В рядах борцов - Север Гансовский

— Да, скажу, — последовал моментальный ответ Джо.

Люди расходились. Торнтон повернул Джо за плечи, и они пошли. Штанина у мальчика волочилась по земле. Полисмен шел рядом с ними, вполголоса говоря что-то Торнтону.

Едва они скрылись во внутренних дверях магазина, Айк сорвался с места. Он подбежал к прилавку и остановился. Часы над дверями показывали четыре.

Он опаздывал на работу. Расталкивая встречных, Айк бросился вниз по Мейнстрит.

Где-то далеко-далеко возник сиплый вой гудка. Звук пронесся низко над длинным рядом одинаковых кирпичных зданий на берегу и поплыл по воде канала.

— Час ночи, — сказал Менсон, — пора ложиться. — Он встал кряхтя и в темноте принялся обматывать шарф вокруг шеи.

Джо плюнул в воду и тихонько приложил руку к щеке.

— Ты меня очень больно ударил. До сих пор кровь идет из губы.

— Я же не знал, — сказал Айк. — Он взял брата за руку. — Ты сплюнь. Здо́рово больно?

— Нет, теперь ничего.

— Ты прости, я ведь не знал.

— Ничего…

— Ты тут не виноват, — сказал Бриджер. — Никто из вас не виноват. — Он бережно достал из кармана окурок и стал рассматривать его в полумраке.

— Ты зря на него так набросился, — сказал Джузеппе. — Надо же было разобраться…

— Я же не знал, — сказал Айк сквозь сжатые губы и ударил кулаком по бетону. — Мне в голову не могла прийти такая штука.

— Ну так надо было послушать людей. — Джузеппе, сидя на бетоне, согнул одну ногу в колене и положил на нее острый подбородок. В полумраке его лицо казалось еще более худым, чем оно было на самом деле.

— Я же говорю, что никто не виноват, — повторил Бриджер. — Тут расстраиваться нечего.

— А интересно… — Менсон топтался у самой стенки моста, где была кромешная тьма. Ему не хотелось ложиться. — А интересно, женщина, у которой ты вытащил кошелек, тоже знала?

— Знала… — сказал Джо, — все знали. — Он совсем ссутулился и подпер рукой щеку.

— А зачем понадобилось этим скотам устраивать такую штуку? — сказал Айк. — Ведь в магазине было всего человек пятьдесят, ну семьдесят.

— Они не только на них рассчитывали, — сказал Бриджер. — Тут всё дело в том, что у этих семидесяти, которые видели, есть еще семьсот знакомых, а у тех еще семь тысяч. Такая история пройдет по всему городу.

— И в газеты попадет?

— Конечно. Хотя газетам избиратели не очень-то верят. Тут всё дело в том, что об этом будут рассказывать. Человек услышит и запомнит. Когда тебе твой знакомый расскажет: вот, мол, Торнтон какой хороший, ты поверишь. А газете никогда.

— Здо́рово придумано, — сказал Менсон. — Они наверно, хорошо заплатят тому, кто это выдумал. — Он зашуршал газетой, раскладывая ее на бетоне. — Долларов 200, наверное, получит.

— Наверно, — сказал Джузеппе. — У них деньги есть.

— Они, — неожиданно сказал Джо, — они особенно требовали, чтобы я из магазина выбежал, и меня на улице поймали. Я боялся выбегать. Но они сказали, что тогда ничего не заплатят мне.

— Бизнес, — сказал Бриджер. — Эти выборы тоже бизнес для них.

— Они обещали, — взволнованно продолжал Джо; он выпрямился и встряхнул кудлатой маленькой головой. — Они обещали, что на улице будет их человек, и он поймает меня сразу у выхода. Но там никого не было… Они нарочно сделали так, чтобы больше шуму было.

— И я тебя еще ударил, — сказал Айк. — Я себе простить не могу.

— Ты сюда влетел как бешеный, — сказал Джузеппе. — Тебя не удержать было.

— А десять долларов он сразу отобрал? — спросил Менсон.

— Сразу, — ответил Джо. — Он меня для того и повел к директору. Я ведь знал, что за всё получу только три доллара. Один после репетиции и два, когда всё сделаю… Я не думал, что так страшно будет. На репетиции легко было. Директор магазина меня учил, как делать.

— Он тебе сказал, что́ говорить? — спросил итальянец.

— Каждое слово. Сначала они хотели, чтобы я больше говорил. Но я путался, и Торнтон сказал, что пусть лучше будет только «да» и «нет».

— Просто цирк, — усмехнулся Джузеппе.

— А я поверил, — сказал Айк. — Я этого Торнтона на горбу готов был носить. Вот собака! Я ему завтра эти два доллара в рожу брошу.

— Не надо, — сказал Бриджер. — Он обрадуется и подберет. Думаешь, ему раньше в рожу не плевали? Еще как плевали! Этот Торнтон — стреляная птица. Он свою карьеру в тюрьме начинал. Попал за подделку подписи. А потом шпионил за рабочими. Теперь занимается травлей коммунистов. Поэтому его и выдвигают в мэры.

— Что теперь делать? — Айк сжал кулаки. — Что делать?

— А вот что! — Бриджер приподнялся и взмахнул сжатым кулаком. — Бороться надо! Не опускаться, не забывать, что мы рабочие. Они думают, что загнали нас под мост, лишили работы, и теперь можно нас купить за доллар. Им это выгодно, они этого и добиваются, чтобы мы опустились, и нам было бы всё равно: дадут доллар — и мы голосовать пойдем за какую-нибудь свинью; дадут пять — и мы штрейкбрехерами станем; десять дадут — и мы полетим в Корею жечь людей напалмом. — Он говорил горячо, подчеркивая каждое слово резким движением руки. — А мы должны доказать, что это не так: за доллар мы не продадимся, и в Корею не полетим, нет! И если мы будем стойкими, тогда мы вылезем из-под моста. — Он замолчал и потом прибавил уже обычным спокойным голосом:

— Ты знаешь, на Двенадцатой улице есть музыкальный театр.

— Ну? — нетерпеливо сказал Айк.

— А напротив маленький домик, трехэтажный, нештукатуренный. Видел когда-нибудь?

— Ну видел.

— В этом домике комитет рабочей партии. Ты запомни, что есть такой комитет, и где он находится.

— Я не только запомню, — сказал Айк. — Я завтра же туда пойду…

— Вместе пойдем, — сказал Джо. — А по дороге я сорву портрет этого Торнтона, который висит на углу.

Когда где-то возле кожевенной фабрики снова возник сиплый гудок, под мостом все уже улеглись.

Айк обнял мальчика и прошептал ему в самое ухо:

— Ну, больше они тебя не поймают на такую штуку. Правда, Джо? Ни за что.

— Конечно, не поймают.

— Ты не думай, что мы всегда так будем жить. Мы что-нибудь сделаем. Это не навсегда…

Еще через полчаса все уже спали под мостом: Бриджер — на спине, широко раскинув руки и ноги, Айк — тесно прижавшись к брату, а маленький итальянец — скорчившись и обхватив колени руками.

Неожиданно Менсон завозился. Он поднялся и сел, ощупывая повязанную шарфом шею. Кругом было совсем тихо, только дыхание людей и стук падающих на бетон капель нарушали тишину. Менсон долго сидел задумавшись. Потом он поднял голову, как будто прислушиваясь к чему-то, и сказал:

— А, может быть, в Советском Союзе и правда нет безработных.

МЕКСИКАНЦЫ

— Вот идет мексиканец, — сказал Данни.

— Пусть идет, — Хьюз поднял наполовину налитый стакан с виски и стал смотреть на приближавшегося мексиканца.

Тот шел медленно, обходя штабеля ящиков с апельсинами, которыми был заставлен двор фермы. В некотором отдалении от него следовала семья: жена — женщина лет сорока, сгорбленная, с резкими чертами лица; худощавая девушка лет шестнадцати и двое мальчиков — десяти и пяти лет, — оба смуглые, черноволосые, с быстрыми и диковатыми движениями.

— Ничего себе семейка, — сказал Хьюз, — целый курятник.

— А чего ему надо? — спросил Данни. — Ты его не рассчитал еще?

— Ну да, не рассчитал! Я вчера со всеми покончил. Наверное, что-нибудь не понравилось.

Мексиканец подошел к самой веранде, где сидели за столиком Данни и Хьюз, оглянулся и что-то сказал своим. Те остановились шагах в пяти от него. Мужчина поднял голову и, глядя на Хьюза, сказал несколько слов по-испански. Он был маленького роста, худой и высохший, с желтыми выгоревшими усами. Одежда у него была рваная и много раз заплатанная, но разноцветные заплатки и потрепанная широкополая мексиканская шляпа придавали ему какой-то оттенок щегольства и независимости.

— Чего он хочет? — спросил Хьюз. — Ты ведь их понимаешь. Бормочет что-то на своем языке.

— Да, — хихикнув, подтвердил Данни. — Ни черта не знает английского. Ни одного слова. Я еще, когда нанимал, обратил внимание. А девчонка, кажется, немного разговаривает. — Он повернул голову и заговорил с мексиканцем на его языке.

Тот ответил тихим хриплым голосом. Его черные глаза напряженно смотрели на Хьюза. Данни повернулся к Хьюзу.

— Хочет поговорить с тобой. Кажется, недоволен расчетом.

— Ну его к черту, — лениво протянул Хьюз. Большой, красной от загара рукой он подлил виски в стакан. — Скажи ему, пусть подождет. Мы сейчас заняты.

— А, может быть, отпустишь его? — неуверенно сказал Данни. — Будет тут стоять над душой.

— Нет, — отрезал Хьюз. — Пусть покоптится на солнце. Видишь, какой у него гордый вид, — одна шляпа чего стоит!