Юность уходит в бой. - Илья Давыдов

Много мытарств перенесла мужественная патриотка. С трудом ей удалось пробраться в Советский Союз. И только в нашей стране Мария испытала истинную радость [55] труда. Она работала у станка на московском автозаводе, вечерами училась в школе медицинских сестер. Готовилась к новым боям за свободу своей страны.

Неразлучной подругой Марии была Санчес, носившая партийную кличку Африка — в память о своем деде-мавре. Она очень плохо объяснялась по-русски, но отлично понимала все, что ей говорили. Запомнившиеся немногие русские слова произносила твердо и темпераментно.

Однажды мы сидели с группой интеровцев на лестнице Колонного зала и, ожидая начала митинга, беседовали. Каждый делился своими мыслями. Африка молча слушала. Один из бойцов спросил девушку, что она собирается делать в ближайшее время. Африка ответила не задумываясь:

— Воевать.

— Нет, я спрашиваю, что будешь делать, когда мы победим, — объяснил боец.

— Воевать в Испании.

— А когда победим фашистов в Испании?

— Воевать там, где другие фашисты.

— Всю жизнь?

— Всю жизнь, пока не будет фашистов, — твердо сказала Африка и опять замолчала, слушая, о чем говорят другие. Сидела, уютно обхватив руками колени, маленькая, красивая, юная. За эту твердую убежденность мы особенно любили наших товарищей по оружию, по совместной борьбе с фашизмом.

Вместе с интеровцами в Доме Союзов жили спортсмены. Все люди — как на подбор: сильные, хорошо обученные, готовые в любую минуту ринуться на врага. Именно поэтому они все чаще задерживались в вестибюле возле большого стенда с крупным многообещающим заголовком:» «Боевые действия подразделений бригады».

Фотографий и заметок на стенде было немного. Но и они ясно говорили о том, что бригада, несмотря на молодость, действует. Около тысячи наших добровольцев составили сводный заградительный отряд и уже выполняли задания штаба обороны Москвы и Главного инженерного управления Красной Армии. Отрядом командовал начальник инженерной службы бригады майор Шперов — опытный военный специалист и хороший организатор.

Михаил Никифорович Шперов казался нам пожилым, хотя ему было не более тридцати трех лет. Бойцы полюбили [56] его еще в те дни, когда он обучал их на полигоне премудростям военно-инженерного дела. И особым уважением к нему прониклись, узнав о пройденной им «боевой стажировке» в боях на Карельском перешейке и 1939 году. Преподавал он очень понятно, к каждому бойцу относился душевно.

Перед отправкой на фронт Шперов разделил своих питомцев на одиннадцать заградительных групп и каждой определил боевую задачу. Эти группы действовали в районах Можайского, Пятницкого, Варшавского, Калужского, Остаповского, Волоколамского и Ленинградского шоссе, а также у канала Москва — Волга и Химок. Судя по заметке на стенде, боевые задания они выполняли отлично.

Обращала на себя внимание лаконичная заметка «Красноармеец-изобретатель». Младший политрук А. Рожнов писал: «Красноармеец И. И. Ивашин из части тов. Орлова изобрел предохранитель, гарантирующий безопасность при зарядке противотанковых мин. Предохранитель показал блестящие результаты и пущен в массовое производство».

Читая заметки, бойцы завидовали своим товарищам. Увидев меня, сержант Ивлиев кивнул на стенд и хмуро произнес:

— Счастливцы, воюют... А тут...

Я знал Евгения Ивлиева. После окончания института физкультуры он работал в ЦК профсоюза коммунальных предприятий. Когда началась война, райком утвердил его комиссаром батальона народного ополчения Свердловского района столицы. Но ему, человеку богатырского телосложения, стало не по себе: значительную часть ополченцев составляли невоеннообязанные. Не терпелось поехать на фронт. Это привело Ивлиева на стадион «Динамо», а затем он явился в райком в военной форме. Бюро райкома решало не долго: «В связи с уходом на фронт...» Но Ивлиев не ушел на фронт. Началась учеба в бригаде. Его назначили помощником командира пулеметного взвода. Один из расчетов подразделения занимал теперь огневую позицию на тринадцатом этаже Госплана.

— Когда формировали бригаду, обещали направить в тыл врага или на фронт! — жаловался сержант. — А до сих пор сижу на мели!

Я молчал. [57]

— Отряды Медведева, Флегонтова, Галковского и Зуенко уже за линией фронта, — горячо продолжал Ивлиев. — Избранных, что ли, посылают?

Может, потому, что я был врачом, ко мне обращались с «жалобами» и братья-близнецы Калашниковы — Борис и Юрий. Их подразделение по тревоге отправилось на задание, когда они находились в наряде. Но вот подошли еще два брата — Серафим и Георгий Знаменские. У моих однокашников — прославленных бегунов — та же, как и у всех, печаль: почему не посылают на фронт?

Что я мог ответить? Все прекрасно понимали, что насчет «избранных» Евгений не прав. Вряд ли стоило объяснять им. Стало как-то не по себе. Ведь я тоже, как и они, оставался «на мели».

Мне что-то хотелось сказать в утешение, но я не успел. Откуда-то донеслись обрывки команд. Отчетливо послышалось: «...По тревоге!»

Красноармейцы, гремя оружием, побежали строиться.

Когда я влетел во двор Литературного института, там уже стояли автомобили. Наша «санитарка» тоже подкатила к флигелю. Помощники грузили в нее медицинское имущество. [58]

Дороги в Москву закрыты

Под Покровом ухали буруны, И метель по Ямуге мела... И всегда обветренным и юным Поручали жаркие дела.

Это был уже настоящий фронт. Правда, не каждый мог бы установить, где он начинался.

Миновав Белорусский вокзал — границу сектора нашего батальона, — колонна автомашин сразу же за мостом нырнула в необычный туннель. Его образовала сетка, натянутая вдоль шоссе на уровне фонарных столбов. Поверх сетки были набросаны ветки и желтые листья. Маскировка казалась немного наивной: в районе Сокола она кончалась. Проезжая под сеткой, мы смотрели по сторонам. Шоссе возле стадиона «Динамо» и Боткинского проезда пересекала железобетонная баррикада с пулеметными амбразурами. В ней оставлены были лишь два проема для пропуска автомашин. Вдоль дороги торчали бетонные колпаки, противотанковые ежи и надолбы.

На развилке, в направлениях к Волоколамску и Ленинграду, кипела работа. Сотни женщин, девушек и подростков копали противотанковый ров, укладывали в штабеля мешки с песком.

После парада на Красной площади в городе стало почти не видно военных. Казалось, мы уезжаем последними. Так, очевидно, думали и работавшие на дороге люди. Они махали нам платками, косынками, шапками и кричали: — Не пропускайте немцев! Последняя надежда — на вас!