Медная шкатулка (сборник) - Дина Рубина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со своей геральдической птицей она объездила весь Союз. Причем накануне гастролей забирала его к себе. Привязывала старого подагрика на лестничной клетке за лапу к перилам, что создавало изрядные неудобства для соседей: птичка немалая, питается, как известно из мифа о Прометее, исключительно мясом; соответственно, его перерабатывает. Обычно Нора за ним прибирала, но если уж выпьет, забывала обо всем. И тогда при входе в подъезд с ног шибал такой густой дух, что люди падали.
Однажды перед очередными гастролями загудели Валька с Норой по-черному. Несчастная птица совсем одичала, загадила лестницу так, что пройти мимо не было никакой возможности. Да и страшно: орел огромный, клюв, как секира. Люди возмущались, назрел скандал. Вечером третьего дня внизу собрался небольшой взвод разъяренных соседей.
Нора же с Валькой гудели уже третьи сутки; ничтожные проблемы ничтожных людишек их обеих не волновали ничуть.
И когда вконец озверевшие соседи пошли на приступ, Нора, недолго думая, отвязала орла, и с криками: «А-а-а, бляди! По-людски не понимаете?!» – пинками погнала его на захватчиков. Орел был очень старый, но вид имел устрашающий. Да и вонял жутко. После хорошего пинка под зад поскакал в народ. Бунт был подавлен мгновенно, толпа в панике рассеялась, люди разбежались ночевать по знакомым.
Зато утром, перед отъездом на вокзал, Нора аккуратнейшим образом вымыла лестничную клетку.
А Андрюха погиб ни за понюшку табака. От обычной русской причины – от пьяной тоски, что грызла его много лет. Он уже раза два пытался выброситься из окна (этаж третий, но высокий). Однажды чудом кто-то из собутыльников удержал его за свитер, в другой раз, выпивая с другом, он все же выпрыгнул, но упал на беседку под окном, сломал руку и два ребра.
В третий раз ему удалось завершить все путем.
Андрюха выкинулся из окна площадки третьего этажа домсемя и какое-то время был еще жив. Весь переломанный, попросил закурить у сбежавшегося народа. Ему поднесли к губам прикуренную сигарету, и он лежал, жадно втягивая дым, смотрел в синее сентябрьское небо…
– Вон Нора-то, Норка вон идет! – сказал кто-то и побежал к идущей из магазина Норе. Та выслушала новость со спокойным злым лицом. Видать, не выпила еще сегодня, еще не подобрела.
Подошла к расплющенному телу мужа, с торчащей сигаретой из окровавленного, с выбитыми зубами, рта… Несколько мгновений молча смотрела на него пустыми глазами.
Внятно проговорила:
– Ну и хуй с тобой!
4…Тут не забыть бы Анну Каренину…
С первого по седьмой класс Соня училась в школе за стадионом «Буревестник». Ходили с Лидкой-врухой «дворами», увлекательно и запутанно, среди одноэтажных полуразвалившихся деревянных домов с изумительными, кое-где резными наличниками на окнах, с крохотными палисадами, в которых беспечально желтели подсолнухи.
Обычная была советская школа. Учительницы ходили в тяжелых костюмах с белой блузкой, с непременной брошкой на груди, с косой, выложенной надо лбом от уха до уха. Костюмов, вообще-то, было два: зимний, черная клеточка на зеленом или коричневом поле, и летний бордовый.
Анна Каренина носила точно такой бордовый костюм с белой блузкой и так же выкладывала надо лбом косу, только это была царь-коса: смоляная над белым высоким лбом и голубовато-белыми висками. И не кокошником выглядела, а короной, – так царственно-статно библиотекарша держалась, даже когда боком осторожно пробиралась меж стеллажами, прижимая к груди высокую стопку книг. И костюм сидел на ней как влитой.
Вообще-то, звали ее Зинаида Алексеевна. Она родилась и выросла в Тополевом, и потому, когда раз в неделю Соня с Лидкой появлялись в библиотеке, книги обменять, тепло им улыбалась: «Мои соседушки!»
Девочки брали «Два капитана», «Копи царя Соломона», «Рассказы о Шерлоке Холмсе»… Библиотекарша вздыхала и каждый раз терпеливо повторяла:
– Девочки, читайте «Анну Каренину»!
Соня говорила:
– Так ее ж нет в школьной программе!
Книг в доме было много, но все какие-то скучные – подписные собрания сочинений, приложения к «Огоньку». Несколько лет они получали Золя, том за томом; мама и читала том за томом, прочла все восемнадцать. Они потом навсегда так ровненько встали за стеклом полки, как раз и уместились, на загляденье!
В других домах Тополева переулка книг не держали, там не все старшие и «грамоте знали». Но Соня с Лидкой бегали в библиотеку регулярно. И каждую неделю: «Человек-амфибия», «Айвенго», «Тайна двух океанов», «Женщина в белом»… Лидка стеснялась просить что-нибудь про любовь, подталкивала локтем Соню, и та вежливо просила «что-нибудь с романтическим сюжетом».
– Девочки, читайте «Анну Каренину»! – горячо убеждала библиотекарша. – Вот уж где сюжет романтический…
Нет, этот роман Толстого в школе не проходили. Так что можно было и не читать…
* * *Историю самой Зинаиды Алексеевны, ее личный романтический сюжет, Соня узнала, и это странно, гораздо позже, случайно, из разговора мамы с бывшей соседкой Клавдией. Соня тогда была уже студенткой, мало к чему прислушивалась, и уж меньше всего – к Клавдиной болтовне. Всех их давно переселили, Тополев со всеми своими палисадниками, тополями и проходными дворами растворился в прошлом. Но раз в два-три месяца Клавдия приезжала к ним в гости на «Речной вокзал», и вдвоем с постаревшей мамой они часа на два оккупировали крошечную кухню, пропахшую яблочным пирогом, так что, если Соня приводила кого-то из друзей, приткнуться и выпить чаю было совершенно негде. Жизнеописание Зинаиды (мама тогда воскликнула: «Имя Зинаида – это ж целая эпоха, знак времени!») Соня застала на бегу, за куском пирога. И когда поняла, что Зинаида и их с Лидкой «Анна Каренина» – одно лицо, притормозила и дослушала до конца.
Жизнеописание выглядело примерно так:
Зинаида, вообще-то, женщина из простых, у нас, в Тополевом, родилась и росла – как все ребята, трава травой. Папаня и два брата работали в Уголке Дурова, на хоздворе там, или в слоновнике, уже забыла. Да ты помнишь мужика в сапогах, слониху с верблюдом прогуливал? Вот это младший ее брательник. У них что-то в роду то ли цыганистое, то ли румынистое… Все смугловатые, быстроглазые, а она, Зина-то, с детства такая жгучая была, прямо огонь: волос черный, а лицо и шея белые. Красавица, откровенно говоря. И цену себе всегда знала. Ну, встретила чуть не в семнадцать одного человека из благородных, польских кровей. Тут, само собою, – бешеная любовь, безумная страсть, свадьба, медовый месяц, счастье прям глаза слепит… Не знаю, что там случилось, но прожили они недолго, быстро разбежались. Чего-то там не поделили по молодости. И довольно скоро, как с похмелья, выскочила она замуж опять.
Новый муж уже тогда был в КГБ большим начальником, полковником, что ли… Полюбил ее страшно и потом служил ей всей своей жизнью. Ну, сын родился, все путем, все, как полагается… Муж обожал сына, Зинаиду, как в народе говорят – «все нес в гнездо». Она могла бы и не работать, но пошла в школьную библиотеку – так, на людях крутиться, тем более костюмы шила в ведомственном ателье, сама понимаешь, чего не пройтись. И я тебе скажу: такую стать никому показать не стыдно. А как они на люди выходили – красота! – особо, если он в форме, а она в шубе-то своей рядышком плывет…
И вот, среди полнейшего благополучия вдруг, случайно где-то, чуть не в трамвае, она встречает своего первого мужа, того, неудачного. Тут я забыла – кажись, он с лагерей вернулся: худой, ободранный, одна лишь побитая гордость в лице и осталась. И глаза – она их с другого конца вагона увидела. Глянули друг в друга, обмерли оба, разом поняли – что натворили, расставшись-то. Стали любовниками…
– Погоди, – поморщилась мама. – Как-то все быстро у тебя: «любовниками стали», – в трамвае, что ли?
– Насчет трамвая не знаю, – усмехнулась Клавдия. – Но уж, думаю, долго не тянули.
А дальше что? Дальше ничего. Не могла Зинаида уйти от своего полковника! Не могла испортить ему карьеру, да и не в том дело: сын, большая любовь к ней мужа, ну и, по чести: не заслужил он такого.
Неизвестно, как там она себя с ним повела, дела семейные – они самые темные, но только полковник (да нет, постой, он ведь уже генералом тогда был!) – знал о том, что стряслось. Каким-то образом знал. И продолжалось это годами, всю жизнь, можно сказать. Всю ее женскую жизнь… Много лет праздники она отмечала так: первый день – дома, с законным мужем и с сыном, на второй уезжала к тому, первому и ненаглядному. А тот по-прежнему оставался одиноким, не женился. После реабилитации быстро очухался, вернулся в науку, вошел в жизнь, вцепился в нее и взорлил… Стал директором института!