Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский

Здесь старый генерал, там бюрократ, поседевший на службе, с трудом сдерживали свое раздражение, даже гнев, наблюдая вторжение в священные залы Зимнего дворца этих новых людей.

Лица депутатов носили отпечаток триумфа у одних и смущения у других — зрелище, которое являлось в одно и то же время драматическим и символическим. Россия вчерашнего дня лицом к лицу стояла с грядущей Россией. Какой результат последует от этой встречи? Окажется ли старая иерархия царизма способной благожелательно принять этих новых пришельцев и объединить с ними труд по возрождению нации, или произойдет столкновение между этими двумя силами, вызывая новую борьбу и, может быть, еще более кровавые потрясения?

Что касается меня, я был в то время полон надежды, что для России открывается новая эра величия и благосостояния, но я чувствовал некоторое смущение, стоя на пороге столь радикальной перемены в судьбах моей родины, перемены, которая становилась столь очевидной и, так сказать, осязаемой, благодаря тому зрелищу, которое происходило у меня на глазах.

Императорский кортеж был наконец образован. Я занял свое место и вскоре оказался в зале, предназначенном для торжества, всего в нескольких шагах от императора, который стоял перед троном. Я не видел его с указанных дней предшествовавшего лета и был поражен его озабоченным видом; он выглядел очень постаревшим и как будто весьма взволнованным многозначительным событием. Он сделал несколько шагов в сторону депутатов, которые были собраны в зале, и, смотря в бумагу, которую держал в руках, прочитал свою речь весьма тихим голосом, но без смущения или остановок, отчетливо произнося каждое слово и делая ударение на той или иной фразе.

Речь императора была выслушана с величайшим вниманием и при полной тишине; можно было легко видеть, что она произвела хорошее впечатление на депутатов. Так как в большинстве царских манифестов и в том акте, который незадолго был объявлен правительством, всякое упоминание о конституции или о каком-либо ограничении прав государя заботливо обходилось, и можно было опасаться, что император использует этот случай, чтобы еще раз подчеркнуть самодержавный характер своей власти, всякий легко поймет то чувство удовлетворения, с которым депутаты выслушали следующую часть речи императора:

«Со своей стороны, я буду неуклонно покровительствовать учреждениям, которые я даровал, будучи заранее уверен в том, что вы приложите все силы, чтобы служить родине, удовлетворить нужды столь близких моему сердцу крестьян и обеспечить народу развитие его благосостояния, всегда памятуя, что действительное благосостояние государства заключается не только в свободе, но также и в порядке, основанном на принципах конституции».

Благоразумное предостережение, заключающееся в этих последних словах, особенно подчеркнутых императором, не могло помешать депутатам отметить тот факт, что слово «конституция» было впервые услышано из уст государя. Несмотря на хорошее впечатление, произведенное речью, не раздалось ни одного аплодисмента после ее окончания, что легко может быть объяснено смущением, которое владело депутатами, ввиду необычности обстановки, окружавшей их.

Но всеобщим мнением было, что этот день прошел весьма хорошо.

После этого депутаты перешли в Таврический дворец, который временно был предоставлен в их распоряжение, до постройки специального здания для заседаний Думы.

Дворец, в котором собралось первое русское представительное собрание, был построен Екатериной II для знаменитого Потемкина, «князя Таврического», в неоклассическом стиле, введенном в России шотландским архитектором Камероном, работой которого отмечено большинство крупных зданий, воздвигнутых в Петербурге в конце XVIII и в начале XIX века. История повествует о власти и богатстве, которые благосклонность Екатерины даровала Потемкину, прозванному «Великолепным» на манер Лоренцо де Медичи.

Таврический дворец, расположенный среди обширных садов, был свидетелем легендарных празднеств, устраиваемых фаворитом своей коронованной возлюбленной; позже он являлся одно время резиденцией императора Александра I, но уже больше полувека оставался совершенно незанятым, и его великолепные залы оставались пустыми или употреблялись как место для складов; службы дворца были заняты многочисленными мелкими пенсионерами двора, а сады были открыты для гуляния публики. Во времена моей юности, в конце царствования Александра II и в первое время царствования Александра III, часть садов была предоставлена зимою исключительно в пользование двора. Там были устроены ледяные горы и каток на озере. Несколько раз в неделю небольшой кружок лиц, состоящий из членов императорской фамилии и ее гостей, собирался там, и эти восхитительные встречи, очарование которых я никогда не забуду, были освещены изяществом и сиянием великой княгини Марии Федоровны, в то время жены наследника престола, впоследствии царствующей императрицы, и теперь вдовствующая императрица председательствовала на этой серии неофициальных встреч, где все виды этикета были на данный момент запрещены и забыты.

Таково было то место, отмеченное таким количеством воспоминаний о былых днях, которое было предназначено для заседаний первой Российской думы; переделки, необходимые для того, чтобы приспособить помещение к новому использованию, только немного изменили потемкинский дворец, и хотя некоторые удобства, свойственные другим европейским парламентам, отсутствовали, все же дворец, предоставленный депутатам русского народа, являлся помещением весьма импозантного вида.

Зал, предназначенный для заседаний Думы, служил раньше зимним садом и был громадных размеров; внутреннее его устройство было скопировано с французской палаты депутатов; приподнятая трибуна председателя возвышалась над трибуной оратора, и обе были обращены к амфитеатру, в котором были размещены кресла депутатов. Министерские места не были, однако, расположены в первом ряду, как во Франции, но направо от председательской трибуны, лицом к депутатам.

Я отмечаю эти детали, потому что мне всегда казалось, что устройство зала, в котором происходят заседания, и внешняя форма дебатов оказывают слишком большое влияние на работу. Когда образовывалась Дума, правительство очень желало ввести порядки, принятые в земских собраниях, образование которых относится к либеральному периоду царствования Александра II, который, несомненно, имел в виду при их возникновении, что они явятся эмбрионом будущего политического представительства нации. Земские собрания не имели трибуны; члены заседания, произнося речь, говорили с места, обращаясь лицом к председателю, а не к собранию, как это принято в английской палате общин. Результатом этого явилось то, что ораторы не имели возможности наблюдать за впечатлением, которое производит их речь, и дебаты носили характер чрезвычайно домашний. Если бы такой же порядок был принят в Думе, многие присутствовавшие в ее заседаниях члены, бывшие гласные земства, сообщили бы своим коллегам свойственную им умеренность в ораторских выступлениях. Всем известно, что сам факт произнесения речей с трибуны вызывает в ораторе прилив красноречия, которое часто производит глубокое впечатление, особенно на молодую аудиторию, и, думаю, я не ошибусь, если скажу, что, будь вопрос о методе произнесения речей выдвинут на первый план в Думе 1906 года, известные лица, обладающие демагогическими склонностями, не имели бы успеха среди более