Псы-витязи - Александр Тюрин

Еруслан уронил пыльную голову на клавиатуру, вызвав всякие прыжки на экране и Митя уже подумал, что продолжения не будет. Но минуту спустя громила поднял лицо, сфокусировал взгляд и сказал: «Давай дальше».

– Археологи откопали здесь кувшин, вернее черепки и среди них остатки берестяной грамоты. Что там процарапано?

И Еруслан точь в точь выдал всю длинную и нудную запись, имевшую на бересте, плюс три слова, которые не дожили до нынешних дней из-за порчи древесины.

– Что тебе еще, Митрий? Паспорт с фотокарточкой я бы тоже зарыл, кабы имел.

– Не надо мне паспорта с фотокарточкой. – сказал Митя, у которого сильно загудела голова. Впрочем, оставалась еще одна зацепка для восстановления здравого смысла. Еруслан ведь мог заранее посетить сайт «Старой Рязани».

– Еруслан, на кувшине сохранился отпечаток ладони, по нему видно, что на мизинце отсутствовала верхняя фаланга. Ну-ка, покажи свою.

Еруслан поднес могучую пятерню к глазам Мити. И не было верхней фаланги у мизинца, который по толщине равнялся двум большим пальцам программиста Галкина.

– Это мы с ребятами в ножички играли. Доигрались… – пояснил Еруслан. – Многое у меня растет заново без устали, волосы, ногти, кожа, чешуя, шипы, а вот мелкая косточка на мизинчике так и не возвернулась.

Свершилось. Митя судорожно сглотнул накопившуюся в горле слюну.

– Что ты помнишь? Что с тобой произошло за эти семьсот семьдесят лет?

– Семьсот семьдесят – число великое. Но я… запамятовал их. Почти ничего и не помню. Как жил в доме батюшкином припоминаю, как играли мы с братцем в конный бой и салочки, а тятя хлебал из жбана. Не забыть, как женился. Сваты обо всем сговорились, само собой, меня не спросясь, боялся я, что невестушка драчливая окажется, с кулаками свинцовыми. Но Анастасья справная девка была, с косой до попы. Как рубили нас поганые – помню. А что следом случилось, помню лишь отдельными местами. Однажды на болотах я мужика прибил, потому что обзывал меня кикиморой и не желал сухарями поделиться. Нечего орать, когда человек лет сто не жрал. Как-то подобрали меня в свою ватагу люди, именуемые казаками. На засеках вместе с ними подстерегал ордынцев из Крыма. Вдругоряд заметил татарина, метнулся к нему с дуба зеленого и зарезал. Это точно татарин был, хотя речь не татарскую имел. Он крикнул: «О, мон дье». Како мыслишь, Митрий, что это за язык?

– Французский, похоже. А между этими «отдельными местами» что было, Еруслан-сан?

– А ничего, или пузырение невнятное, или тьма с какими-то всполохами. Егда тьма уходила, я сено косил, скотину пас. Меня мужики юродивым называли, или полудурком. Как-то барыня вывела меня к гостям своим, чтобы я про свое «дежавю» сказывал. Потом, когда барыню уже сказнили, я скакал туда-сюда под красной хоругвью, в шеломе уже суконном, именуемом буденновкой. Надлежало мне тех мужиков порешить, которые хлеб попрятали. Я поверх голов разил, потому что ратоборство люблю, а не палачество. Но комиссар Петерс приметил мое нерадение, велел и меня расстрелить поутру вместе с другими мужиками. Помню, прошило меня огнем, в яму я упал и сверху землей засыпан был. Следом ничего не помню, только кажется червие по мне ползало, но тронуть не смело. А когда я из-под земли совсем голый выбрался, то этой войне давно уже конец пришел. Какие-то люди увидели меня нагого, срамного и в больничку спровадили. Там меня лекарь лечил от хвори в голове. Санитар лупил меня нещадно, потому что я слабый был. Как-то силу себе вернул, покарал его в лицо, и деру. Но поймали меня милиционеры и отправили лес рубить.

А еще меня на какую-то войну взяли. Там я запутался в колючей проволоке, набежали недруги, угостили прикладом по голове и в полон взяли. И пришлось мне несколько лет просидеть на корточках у забора колючего с электрическим напряжением. Выучил я немало слов от тевтонцев. Ду бист айн тоталь веррюктер Иван, говорили они мне. Данн арбайтет их бай гроссем бауер. Айн арцт хат мих инс институт Аненербе гебрахт. СС-лейте спрашивали, как прожить семьсот лет и сосали мою кровь для своего фюрера.

Затем пришли наши и отправили в родную сторонку. Там допросили. Вначале они не верили, а потом снова поняли, что я честно в плен попал и кровь мою фашисты в самом деле пили. Пошел  я себе хлеб искать. На дрезине долго работал, в команде хоккейной играл. Но меня оттуда выгнали за грубость, тогда я снова вернулся на болота. И заснул…

– Значит ты не видел своих товарищей семьсот пятьдесят лет?

– Из них я только Путяту и Мала признал. Путята и разбудил меня. Сказал, деньги нужны. Надо кассу взять. А я еще молвил: «Что такое касса?»

11. Из жизни приятных дам

Попытка завершить Токийский проект завершилась ничем. И самое худшее, Митя понимал, что следующей попытки уже не будет. Догорал последний отведенный менеджерами день; в пакете, сделанном калифорнийским Рабиновичем, таилась ошибка, но непрырывно идущий в митиной квартире пир пополам с тризной и с элементами военного совета не давал никаких шансов найти ее. Надежды, что все псы-витязи уйдут в какой-нибудь набег и больше никогда не вернутся, не оправдались.

Полчаса назад приходила экс-супруга. Митя собрал в себе остатки бодрости, чтобы показать ей сателлитовый адаптер, но тут поперек коридора легла пьяная туша Мала.

– Нина, – сказал Митя бывшей жене. – Не обращай внимания, это очень интересные люди, они воскрешают прошлое, и они скоро уйдут.

– Скоро уйду я, – сказала бывшая жена, – для воскрешения прошлого не надо так сильно нажираться.

– Ну, Нина, лично я ж не виноват…

Митя посмотрел жалобным собачьим взглядом на некогда родную-дорогую Нину и что-то растопил в ее сердце.

– Ладно, бери свой адаптер и поехали ко мне. Если ты еще что-то представляешь из себя как программист, то сможешь закончить свою работу…

– О небо, как хорошо-то, я сейчас, – с готовностью откликнулся Митя, – нищему собраться…

И в этот момент в дверь квартиры вошла Светлана, которой не было видно с утра.

– Здравствуй, милочка, – поприветствовала она Нину.

– Так вот значит с кем ты тут воскрешаешь прошлое, – прошептала побледневшая Нина и вышла, хлопнув дверью.

– Бабы – дуры, – пропела Светлана, – и что она в тебе когда-то нашла. Нашла ведь, выкопала, как Шлиман Трою, если до сих пор злиться.

– Она может и копала, а вы только ломать мою жизнь умеете, и делаете это высокопрофессионально, – страдающий Митя отправился на кухню и сел там, безнадежно глядя на обгаженную плиту.

Однако Светлана не оставила его там в покое.

– Есть вещи гораздо более интересные, чем бывшие жены и плохие программы… Я у одного знакомого мужчины-завлаба в лаборатории хорошо порезвилась – у него установка по секвенации и картированию нуклеотидов… пришлось, конечно, кое-что у Ракши, Еруслана и Путяты на анализ взять, сперму там, кровь, – невинным голосом добавила она.