Хозяин жизни (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна

Воздух становится вязким, трудно дышать, пересыхают нос, горло, рот. Мне кажется, у меня даже пар из ноздрей валит от возмущения.

А я ведь учительница, среди детей агрессия является достаточно распространенным явлением, дети бьют друг друга руками, различными предметами или даже травят кого-то одного. Я умею спокойно и очень профессионально решать конфликты, препятствовать им, находить выход. Почему же сейчас, я словно бешеная ночная фурия?

Дусманис внимания на меня не обращает, уверенной походкой хозяина жизни, он направляется в сторону душевых. Он никак не комментирует свой поступок, не ждет награды или благодарности, всем своим видом осуждая то, что я чуть не сдохла, занимаясь какой-то ерундой на дне бассейна.

Артур держит меня за руку, шепчет о том, что я должна быть аккуратнее. Его трясет, он весь вспотел. Он действительно очень испугался. Это видно по глазам. Артур говорит, что любит меня, получил жуткий стресс, руки до сих пор дрожат, пытался прыгнуть, но отец его оттолкнул, со словами, что плавает лучше него.

Барби не смеет перечить и просто разглядывает свои ладони, лежащие на бронзовых от искусственного загара коленях. Но ей, конечно же, не нравится, что Дусманис бросился за мной в воду. Когда я смотрю в ее сторону, она поднимает на меня глаза и, если бы взглядом можно было бы убивать, я бы точно уже скопытилась.

А я выкарабкиваюсь из бассейна, аккуратно вытягиваю пальцы из рук мужа и тоже шлепаю в душ. Грозно так и уверено, сжимая маленькие кулачки. Но дорогу мне пересекает Катька.

— Машка, что это было? Я так испугалась! — обнимает она меня и начинает тараторить, прижимая к себе сильнее, выражая искреннее удивление, и, кажется, еще более искреннее сопереживание.

— Браслеты потеряла, пыталась достать, застряла. Еще вопросы?

Она хмурится от грубого тона, которым я все это произношу.

— Маша, слушай, но папа Артура — мужик. Ну, он просто зверь. Мы еще даже не поняли, что произошло, а он уже в басик сиганул вниз головой и как акула-убийца рассек водную поверхность. Блин, я жалею, что видео не сняла.

— А ты просто смотрела?

Не могу успокоиться и бью ногой по плитке в каком-то странном нервном тике.

— Я в ступоре окаменела, но решила для себя, что если у Михаила Сафроновича не выйдет, мы позовем парня со свистком.

— Вы считаете, что у вас был час времени в запасе?

— Ну, Машенька, блин, родной мой человечек, ну ты много знаешь людей, которые утонули в бассейне отеля?

— Я знаю людей, которые в ванной утонули.

Смотрю на подругу, которая прикусывает нижнюю губу.

— Маш, ну блиин, ну какое украшение стоит жизни? Ну, о чем ты вообще думала?

— Мне их Артур подарил.

— О чем ты думала? — повторяет вопрос Катька.

Об отце мужа думала, о глазах его черных, о руках сильных и губах наглых.

— Я в душ, — отвечаю подруге, — с плаваньем на сегодня закончено.

Прохожу вперед, продолжая бормотать самой себе:

— Следи за своими вещами. За вещами, ешкин кот!

Проскакиваю через ножную ванну с ледяной водой и сворачиваю налево, двери в душевые распахнуты и женская, кажется, именно тут. Табличек с надписями мне не видно. К тому же я слишком взвинчена, чтобы заниматься бесполезным чтением. Внутри душевых шумит вода. Кровь все еще бурлит от адреналина. Он делает с моими мозгами что-то такое, что я перестаю трезво мыслить, хотя раньше никогда не отличалась беспечностью. Не могу остановиться и, пролетая через тамбур, скидываю свой бирюзовый купальник прямо на залитую водой черную напольную плитку. Влетаю в помещение наполненное паром и мужским запахом геля для душа.

А потом зрачки расширяются, мышцы сокращаются, шестое чувство подаёт сигнал «бежать», а тело? Ну тело танцует джигу.

Абсолютно голый, мокрый и скользкий от пены Дусманис медленно разворачивается ко мне. И мне бы бежать, да только я не могу сделать и шагу.

— Заблудилась? — без тени улыбки наклоняет он голову к плечу, его серьезные глаза меня пугают и притягивают одновременно.

Я стараюсь смотреть только в лицо. Вижу, какой страстью горит его темный взгляд. А черные, густые ресницы ни капли не дрожат. Он щурится, будто раздумывая, словно что-то планируя, как будто в голове решая для себя какие-то сложные ребусы. По всему заметно, что он, как и я, борется с собой. Но между тем, в нем столько уверенности, что вполне хватит на нас обоих.

Я не могу себя контролировать, больше не могу. Будто выпила стакан водки и теперь осоловевшим взглядом ползу вниз по его стройной, крепкой фигуре. Его тело очень красиво. Оно таит в себе необъяснимую силу и мощь. Под кожей застыли тренированные мышцы груди, рук, живота и бедер, к загорелой коже с рисунками татуировок хочется прикоснуться, темная полоска волос тянется по его накаченному животу и расползается вокруг мужского достоинства. Мной завладевает острое, почти невыносимое желание провести пальцем по животу, чтобы вспомнить, какое твердое его тело на ощупь.

Я рассматриваю его и изумленно дергаюсь, понимая, что член «хозяина жизни» дрогнул и стал подниматься.

Бледнею, вжимая шею в плечи. Очнувшись, я пытаюсь убежать, скрыться из душевой, но не успеваю, перехваченная тяжелой рукой Дусманиса. В одно мгновенье он впечатывает меня в свое мокрое тело.

— Отпустите, — пищу, вырываясь, — я вам не вещь, — испуганная этими злыми глазами, этой силой, этим желанием. — Мы не должны, мы не можем! Нам нельзя!

— Знаю, — отвечает Дусманис и накрывает мой рот своим.

Я пытаюсь упираться руками в его скользкую твердую грудь, а он запускает ладонь в мои волосы на затылке, вдавливая меня в себя ещё сильнее. Я чувствую его мощное, крепкое тело, его дикое желание и эйфорию от того, что так горячо он целует именно меня.

И я сдаюсь… Издаю тихий умоляющий стон и повисаю на его шее. Мое тело дрожит от ярких брызг удовольствия, которые своим жадным языком посылает по моему телу Дусманис. Низ живота дергает от сладкой, ноющей боли. Я стою посреди душевой абсолютно голая и неловко, и очень жадно жмусь к его твердой плоти. Во рту Дусманиса влажно и горячо, а губы поглощают мой рот с такой силой, что кружится голова.

Глава 19 

За секунду до поцелуя, я смотрю на Дусманиса. Он поднимает голову, подставив лицо под струи горячей воды из душевой лейки. Тугие капли бьют по коже, хлещут по щекам, заливая глаза. Мне кажется, что это странным образом успокаивает его, отрезвляет. На кого он злится? На меня? На себя? На нас?

Его тело выглядит невероятно сильным, я замечаю несколько шрамов. Перед тем как спуститься в баню, Артур рассказал мне, что за последние два года на отца совершили три покушения: стреляли, сбивали на тачке и даже травили, к счастью, неудачно. Богатых и успешных никто не любит, все хотят урвать кусок пожирнее. Но последнее нападение, от близкого друга, стало ему ударом ножом в спину, тогда он чуть не оправился к праотцам. Я совсем его не знаю, но от мысли, что Дусманис может погибнуть, сердце сжимается в маленький комочек. Я точно не хочу этого. Думаю, что все люди для него одинаковые. Он старается никого не подпускать, держаться подальше. Разве, что сын. Тот единственный человек, которому он доверяет. И надо же такому случиться, что именно с ним связана дикость, которая никак не хочет отпускать нас обоих.

Смотрю на него, и дышать не могу от этого ощущения — беспомощности, от нас уже ничего не зависит. Так сложилось.

Теперь я воспринимаю все иначе. Тогда, четыре года назад, в мозгу щелкнуло, хотелось ужасно. Но все завертелось, закрутилась, жизнь рассмеялась и плюнула нам в лицо, у нее оказались другие планы. Как, наверное, смешно было обнаружить, что сын женился на той самой, что почти оказалась в его постели.

Он хмурится, завидев меня в душевой, жену его сына. Наверняка хочет спросить, какого хера я здесь делаю? Но думать не получается, потому что мысли снова сбиваются, а внутри закручивается тугое желание. Как и в тот раз, несколько лет назад, он имеет надо мной странную власть. Сколько было в его жизни женщин: разных, красивых, восхитительных, сексуальных. Но я откуда-то знаю, что сейчас, глядя на меня, совершенно голую рыжую невестку, он не может вспомнить ни одного имени, представить ни одного лица. Даже ту, что взял с собой на свадьбу, вот прямо сейчас, не помнит. Еще один жадно открытый рот, еще одни глаза полные обожания. Она не оставит воспоминаний, ни малейшего следа. Хотя он вообще об этом не думает. Мы оба не думаем.