Похищение Европы - Иосиф Гольман

– А заказчик? – спросил Мильштейн.

– Его не найти! – убежденно ответил Шамаев. – Он же видел, что самолет долетел нормально. А может, сам в аэропорту контролировал.

– Может, – согласился Мильштейн.

– Ну так что – договоримся?

– Нет.

– Почему – нет? – на глазах терял терпение Шамаев (все-таки кто он, Шамаев, и кто этот недомерок напротив?). – Это не наша инициатива была. Это – отморозки. Мы с ними сами разберемся. Почему – нет? Ты мне – Асхата, я тебе – деньги.

– Нет у меня Асхата.

– А где он? – угрожающе нахмурился Шамаев.

– Умер.

– Почему умер?

– Не знаю, – равнодушно ответил Мильштейн. – Может, потому что я ему руку отпилил.

– Сволочь! – вскочил Шамаев. Одновременно вскочили еще двое, ожидая дальнейших приказаний.

– Остынь, Муса, – сказал Семен, закладывая в рот пучок свежей зелени. – Ты же на мушке!

Шамаев и сам уже видел – благо вокруг висели дешевые зеркала, – как по его лбу заплясала красная метка лазерного целеуказателя.

– Что с моими людьми на улице? – сдавленно спросил он. – Там мой брат.

– Думаю, жив твой брат, – равнодушно ответил Семен, дожевывая лист салата. – Если только сам не напросился.

– Сволочь! – прошипел чеченец. – У тебя что – две жизни?

– Ну хватит, – проглотил наконец последний кусок Мильштейн. – Ты сколько лет в Москве уже трудишься?

– Шесть, – машинально ответил Шамаев.

– Хорошая квартира на Каляевской, хорошая жена, хорошие дочки, в музыкалку ходят, – медленно перечислял Мильштейн. – Тебе нужны перемены? Помнишь своего тезку, Мусу? Он, правда, без языка, но в таком деле язык и не нужен.

Шамаев побелел как полотно. Минуту простоял молча. Потом спросил, с трудом сдерживая клокочущий внутри гнев и желание убивать сейчас же, немедленно:

– Ты способен тронуть детей?

Мильштейн тоже встал во весь свой негигантский рост и, повернув голову к рослому собеседнику, ответил вопросом на вопрос:

– А ты думал, только ты способен? Забыл Сенги-Чу?

Шамаев Сенги-Чу не забыл. Собственно, это и было главной причиной, по которой он согласился встретиться с настырным евреем.

– Хорошо, – переступил Шамаев через себя. – Эти придурки уже в бегах. Да хоть бы они и были здесь, заказчика действительно не найти. Что ты в итоге хочешь?

– Да в общем-то ничего, Муса, – спокойно сказал Мильштейн, выходя из-за стола. – Мне было важно понять, что с вашей стороны больше не будет враждебных действий. Я правильно понял, что их не будет?

– Правильно, – пытаясь говорить спокойно, ответил Шамаев.

– Вот, собственно, и все, – сказал Семен и, поблагодарив за еду, вышел из кафе.

А еще через несколько минут он уже сидел в джипе вместе с Мусой и Алехой.

– Теряют класс родственнички-то твои, – ухмыльнулся, обращаясь к Мусе, Алеха.

– Заткнись, придурь! – грубо оборвал его Мильштейн. Но Муса все равно обиделся, отвернулся к окну.

– Не злись, – пошел на мировую Алеха. – Ты ж мой напарник и лучший друган. К тому же – тихий.

– Зато ты – помело, – подвел итог Семен. – Все. Приедем домой, собираем вещи и – в аэропорт. Паспорта, визы уже есть. Вас я оставлю с Агуреевым, сам вернусь сюда.

Муса повернулся к начальнику, как бы желая высказать свое несогласие.

– Так надо, Муса, – мягко сказал Мильштейн. – Кольку лучше вас с Алехой никто не прикроет. А у меня тут будет больше аналитическая работа. Есть определенные мыслишки.

…Мильштейн докладывал Агурееву меньше минуты, а на большее фактов не хватило.

– Ну и что мы имеем с гуся? – размышлял Николай. – Похоже, ничего.

– Ну, не совсем так, – сказал Семен. – Во-первых, ты жив.

– Да, это немаловажно, – вынужден был согласиться Агуреев.

– Во-вторых, с чеченами не воюем. В-третьих, «Глобал кэпитал» почти оправдалась.

– В общем, все классно, – засмеялся Николай. – Тогда я – в Москву. Там без Сашки дел – куча. Может, вместе и полетим?

– Не дури, – сказал Мильштейн. – В Москве тебя быстро хлопнут. Ни одна охрана не поможет.

– Почему в Москве хлопнут, а здесь нет?

– Здесь мы все контролируем, список пассажиров полностью изучен, Муса с Алехой останутся до конца круиза. А там – полная непонятка.

– Может, ты и прав, – задумался новый президент «Четверки». – Но уж больно все противно. Да еще людям круиз портим, остановки меняем.

– Никто вроде не жалуется, – усмехнулся Семен. – Им же скидки какие дали!

– Это правда. Только четверо и отказались.

– Значит, пассажиров стало меньше?

– Почему? Столько же. В тот же день все четыре путевки купили.

Мильштейн аж подскочил:

– В какой – тот же?

– В последний. – До Агуреева тоже дошел допущенный прокол. – Да ладно тебе! Уже на воду дуем! Никто ж не знал, что я еду!

– Давай сюда список, – твердо сказал Семен. – Немедленно.

– Ладно, ладно, – сказал Николай. – Сейчас принесут. Все же ты слишком нервный. Может, хоть денечка три, до следующего порта, прокатишься? Воздухом соленым подышишь.

Мильштейн ничего не ответил, углубившись в изучение мгновенно принесенной судовой роли, куда были вписаны все пассажиры и члены экипажа «Океанской звезды».

– Вот они, последние, – показал Агуреев.

– Синицын Николай Александрович, кардиолог, Синицына Вера Петровна, домохозяйка, Синицына Валентина Николаевна, учащаяся, – вслух прочитал шеф службы безопасности. – Эти, похоже, в порядке. По крайней мере с семейным подрядом в таких делах мне сталкиваться не приходилось.

– А откуда ты знаешь? – подколол Агуреев. – Может, это члены секты «Аум Синрике» и их наняли для моего убийства?

Мильштейн, не отвлекаясь, смотрел на последнюю запись: Виктор Герасимович Иннокентьев, преподаватель университета, каюта № 33.

– Одноместная, – заметил Семен. – Недешевая каюта для педагога.

– Разные бывают педагоги, – благодушно ответил Агуреев. Ему уже надоела бестолковая детективщина.

– Проверь, вышел ли он в город, – сказал Мильштейн.

– Зачем?

– Если он здесь, чтобы тебя убить, он дождется, пока все уедут, сделает по-тихому свое дело и свалит в город. Раз – и след простыл.

Агуреев по внутренней связи уточнил, прошел ли паспортный контроль турист Иннокентьев. Оказалось – нет, остался по какой-то причине на борту. А автобусы уже ушли.

– Значит, не захотел турист бесплатную экскурсию, – вставая, спокойно произнес Семен. – Ну, пойду я навещу мужика.

– Я с тобой.

– Нет, конечно, – отказал президенту шеф СБ. – У нас с тобой разные задачи.

Когда в дверь каюты постучали, господин Иннокентьев заканчивал подготовку к тому, ради чего сюда и приехал. Он аккуратно и тщательно работал со своим на первый взгляд смешным оружием. Зонтик-трость с вывинчивающейся оконечной частью, по сути, был просто шприцем с длинной ручкой. При этом – шприцем-автоматом, в котором не надо было нажимать ни на какой поршень.

В стесненных условиях можно было действовать одной оконечной деталью, без громоздкого зонта. Был возможен и третий вариант: ампулка вкладывалась в головку тонкой металлической стрелки, которой можно было, проходя мимо, слегка уколоть жертву. Или выстрелить ее из маленькой пластиковой трубки, причем без каких-либо патронов: просто выдуть воздухом, наподобие того, как это делают африканские пигмеи. Только они используют яды растительного происхождения, а здесь поработала солидная химическая лаборатория. Впрочем, результат от этого не меняется.

Господин Иннокентьев еще не решил, как он поступит. Ясно, что это будет не зонт: ведь Агуреев не поехал на экскурсию, а остался в своей каюте. Собственно, поэтому и пришлось разряжать зонт, еще ночью заправленный смертоносной начинкой. Скорее всего Иннокентьев метнет в свою жертву стрелку, благо окно в каюту постоянно раскрыто и его никто не охраняет. Кстати, для точности: мужчина не был ни Иннокентьевым, ни преподавателем – в двойном дне чемодана лежало еще два паспорта, и если один был тоже российский, только на другую фамилию, то второй подтверждал итальянское гражданство господина Карло Луиджи Пьянти.

Обладатель этих документов, похоже, и сам забыл свою истинную фамилию, ибо последние десять лет работал по частному найму, причем вместе с деньгами ему, как правило, передавали и новые документы. «Фирма»-работодатель была очень серьезной, настолько серьезной, что господин Иннокентьев – назовем его все же так – уже давно подумывал после очередного задания скрыться насовсем. Вот для чего у него имелся паспорт на фамилию, неведомую его щедрому постоянному заказчику.

Как говорил один из киногероев, в нашем деле главное – вовремя смыться. А господин Иннокентьев нутром чуял, что это время уже подошло. Слишком много он наработал для своего клиента, чтобы его оставили в живых. И хоть он ровным счетом ничего о своем клиенте не знает, его, конечно, рано или поздно спишут в расход. Никто не допустит в подобных делах даже малейшего риска. Скорее всего и того, кто с ним встречался, мелкого клерка «фирмы», тоже уберут. В общем, очень солидная контора.