Продаются роли! - Роман Шабанов

– Да, мама? – ответил Иван. Его телефон вибрировал, когда он пересекал территорию Дома актера. За ним мчался бравый сотрудник, придерживая табельное оружие.

Мама говорила о своих проблемах – о запущенном саде, соседе который жалуется на кислое молоко в магазине, тишине, которая ее угнетает в последнее время.

На площадке перед итальянской кофейней было столпотворение. Иван проник в плотное кольцо, оказался зажатым страстной парочкой, которая даром время не теряла, а страстно обнимались, найдя в этом диске своеобразное убежище. В центре стоял парень. Он восседал на с виду обычном велосипеде. На плитках были очерчены мелом линии. На линиях были цифры 100, 300, 500, 1000. Но эти цифры обозначали не расстояние, а денежный эквивалент, который можно заработать. Но как?

Мама вспоминала, как он уехал слишком резко, поставил перед фактом, не дал возможности подготовиться морально.

Нужно было проехать на приготовленном красавце-велосипеде данное расстояние. Всего-то. Естественно, появился желающий, он сел на двухколесного друга, крутанул педали и опрокинул его на себя, вызывав недоумение у толпы. Что-то было не так с этим велосипедом.

Мама говорила о том, что сварила варенье, но есть его некому, так как сама не любит сладкое.

И только сейчас Иван заметил картонную табличку «Дикий велосипед». Он скидывал седока. И второй парень, смеясь над предыдущем, сел на двухколесного и через мгновение лежал на земле, не совсем понимая, что произошло.

Мама говорила о том, что в этом году картошки будет на редкость много, а сарай, где она обычно хранится, прогнил из-за обильных снегопадов прошедшей зимой. Мама говорила о корове, о купленных ягнятах.

– Какая корова, мама? – сказал Иван. – Не надо звать бабушку.

Что-то не так с рулем. Иван знал устройство велосипеда. Неоднократно крутил, снимал, добавлял новые детали. Дополнительные шестеренки. Наверняка. Сам организатор аттракциона демонстрировал – пересекал первую, вторую, четвертую отметки. Наловчился.

Мама утверждала, что дети должны возвращаться, даже если и ушли из дому. Это же их дом.

– Нет, я не могу, – резко сказал Иван, остановившись около «Макдоналдса», переводя дух.

Мама молчала.

– Не знаю когда, – ответил Иван.

Мама продолжала молчать.

– Не скоро, – сказал Иван и нажал красную кнопку на телефоне. Телефон затих, храня тепло последнего разговора.

Пробежав по пешеходке, в своем экстравагантном костюме, не успев шокировать публику, а только обратить на себя внимание брата художника и ребенка с петушком на палочке, он забежал в дверь с колокольчиком и утонул в ворохе платьев. Сержант пробежал, оглянулся по сторонам, спросил что-то у продавца антикварных книг, тот покачал головой, сержант снял фуражку, вытер пот, еще раз оглянулся и пошел назад спокойным шагом.

– Да, но у нас только женское белье, – услышал он над собой голос. – Исключительно женские коллекции белья.

Иван оказался зажатым между юбкой и кардиганом желтушного цвета. Он вылез из укрытия и предстал перед девушкой лет двадцати, которая была похожа скорее на нимфу. Богиню из снов, чем на продавщицу какого-то тряпочного бутика.

– Прелесть, – подумал он. – От форм до содержания. Тот самый случай, когда нет сомнения в содержании.

Что же его поразило? Удлиненный свитер с поясом, воротником-стойкой с отворотом, прекрасно сидящей на ее худощавой фигуре. Лицом похожая на пуму? Длинная челка, некогда служившая символом сексуальной революции? И с кофейной чашкой в руке, на которой сияло кольцо.

– Не на безымянном пальце, – пронеслось у Ивана. Он смотрел на свитер черно-белого цвета, глаза и легкий румянец без пудры и почувствовал себя героем в старом ковбойском фильме, где герой врывается в салун, магазин, дом и признается ей…

Девушка отпила содержимое кружки и легкий след над верхней губой рассказал о напитке. Это был черный кофе. Этот след так и остался, делая ее похожей на парня, что в синтезе к костюму Ивана создавало тот самый баланс, который уравновешивал все излишества и скрывал грубые недостатки.

Но мысль уже стала Макбетом в его сознании. Она была коронована и издавала указы, хорошие, плохие, разные, управляя сто семидесяти шести сантиметровой массой в 72 килограмма.

– Знаете, у меня есть подруга, – проговорил Иван вполголоса, почти не разжимая губ, – и я хотел бы ее… ну вы понимаете.

Девушка смотрела на его костюм с интересом, то ли выявляя потребности, то ли просто заинтересовавшись им.

– Вам нужно что-нибудь романтичное? – поняла она и приставила свою ладошку к подбородку, словно голова – это был большой фужер, в котором было налито вино. – Подарок?

– В точности наоборот, – сказал он. – Ему нравилось наблюдать за ней, но внутреннее противоборство двух желаний, разительно отличающихся друг от друга и в то же время походивших лицом к лицу как два близнеца, разрешалось в пользу его грандиозной цели. – Что бы мне подарить такое, чтобы она поняла намек?

– Намек? – спросила девушка, подняв руку и забыла о ее существовании, оставив ту в воздухе справляться с гравитацией. Через мгновение она опустила руку, и фужер застыл в воздухе, как хорошо сделанный трюк, ровно, без единого движения.

– Да, – ответил Иван.

– Простите, – сказала девушка, и хрусталь задрожал, выявляя свою звонкую сущность. – Я вас не понимаю.

– Платье, которое вызовет депрессию, – произнес Иван. – Которое будет говорить на всех языках, совокупляя в себе и грех, и похоть. Которое оттолкнет, вызовет ненависть и плохое настроение на долго. Очень долго.

Девушка, представляющая собой воплощение всех положительных качеств, – от добра до порядочности и юмора – непременно, теперь смотрела на него, как на нарушителя – человека, который пришел в магазин и втащил за собой то, к чему она не была готова, она не проходила это на курсах, да и Иван в своем измочаленном виде с бешеными глазами и неустойчивым дыханием от смены пешей походки на бег и наоборот вызывал не только недоумение, но и страх.

В чем фокус? Что он хотел сказать этим? Иван – парень с русской душой и еврейскими замашками. Вопросы мелькали, роились и искали светлый проем. Милая девушка с лицом пумы напоминала ему тот театральный образ, который ищешь долго и если находишь, то любуешься тоже не одно мгновение. Тот образ, который он рисовал в голове длительное время. Год, два, пять лет – разные сроки, фотографии проявлялись, и не всегда это было лицо, чаще силуэты и только в последнее время, здесь, будучи один, он мог разглядеть черно-белые черты, выведенные на проявленной фотобумаге.

Он был одет в женское. Чтобы показать свою непричастность к женскому, он ни коим образом не должен говорить светло и чисто, а наоборот, раздавить, смазать грязным пятном свои представления о противоположном поле.

Но девушка не растерялась. Она стояла несколько секунд. Как стоят после неоднозначного предложения, после которого или легкое «да» или тяжелая рука соприкасается с нежной тканью тела на лице с обрывистом хлюпающем звуком? Она исчезла в подсобке, довершив к своему идеальному образу дефиле со стройными ножками без единого отступления от ровности.

Иван смотрел на ряды, где таблички в форме жирафиков направляли покупателей в нужное русло. От гранжа 90-х, в виде вечерних платьев с цветочками розы из струящейся ткани до ретро, в виде рубашек приталенного покроя с жабо. От спортивного стиля – джинсового, более грубого и практичного до морского более нежного и чувствительного. В витрине стояло две фигуры. Одна из них была одета в белые одежды – юбка-джерси из вискозы с расшитыми пайетками, белый кардиган с множеством карманов, застегнутый на все пуговицы, белые колготки с белым рисунком – большими цветами – неизвестно какими – так как сам рисунок походил на детский – кружок вокруг которого шесть лепестков и туфли из искусственной замши с 7-сантиметровым каблуком также белого цвета. Другой манекен напротив был раздет. Он стоял в витрине и ловил удрученные взгляды на свою наготу, зная, что рядом происходит нечто другое. Но пройдет полдня, как его оденут, и он забудет об этих постыдных часах, проведенных раздетым на глазах у разношерстного населения – от иностранцев до детей.

«Носите то, что носят итальянки и чувствуйте себя, как они», – гласил плакат и девушка в легком ситцевом платье, приталенной курточке по пояс и шарфом, нанизанном на нее тремя кольцами, улыбалась, скрывая зубы, словно одного не доставало.

– Если только это, – показалась через минуту девушка, держа в руках сверток. Она ловко его вскрывала – казалось, использует для этого свои длинные ноготки. – Оно дорогое, но на самом деле безвкусное. Появись я в этом на Арбате, на меня столб упадет. Не исключено.

Девушка держала в руках ядовито-желтое платье и протягивала Ивану, как живое существо, словно хотела избавиться от него. Существо с плохим цветом, покроем, тканью, ценой, наконец.