В ритме вальса - Владимир Васильевич Митин

Добрый директор думал, что собравшиеся молодые люди будут чинно поднимать бокалы с шампанским, а пугливые поэтессы прочитают собравшимся молодым людям оды, мадригалы и сонеты. А он, добрый директор, незаметно встанет за колонной, и слеза стечет на его заслуженный китель цвета хаки.

И дело было уже на мази, и уже висела на обшарпанном фронтоне вывеска со спортивно-угловатыми бамбино призывного возраста, и поэтессы разверзли уста для произнесения приветственного сонета (или мадригала, кто их знает), как вдруг из горкома ВЛКСМ раздалось мнение.

— Кто таков, — с подозрительностью спросили в горкоме, — этот директор, этот самозванец? Прямо-таки Марина Мнишек на нашем культурном фронте. Самотек?

И первое молодежное кафе пустило шампанские пузыри. А назло поверженному самозванцу открыли второе кафе в соседнем ресторане «Северо-Восток».

Но и в этой «точке» не раздались оды и мадригалы. Кажется, не было и сонетов. Поэтессы туда ходить просто боялись: ежевечерне там происходила дикая схватка. Бифштекс рубленый, надежно прикрываясь металлической тарелочкой, как щитом, шел в атаку на романтику. В чадном воздухе реял его боевой стяг — квартальный план ресторана. И романтика бежала, постыдно прикрываясь идейно тощим сборничком одного поэта. Но бифштекс догнал ее, схватил за алые паруса и потопил в луже вермута местного разлива.

Алчно чавкали рты прожигателей, и за этим шумом никто не услышал, как тихо пускало пузыри второе молодежное кафе. А добрый директор «Северо-Востока», Василий Никитич Дресвянников, притулившись кителем к розовой дорической колонне, с горечью шептал:

— Нет! Не о таких вечерах молодежи мечтали великие татарские просветители…

И непрошеная слеза падала на хозяйственную робу цвета хаки.

Тогда горком комсомола во главе с его первым секретарем ре* шился на отчаянный шаг: охватить вечерним досугом все 300 тысяч исполатьских детей в возрасте до 30 лет. Это было грандиозное феерическое торжество с участием ряженых и потешных из студентов университета, с пальбой шутихами, произнесением речей и катанием на баржах по великой матушке Волге.

Сейчас, правда, никто не может вспомнить с точностью, зачем все это было, но «всего-всего было очень много».

— Помилуйте, — говорят в горкоме, — такой размах, такой культурно-направленный молодежный досуг… Что вы, что вы! Ведется очень большая работа… Вот, к примеру, у студентов авиационного института прекрасная самодеятельность, за границей выступают…

Неизвестно, как за границей, а совсем недавно в Исполатьске самодеятельность эта произошла следующим образом.

Студенты-авиаторы, построившись «свиньей», пошли на штурм медицинского общежития. Медики нестройно пели на чистой латыни гимн «Гаудеамус игитур» и готовились пасть, но не посрамить род эскулапов.

— Эй, ревматологи! — подзадоривали инженеры деликатных медиков. Медики ежились и поправляли очки.

Здоровяки инженеры ловко били «под вздох» щуплых медиков, и те ложились костьми на холодный пол общежития. Было выбито пятьдесят семь зубов, в том числе три зуба мудрости.

Это встревожило, и горком решился еще на один шаг. В драматическом театре для трудновоспитуемых детей был дан спектакль «Разбуженная совесть». В антракте перед массами лично выступил первый секретарь горкома комсомола. Он поделился с публикой своими впечатлениями о поездке в Европу.

Трудновоспитуемые слушали и деликатно держали в карманах тлеющие цигарки. Секретарь говорил. В фойе трогательно играл духовой оркестр. Семисвечовая луна висела за городом.

А на улицу Баумана вдруг выбежал голый человек. Его отловили наличными силами дружинников и привели в штаб. Человек оказался Чародеевым Вячеславом Михайловичем, 1938 года рождения, признавшим, что «совершил свой необдуманный поступок от скуки»…

Штаб дружины работал на полную мощность. Луна освещала своим неверным светом центральное городское окно позора, увешанное фотографиями молодых дебоширов, нахалов и пьяниц…

Нет, никто не настаивает на непременном сооружении роскошных исполатьских Лужников с порфировыми колоннами, малахитовыми бассейнами и ломкими гипсовыми дискоболами. Можно устроиться куда проще. В Исполатьске есть несколько хороших помещений, в которых можно устроить уютную молодежную ассамблею с идейно выдержанной чашкой кофе, растворимого без осадка. В конце концов любой из трехсот тысяч с дорогой душой внесет в это дело свой трудовой полтинник…

МЕСТЬ

Я человек пожилой, диетический. Профессия моя — мужской парикмахер.

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел три воскресенья назад. Я ушел с хоккея и решил поесть в ресторане «Стадион». «Наверное, — подумал я, — там есть диетические блюда для спортсменов».

Захожу. Встречает меня чистенький старичок гардеробщик. Пылинку с плеча снял.

— Заходите, — говорит, — милости просим.

И знаете, стало у меня на душе тепло. Попадаю в зал. Чистота, играет бодрая музыка: «Закаляйся, если хочешь быть здоров!»

Сажусь за стол Тут же подбегает официант, мужчина довольно преклонных лет:

— Здравствуйте! Что будете кушать?

— Здравствуйте! Мне бы овсяной кашки и запить чем-нибудь легким, в виде киселька.

— Ага, — смеется официант. — Кашки? Это можно.

Вскоре он появился с огромным подносом.

— Пожалуйте, — говорит, — для начала коньячку.

От удивления я широко раскрыл рот. Официант, словно ждал, сверкнул бутылкой и вставил ее мне между зубов. Я сделал глоток и ослаб: я же пожилой, диетический. Поперхнулся, машу руками. А он наклонился и тихо так говорит:

— Пей, а то я из тебя из самого овсяную кашу сделаю.

И ножиком мельхиоровым поигрывает.

— Закусывай, — продолжает, — икоркой, раз поставлено.

А я уже совсем ослаб. Ем и пью. Он вынимает цепь с замочком вроде кандалов и прищелкивает меня к столу:

— Это чтобы ты, голубчик, не сбежал, покуда я за шашлыком слетаю.

— Товарищ! — взмолился я. — Какой шашлык? Ведь я на диете. Лучше омлет!

— Нишкни, — говорит, — а то я из тебя самого омлет сделаю. Вот тебе три порции крабов и лососина.

Уже без труда он опять открывает мне рот и вливает туда полбутылки марочного «Кокура». Я хочу крикнуть «караул», а он втискивает в меня молочного поросенка с хреном. Ушел он на кухню, а я кричу соседу за другим столиком:

— Помогите! Откуйте меня от стола.

— Не могу, — говорит он, — меня самого напоили и уже чаевые заранее взяли.

Пришел мой официант, принес шашлык по-карски.

— Ешь, — приказывает, — а то я тебе финьшампань сделаю!

И снова замахивается бутылкой.

Дальше уже не знаю, что было. Помню, отобрал у меня официант бумажник с наличными, часы с руки снял. И пиджак с меня стащил, в счет десерта. А ласковый старичок гардеробщик, почистил меня щеточкой и отнял последнюю мелочь. Да, еще он с меня брюки снял. В залог.

— Приходите, —