Пером и шпагой - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но моя вера… но мое подданство…
– Всё это – чепуха для одурачивания людей! – рассмеялся король. – Что родина? Что религия? Это ложь. Человеку хорошо только там, где ему хорошо… Скажи по чести: место секретаря при моей особе тебя устроит?
– Недостоин, ваше величество!
– Достоин тот, кто удостоен моего внимания…
Они прибыли в Сан-Суси, король свел де Катта по террасам в Нижний сад, где посреди зеленой лужайки, на постаменте из белого каррарского мрамора возлежала прекрасная юная богиня.
– Изображение Флоры украшает вид Сан-Суси, – заметил де Катт.
Фридрих ударил тростью по мрамору постамента:
– Разве ты не видишь, что богиня возлежит на… саркофаге?
Действительно, под Флорою уходил в землю могильный камень.
– А еще ниже, – произнес король, – мною вырыт склеп. Наивной прелестью укрыл я свое мрачное прибежище. Там-то я высплюсь за всю свою бессонную жизнь. Помни, де Катт: король всегда готов к войне, а значит, он готов и к смерти…
Де Катт остался при Фридрихе на двадцать лет. Он прошел с королем все громы битв и оставил нам в своих записках короля Пруссии живым, дерзким, афористичным, то страдающим, то ликующим. Благодаря де Катту мы знаем каждый шаг короля.
* * *Сейчас король нюхал табак, стучал перстнем по картам Европы и беспокойно озирался: где суть? Переговоры с Лондоном велись успешно, но… не хотелось бы ссориться и с Людовиком! Исподтишка, через потаенные каналы дипломатии, Фридрих с цинизмом небывалым предложил Версалю двинуть свои войска и взять у англичан Ганновер… «То-то будет потеха!» – смеялся король.
Но Версаль на это ответил ему – через своего посла:
– Король Франции советует вам как другу, чтобы вы сами захватили Ганновер, и тем вы еще более укрепите дружбу Потсдама с Версалем…
Париж еще не знал, что Берлин вот-вот заполучит субсидии от Англии, и Фридрих, как хороший актер, вдруг разыграл перед послом Франции приступ бешеной ярости:
– Как вы можете давать мне такие советы? Вы разве забыли? Да у меня русские легионы сидят на шее в Курляндии! Вы, французы, просто счастливчики, ибо не можете знать того страха, который я должен постоянно испытывать перед Россией…
И час пробил; в январе 1756 года Лондон заключил с Пруссией «Вестминстерский» договор – тоже субсидный (очень похожий на тот, который Вильямс, с помощью Бестужева, вырвал у Елизаветы).
– Великолепно, – обрадовался Фридрих, – теперь Россия нам не опасна, а на войну, как и на свадьбу, ходить с пустым кошельком никому не советую…
Но прискакал в Сан-Суси, совсем некстати, запыхавшийся герцог Нивернуа – посланцем лично от Людовика XV.
– Франция вам так верила, как, может, не верила самой себе! Что вы сделали? – ужасался Нивернуа. – Версаль и король в отчаянии от вашей черной измены.
– Измены? О нет! – сразу отперся Фридрих. – Этим договором я оказал только услугу Версалю. Отныне вы можете спокойно заниматься вашей излюбленной «тресковой войной» возле Ньюфаундленда с британскими корсарами. А я беру на себя вашего врага Австрию и… Улыбнитесь же, герцог! Сейчас я вас обрадую. Тех русских, что сидят на моей шее, я тоже беру на себя. Версаль, таким образом, может с головой залезть в польские распри – русским станет не до поляков!
– Но Англия, Англия… – страдал Нивернуа. – Как вы могли? Ведь британцы уже залезли в нашу Канаду!
Фридрих раскатал перед герцогом карты:
– Я всё продумал. Продумал за вас! Франции лучше всего высадить свою армию на берега Шотландии. Смотрите, герцог… Я всё продумал. Всё, чтобы обессмертить имя Франции в веках высадкой десантов на острова Королевства!
Так говорил человек, только вчера заключивший договор о дружбе с Англией, – недаром же Гитлер почитал Фридриха великим и безгрешным, почти святым королем.
* * *Мнимое «равновесие» Европы пошатнулось. Пруссия невольно становилась врагом Франции. Теперь Елизавете Петровне осталось ратифицировать договор о союзе с Англией, и тогда русские невольно оказались бы в союзе с Пруссией. Но в России вели себя так, будто ничего не ведали. Они и на самом деле ничего не ведали: до Санкт-Петербурга еще не доскакали курьеры с новостью. Ратификации договора по-прежнему томились на столе Елизаветы, и она, как всегда, оттягивала их подписание:
– Ой, да погодите… Не быть ли мне зазря битой?
Вильямс в гневе депешировал в Лондон: «Ратификации шестую неделю лежат неподписанные на столе императрицы». А потому, когда канцлер при встрече с Вильямсом спросил как бы невзначай: «Ежели Фридрих нападать на нас станет, какую помощь окажет нам Англия?» – то, в ответ на это, Вильямс ответил вопросом:
– А ваша императрица ратифицировала конвенцию?
– Пока нет.
– Тогда и разговор о помощи со стороны его величества, короля моего, откладывается…
Бестужев-Рюмин понял: коготок вязнет – всей птичке пропасть. Ведь деньги-то у англичан он уже взял. И крышу во дворце своем настелил новую. И стекла зеркальные из Брюсселя вывез морем… Теперь самому платить надобно. Платить – делом!
Выбрав момент, когда Елизавета хворала, канцлер нагрянул к ней с жалобами:
– Великая осударыня! Опять ковы чувствую, опять недруги сожрать меня силятся… Доколе же терпеть мне, немощному?
– О чем ты, Петрович?
– Да как же, матушка! Вот возьмут англичане конвенцию сию и вернут ее нам, как вексель на протестацию. И король оскорбится… А мне сего не снести позора!
Елизавета махом ратифицировала договор с Англией.
– Забирай, – сказала она, спихнув со стола бумаги. – Но ежели хоть один волос падет с головы русской за интересантство аглицкое, то знай, канцлер: и твоей башке на плечах не висеть!
И вот тут до Петербурга дошло известие о том, что Пруссия уже состряпала такой же договор с Англией… Получалось нечто ужасное: Россия должна отныне в ряду с пруссаками проливать кровь за интересы, которые не только солдатам, но и самой Елизавете Петровне не всегда понятны.
И грянул гром, но какой гром! Отзвуки его, словно круги по воде, докатились до самых плюгавых дворов Европы, куда не заглядывали даже шарлатаны, лечащие горбы способом «удара об воздух»… Императрица всегда была простой барыней, и гнев ее на великого канцлера мало отличался от гнева помещицы на своего лакея.
– Душегуб, ирод проклятый!.. – кричала она ему. – То-то, я примечаю, ты у причастия святого редко бывал. За сколько же ты продал меня, антихрист? Ведь я и конвенцию-то эту подписала для той единой нужды, чтобы Фридриха от Курляндии отринуть! А теперь – что? Ты его мне в дружки подсунул?
Бестужев и сам не гадал, куда заведет Россию его твердая, но потерявшая гибкость «система», перенятая им от недоброй памяти Остермана. На ослабших ногах канцлер кинулся к Вильямсу; между ними повторилась сцена, очень близкая той, которая была разыграна в Сан-Суси между Фридрихом и герцогом Нивернуа…
– Императрица в отчаянии от вашей измены, – заявил канцлер.
– Измены? – отрекся Вильямс. – Нет! Наш договор с королем прусским может показаться обидным только королю Франции. Мне, господин канцлер, непонятны ваши намеки… Я знаю вас и знаю, что вы сами никогда не желали дружбы с Францией! Так чего же вы сейчас бросаетесь упреками в измене?
Вся «система» жизни Бестужева катилась сейчас в пропасть, и канцлер прищемил Вильямса в кресле тяжелым взглядом.
– А пенсион для меня… когда? – спросил он, задыхаясь.
Вильямс с трудом скрыл злорадную усмешку:
– Простите, за что же вам платить в этом случае?
– За позор мой! – ответил великий канцлер…
Вскоре Елизавета, поуспокоившись, потребовала Бестужева к себе и вручила ему бумагу для передачи в руки Вильямса.
– Отныне резон наш таков, – заявила она. – Бить Фридриха мы будем, невзирая на все договоры с Англией. Но что касаемо кляуз лондонских, то король Англии жеваной фиги от меня не получит. Не дам ему солдат, да и только! Русский солдат для нужд российских нужен… И денег чужих за него не возьму!
Бестужева зашатало, и – недаром: сейчас он держал в руках «Секретную декларацию Елизаветы» (именно под таким названием она вошла в историю дипломатии народов). Это была всего лишь одна добавочная статья к договору о союзе с Англией. Но договор мог иметь законную силу лишь в том случае, если король Пруссии нападет на Королевство английское, что уже само по себе исключалось.
– Матушка! – взвыл канцлер.
– Что, батюшка? – ехидно спросила Елизавета.
– Без ножа ты меня режешь!
– Не я, милый. Не я тебя режу… Таково коллегия решила! Не всё ты един – есть еще глас коллегиальный, глас божий.
– Как же я такое Вильямсу отдам? С какими глазами?
– С твоими-то глазами только и отдавать такое… Неси!
Делать нечего. Бестужев в одиночестве выхлебал графин вина и объявил потом Вильямсу:
– Государыня наша, кроткия сердцем Лисавет Петровны, в глубокоразумии своем, высочайше указать соизволили…
