Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945] - Леонид Леонов

Вокруг засмеялись. А ему хоть бы хны.

Перед нами было ровное поле, залитое талой водой. Она поблескивала под лучами восходящего солнца, и казалось, будто впереди не поле, а глубокое озеро. По цепи передали — приготовиться к атаке, и почти вслед за этим команда: «Вперед!» Это «вперед!», как я понял, ко мне пока не относилось, я приготовился к отражению танков. Пошла пехота, побежала по воде, брызги из-под ног взлетают. Ожили немецкие пулеметы. Я приметил одного, прицелился и выстрелил по нему из своего ПТР. Не знаю, попал ли, но пулемет умолк.

— Вперед! — продолжал кричать вдогонку солдатам командир роты. — Вперед! — раздалось почти рядом. — А вы почему сидите?

Я оглянулся на крик. Рядом стоял старший лейтенант с пистолетом наголо и сыпал матюками.

Я кивнул на свое ружье — мол, у меня ПТР, жду танки.

— Вперед!

— За мной! — сказал я напарнику и выскочил из траншеи. Подхватил ружье за ручку, пригнулся и запетлял по воде как заяц, чтоб немец не взял на мушку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как что-то вдруг резко дернуло за плечо, дернуло резко, сильно, даже рвануло всего назад. И в тот же миг почувствовал, что левая рука онемела и повисла плетью. Какое-то время лежал я, уткнувшись головой в ружье, думал, что делать. Попробовал пошевелить рукой и не смог, острая боль пронзила плечо…

В санбате, когда уже мне сделали противостолбнячный укол, обработали рану и сестра бинтовала плечо, я услышал знакомый тягучий голос:

— Доктор… а я… буду жив?..

Я оглянулся и увидел своего напарника — его несли куда-то на носилках.

Весенняя распутица сделала дороги непроезжими. Автомобили оказались совершенно парализованы. Из-за отсутствия транспорта в санбате скопилось много раненых. Днем и ночью здесь стояли стон, крик, ругань. Тяжелораненые — народ капризный, мнительный, им казалось, что их бросили, забыли, что о них никто не заботится. Самых тяжелых эвакуировали «кукурузниками». Но много ли ими перевезешь? С легкоранеными ходячими нашли самый простой выход: формировали в группы и отправляли в госпиталь своим ходом. Группа, в которую я попал, составилась человек из двенадцати. Нам выдали сухой паек, выписали общий на всю группу продаттестат, вручили старшему группы документы, растолковали маршрут и отправили. Идти предстояло далеко — госпиталь остался где-то на левом берегу Днепра, между Верхним Рогачиком и Большой Лепетихой.

Как только мы вышли за село, сразу же окунулись в такую непролазную грязь, которую трудно себе представить. На большаках, проселках и прямо на поле — всюду были разбросаны машины. Одни скособочились, провалившись в кювет, другие стояли поперек дороги; одни давно замерли, потеряв всякую надежду сдвинуться с места, другие ревели перегретыми моторами, пытаясь продвинуться вперед хотя бы на метр. Грязь засасывала колеса все глубже и глубже, пока машина не садилась на брюхо, делаясь совсем неподвижной. И тогда впрягались солдаты и тащили на себе пушки, минометы, несли на плечах ящики с боеприпасами. Утопая в глубокой грязи, к фронту двигались караваны лошадей, волов и даже коров, навьюченных военными грузами. Женщины, старики, подростки сплошным потоком тянулись в сторону передовой, связав попарно за хвосты мины, перекинув их через плечо, они несли этот опасный груз не только без боязни, но как-то весело, с шутками, довольные, что стали полезными фронту.

В госпиталь мы пришли лишь на седьмой или восьмой день. Нас тут же повели в баню. Раздели донага, и все наше барахло, кроме сапог и вещмешка, отправили в жарилку, а самих мыться. После бани — на перевязку. И тут оказалось, что моя рана за дорогу затянулась, мне лишь смазали йодом входное и выходное отверстия и даже повязки накладывать не стали. Направили на ЛФК, так как было задето сухожилие и пальцы работали плохо.

Распутица сказалась и на снабжении госпиталя — он остался почти совсем без продовольствия, и мы вынуждены были перейти на подножный корм: однорукие раненые ходили в поле, ломали там оставшуюся с осени кукурузу, шелушили ее и варили кашу. А когда оттаяла земля, стали копать картошку, оставшуюся с осени неубранной. Эти-то работы и помогли мне лучше всякого ЛФК. Уже через несколько таких «сеансов» пальцы стали сгибаться почти нормально. И в конце апреля меня выписали в запасный полк.

Наши войска к тому времени уже освободили Николаев, Одессу и вошли в Молдавию.

Пересыльно-распределительный пункт располагался в большом молдавском селе с немецким названием Бердорф. Нас разместили во дворе просторного дома, сказали, что будут вызывать по одному. Вызывали быстро. Спрашивали данные — возраст, образование и прочее, записывали и вручали каждому клочки бумажки с цифрами: 17, 2 и разные другие. Теперь мы стали группироваться по номерам, справлялись, у кого какой номер, гадали, что они означают. У меня было то ли 45, то ли УБ.

— Ошибки не будет, что 45, что УБ, — сказал появившийся на крыльце маленький лейтенант в фуражке с большим козырьком. В руках он держал список. Объявил — Команда сорок пять, ко мне! В колонну по два — становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! — и сам побежал вперед.

Оказалось: УБ — это учебный батальон.

Три дня, пока шла укомплектовка, мы жили более или менее вольготно. Батальон набирался внушительный: формировалось четыре роты да плюс еще отдельный взвод разведчиков. Без раскачки начались занятия. Из нас готовили младших командиров. Дисциплина была строгая. «Гоняли» по всем правилам, не забывали и строевую подготовку, что особенно возмущало фронтовиков: зачем, мол, она нужна на войне. Но кроме того учили ползать по-пластунски и делать перебежки, вести бой в траншее и в населенном пункте, метко стрелять и метать гранаты, изучали матчасть стрелкового оружия от винтовки до пулемета и автомата, в том числе и трофейного, учили командовать отделением и взводом.

Командовали батальоном умные, строгие и заботливые офицеры-фронтовики. Комбатом был майор Дорошенко — высокий, стройный, прошедший до этого множество фронтов, познавший «прелести» отступлений первых годов войны и бывший неоднократно раненный, отчего немного подергивал больным плечом. Замполит — майор Кирьянов — полный, быстрый, хотя и с палочкой, прихрамывал на одну ногу, — тоже прошедший немало фронтовых дорог.

В июле состоялся выпуск — нам присвоили сержантские звания. Я стал старшим сержантом. Но в часть меня и еще человек пятнадцать новоиспеченных сержантов не отправили, оставили в батальоне, чтобы мы учили новое пополнение, которое прибыло уже на второй день.

Но занятия теперь проходили странным образом — ученья приказали проводить на открытой местности, при появлении немецких самолетов не прятаться. А потом и вообще начали походными колоннами днем ходить в сторону излучины Днестра. Там в лесах строили ложные воинские лагеря, артиллерийские позиции, разводили дымные костры, то есть всячески демонстрировали концентрацию войск. Вечером скрытно уходили в свой лагерь, чтобы утром снова проделать марш в ту же сторону. И немцы «клевали» на наши уловки — бомбили эти «скопления» наших войск.

Однажды, когда уже виноград поспевал, нас подняли по тревоге ночью. Все три учебных батальона — наш, пулеметный и минометный — были спешно направлены на передовую.

Передовая встретила нас нервозно: немцы то и дело палили в небо ракетами, освещая нейтральную полосу, беспрерывно постреливали из пулеметов, через каждые час-полтора накрывали минометным огнем наш передний край.

Излучина Днестра… Эти слова вот уже несколько месяцев не сходили ни со страниц фронтовых газет, ни из разговоров солдат и офицеров — здесь все время шли бои «местного значения».

И вот в эту излучину привели курсантов. Мы тихо сменили какую-то крупную часть и заняли оборону на обширном пространстве: расстояние между солдатами было огромно, будто и не на передовой, а в тылу часовые на постах. После мы узнали, какую задачу решал наш объединенный учебный батальон. Готовилось большое наступление, которое потом закончилось разгромом Ясско-Кишиневской группировки противника: наше командование делало все, чтобы немцы думали, что наступление начнется именно со штурма плацдарма. Поэтому здесь всячески и демонстрировалось передвижение войск и скопление техники. Курсанты все эти дни выполняли именно эту задачу. А теперь, в канун наступления, все части, назначенные к прорыву, были скрытно и быстро переброшены в зону главного наступления, а оборону в излучине против немецкого плацдарма занял учебный батальон.

Однажды на рассвете немцы неожиданно обрушили по нашим траншеям шквальный огонь, потом быстро перенесли его в глубину обороны и долго там толкли землю. «Не задумали ли они нас опередить с наступлением?» — подумалось тогда. Но немцы в окопах вели себя спокойно, лишь кое-где постреливали пулеметы, словно забавляясь, пуская вверх дугообразные трассирующие очереди.