Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На экране появилась единственная комната «Руби»: огромная постель с вышитыми покрывалами, белый с золотом ковер, куст красники, гнущийся под тяжестью спелых гроздей. Ягод на ветках было заметно больше, чем видел сегодня княжич. Не иначе как сестрица угощалась – она великая охотница до красники. Во рту появился гадкий привкус, словно Дэсс наелся прихваченных морозом и подгнивших ягод.
Открылась дверь. За ней был густой туман, подкрашенный розовым – свет фонарей отражался от кроваво-красных граней «Руби». Из этой розовой дымки явилась Дэсса – прекрасная, как никогда, закутанная в шелк цвета Руби. Княжича передернуло. В красное одевается невеста, которой мужчина принес настоящий камень из Долины Черной Смерти. А Дэссе подарили дом для свиданий – чудовищную насмешку над чувствами и обычаями СерИвов.
За ней в комнату шагнул Домино. Вдвое выше маленькой княжны, по сравнению с ней громоздкий, неуклюжий. На нем был костюм из искусственного меха. Серебристый, с зелеными и алыми переливами; точь-в-точь роскошная шерсть Дэсса. Бывшая шерсть… Домино был навеселе: щеки покраснели, губы расползались в глупой улыбке, руки суетливо подрагивали и тянулись к Дэссе. Княжна ловко уклонялась. Домино ловил ее и никак не мог поймать, топтался у постели, бормотал что-то невразумительное.
– Что он говорит? – спросил Дэсс, с острой неприязнью рассматривая человека, в чье тело его угораздило переселиться.
– Торопит. Его ждут девушки – там, – Мстислав ткнул пальцем в сторону стены, за которой, насколько княжич понимал, находилась берлога Домино. – Целый полк красоток.
Княжич стиснул зубы. Поганому кэту невдомек, что целый полк распущенных девиц не стоит и шерстинки с уха Дэссы. Благородная княжна снизошла до него и готова петь магические песни любви! А эта мразь суетится, мельтешит, велит поспешать. Наверно, Ханимун в тот день от стыда закрыл глаза и уши…
Узкие ладошки Дэссы пробежались по груди Домино – по его искусственной шерсти. Он громко застонал, сгреб беззащитную княжну в охапку и с ней вместе рухнул на постель – прямо в своей шерсти и в ботинках. Дэсса барахталась, пытаясь вырваться, но ее сопротивление лишь распаляло пьяные желания человека.
Вне себя от омерзения, княжич смотрел, как рвется под пальцами Домино драгоценный шелк цвета Руби; казалось, он слышит, как хрустят тонкие косточки Дэссы. Домино придушил ее, неловко прижав лицом к покрывалу, и княжна не могла даже вскрикнуть.
Искусственный мех на человеческом теле переливался зеленым и алым. Одной рукой удерживая Дэссу, Домино пытался расстегнуть свою одежду. Это ему не удавалось, и он бранился, поминая «идиотов-портных», «дур-СерИвок» и почему-то Мстислава. Телохранителю особенно доставалось; княжич не выдержал и спросил, в чем дело.
– Я ему одежду заклеил – чтоб спьяну не учудил чего-нибудь. Не хватало потом разбираться с княжеским семейством. Кстати, как СерИвы мстят за изнасилование?
– Понятия не имею. – Дэсс не вспомнил ни одной соответствующей легенды. – Но я бы убил.
– Вот видишь.
На экране Дэсса наконец сумела вывернуться и села на постели, коленками уперлась Домино в грудь, а ладонями зажала ему рот. Он брыкнулся, но княжна произнесла несколько слов – высоким напряженным голосом, вкладывая в звуки всю силу таинственной женской магии – и человек притих, расслабленно вытянулся на постели. Его руки поглаживали Дэссу по бокам и спине, спуская на талию остатки разорванного шелка.
Княжна запела. Дэсс и раньше знал, что у сестренки чудесный голос. Чистый и звонкий, как весенняя капель на ледниках, переливчатый, как радуга после дождя. Прозрачная мелодия наполнила комнату, взлетела к потолку, осыпалась тончайшими льдинками; закружилась первой осенней метелицей, растаяла на лету – и долго еще жила в чуть слышных отзвуках.
Домино застонал – беспомощно и жалко. Дэсса провела кончиками пальцев по его побледневшим щекам; он поймал ее руку и прижал к губам, но на страстные поцелуи не хватило сил.
– Детка… еще, – попросил человек, лаская руку СерИвки.
Новая песня, похожая на холодный осенний ветер, что несет сорванные листья и капли дождя. Протяжная, зябкая, грустная и одновременно безжалостная песня; Домино бессильно уронил руки, и они лежали точно неживые, ладонями вверх. Дэсса пела, поглаживая его лицо, и оно менялось: делалось старше и строже.
– Еще, – вымолвил Домино, чуть только СерИвка умолкла. Бледные, непослушные губы едва шевельнулись.
Княжна склонилась к его лицу; по золотой шерсти прокатились алые переливы.
– Ты скверный человек, – прошептала она, и он послушно повторил:
– Скверный.
Дэсса запела. В голосе звучали раскаты грома, блистали молнии, неслись черные тучи – гнев Ханимуна рокотал и обрушивался на виновного. Домино был кругом виноват и покорно принимал божественную кару.
– Еще…
В голосе Дэссы послышался грохот обвала в ущелье. Рушились каменные глыбы, стучали обломки, шипел сыплющийся песок.
– Ты недостоин жить, – шептала княжна, и человек повторял:
– Я недостоин… Еще! Детка, ласточка моя, давай…
Горький плач заблудившегося ребенка, отчаянное мяуканье матери, завывание ночного ветра и хохот злорадствующих кэтов смешались в новой песне Дэссы. Княжна впилась ногтями в виски Домино, встряхнула его безвольно мотнувшуюся голову.
– Ты не хочешь жить.
– Не хочу… – стонал он. – Пой…
Печально и торжественно текла река, уносящая надежды и горести несчастливых влюбленных и души их нерожденных детей, легко плескала вода на прибрежных камнях, неслышно умирала пена, что прибилась к листьям водяных растений. Дэсса шептала, шелестела, умолкала – и наконец умолкла совсем.
У Домино были мокрые глаза; слезы скатывались по вискам, где темнели следы ногтей Дэссы.
– Милая… Спасибо… Ты придешь еще? – бормотал он, а княжна деловито заворачивалась в обрывки шелкового отреза.
– Приду, если позовешь.
Она соскочила с постели и опрометью ринулась к кусту красники. Срывая спелые гроздья, Дэсса совала их в рот, глотала, давилась, и сок стекал по шерсти на подбородке, точно хлынувшая горлом кровь.
Мстислав выключил запись; экран потух, но княжичу еще несколько мгновений виделась златошерстная сестра в изодранном наряде счастливой невесты и чуть живой человек на постели.
– Что скажешь? – поинтересовался телохранитель.
Усиленно размышляя, Дэсс почесал ухо и даже не заметил, насколько оно чужое и неприятное. Спросил в ответ:
– Это повторялось каждый раз?
– Да; практически одно и то же. Домино после их свиданий становился тихий, умиленно-восторженный. Золото, а не человек.
– Почему ты ему не запретил? Не объяснил, что она делает?
– Я не объяснил?! Я же тебя спрашиваю: что происходило?
Княжич почесал другое
