 1929 года Бухарина вывели из Политбюро, а в декабре с небывалым размахом отмечался «во всесоюзном масштабе» день рождения Сталина, к своему пятидесятилетию ставшего полновластным хозяином СССР, антибухаринская кампания на том не завершилась. Для рекламы нового сатирического романа – время опять неподходящее. Тем более что в феврале 1930 года угроза нависла над покровителем Ильфа и Петрова: Кольцов проявил излишнюю самостоятельность, публикуя в «Чудаке» фельетоны о партийных руководителях достаточно высокого уровня, и журнал закрыли. Формальный предлог – «слияние» с другим сатирическим еженедельником, «Крокодилом».

Впрочем, на этот раз Кольцов отделался легко и быстро наверстал упущенное. Да и антибухаринская истерия, то есть борьба с «правым уклоном», пошла на убыль. 3 марта 1930 года в «Правде» была напечатана статья Сталина «Головокружение от успехов», где победитель привычно осудил «левацкие перегибы» в политике вообще и коллективизации сельского хозяйства в частности, отрекся от ряда радикальных лозунгов, ранее использованных для шельмования Бухарина, ну и, конечно, возложил вину на непосредственных исполнителей.

Вероятно, в период этой очередной «оттепели» соавторы и вернулись к сюжетной схеме «Великого комбинатора».

Восемь ранее написанных глав были существенно переработаны, роман получил новое заглавие, появилось совсем другое начало, возник ряд новых эпизодов. Например, связанных с пресловутой «чисткой советского аппарата», грозившей «вычищенным» весьма серьезными последствиями – вплоть до запрета занимать когда-либо и хоть где-нибудь любую административную должность, лишения трудового стажа и права на пенсию. Появилась также история поездки на строительство Туркестано-Сибирской магистрали (Турксиба). Некоторые эпизоды Ильф и Петров исключили. На этот раз они проявили крайнюю осторожность, ведь «правый уклон» – по оказии – им всегда могли инкриминировать. И в срок соавторы опять не укладывались: отдельные главы переделывались в 1931 году, когда публикация уже шла.

Кстати, злоключения романа не кончились в тот момент, когда рукопись попала в редакцию, где продолжения «Двенадцати стульев», надо полагать, давно ждали. Журнальная публикация прерывалась дважды, а отдельное издание вы­шло лишь три года спустя. Причем позже, чем американское издание «Золотого теленка». Но это – уже другая ­история.

В данном случае важно понять, почему, несмотря на нестабильность политической ситуации, очевидную опасность, Ильф и Петров решили продолжить дилогию в 1928 году, почему «Золотой теленок» был все же опубликован в 1931 году и даже не в штыки встречен критикой.

Начнем с того, что свое решение о смерти Бендера соавторы объяснили случайным стечением обстоятельств, а вовсе не логикой развития характера. В предисловии к «Золотому теленку» Ильф и Петров дали версию, охотно повторяемую исследователями. Сначала соавторы спорили, убивать ли Бендера, потом выбор определился жребием: «В сахарницу были положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные косточки. Вынулся череп – и через полчаса великого комбинатора не стало, он был прирезан бритвой».

Так ли было, нет ли, неважно. Даже если и не так, все равно понятно, что вопрос об участи главного героя актуален тогда, когда пора «ставить последнюю точку». А с последними главами «Двенадцати стульев» соавторы очень торопились: журнальная публикация уже шла, роман надлежало закончить как можно скорее. Хоть как-то, лишь бы скорее.

Поражение всех «охотников за бриллиантами» было изначально предрешено. При этом ни Востриков, ни Воробьянинов особого сочувствия читателей и не должны были вызывать. Алчные, неумные, трусоватые – жалеть некого. Потому, волею авторов, они полностью осознают свое поражение, буквально сходят с ума от горя и обиды. Иное дело – великий комбинатор: веселый, остроумный, отважный, щедрый и великодушный, даже не лишенный своеобразного благородства. К нему соавторы были более милостивы: Бендер предательски убит. Он умер во сне, а засыпая, предвкушал скорую победу. Он не успел узнать о своем поражении.

Великий комбинатор умер непобежденным. Вот почему рано или поздно у читателей возникал вопрос: а если бы Воробьянинов и Бендер сразу вели поиск правильно, мечта исполнилась бы? «Идеологически выдержанный» ответ был очевиден и однозначен: все равно никогда не исполнилась бы. Все равно никому – даже и великому комбинатору – не выиграть у советской власти, никто в СССР не может и не сможет воспользоваться богатством, приобретенным незаконно. Что и предстояло обосновать художественно.

Вряд ли Ильф и Петров были воодушевлены такой задачей. Но сослаться на необходимость ее решения было можно, и этим вполне обосновывался «социальный заказ» продолжения дилогии. В 1928 году соавторы приступили к роману о победе и окончательном поражении великого комбинатора. Бендер добывал богатство – и не мог его тратить, потому что деньги сами по себе мало что значили: все жизненные блага в СССР распределялись соответственно «вкладу в строительство социализма». Победив, авантюрист вынужден был скрывать свою победу. Ему не купить собственный дом или автомобиль. Ему постоянно приходится уходить от вопроса о причинах богатства. Это и есть его поражение. Что и требовалось доказать.

Правда, завершение и публикацию романа приходилось ­откладывать – политическая ситуация постоянно менялась. И все же пришло время, когда продолжение «Двенадцати стульев» было вновь востребовано. На исходе 1930 года новый роман соответствовал, с одной стороны, очередной «антилевацкой» кампании, а с другой – способствовал дискредитации бухаринского лозунга относительно уместности обогащения. Критикам пришлось учитывать эти обстоятельства.

В архиве Ильфа и Петрова сохранились два варианта финала «Золотого теленка». Ранний свидетельствует о прежнем, скажем так, милостивом отношении соавторов к великому комбинатору. Бендер, убедившись, что в СССР он не может легально пользоваться обретенным богатством, избавляется от него и – женится на девушке, любовью которой пренебрег ранее.

Такой финал тоже оставлял место для сомнений. Да, в СССР обладатель незаконно нажитого богатства не может им воспользоваться. А вне СССР?

Второй вариант финала разрешал любые сомнения. Великий комбинатор проиграл все. В погоне за богатством он потерял друзей, а разбогатев, узнал, что любимая девушка вышла замуж. Не помогло и бегство из СССР: перейдя границу, великий комбинатор был ограблен, едва не убит и еле сумел вернуться. Этот вариант и стал окончательным.

Разумеется Петров не имел возможности ни описать политический контекст создания романа в мемуарах, ни даже рассказать о помощи Кольцова – арестованного и расстрелянного в 1938 году «врага народа». Пришлось опять сочинить небылицу, которую впоследствии подхватили исследователи, тоже не имевшие возможности описывать реальный литературный процесс.

Эпилог

Завершив дилогию, Ильф и Петров выполнили «социальный заказ». Вот только сделали они это по-своему, и результаты получились несколько неожиданные. Да, соавторы доказали: Бендер не решил задачу личного обогащения незаконными способами, потому что в СССР она такими способами неразрешима вообще, а из СССР незаконно обретенное богатство вынести не удастся – отнимут. Неважно, с какой стороны государственной границы, но обязательно отнимут. И все же роман не был вполне советским. Главный герой самим фактом своего существования протестовал, отрицал советскую власть.

Даже его поражение тут ничего не меняло. Великий комбинатор оставался самым обаятельным героем дилогии. И единственным его недостатком было упорное нежелание «строить социализм». Потому что Бендер находил это занятие скучным. Тесно ему было в СССР, тесно и скучно. Соответствующую фразу редакторы могли бы и вычеркнуть из романа, все равно она бы подразумевалась. Но если сильному, умному и смелому, веселому и великодушному, изобретательному и щедрому скучно и тесно в «стране социализма», то нежелательные – с точки зрения «идеологической выдержанности» – ассоциации тоже сами собой подразумевались. Хотели того соавторы или же нет.