Ракеты. Жизнь. Судьба. - Айзенберг Я.Е.

выступить за закрытие Н1–Л3 не мог, так как министерство было по нему

головным, и спрос за неудачу теоретически мог быть и с него. Поэтому он

занял позицию официального невмешательства, не препятствуя предложению

ОКБ-456 и ОКБ-52, но и не поддерживая их официально. Но раз согласия

Министра не было, Сергеев не решился поддержать проект УР-700 - ЛК-700,

хотя и сказал Челомею, что мы беремся делать СУ ракеты, если только будет

приказ Министра. Так как в письме Брежневу должно было быть написано,

что все смежники есть, должна была быть их виза (не подпись) где-нибудь на

втором экземпляре, выход был найден ко всеобщему удовлетворению.

Сергееву сказали, что он может ехать в Харьков заниматься более важными

(чем письмо Брежневу!) и срочными вопросами, а для редактирования и

визирования оставить меня (моего мнения никто не спрашивал, хотя я эту

идею поддерживал, хоть и трясся, как осиновый лист, так как опыта таких

работ у меня не было, но уж очень работа было интересной), что и было

сделано. Естественно, Брежнев это предложение не принял, ведь нужно

было списать выброшенные на ветер огромные суммы, тем более, что отдел

оборонной промышленности ЦК, фактически выполнявший волю

Д.Ф.Устинова, был категорически против. Устинов был совершенно четким

противником Челомея по любому вопросу, а Минобороны было бессильно,

так как речь шла о гражданском проекте. Готовности решать такие вопросы

при наличии серьезных разногласий у Брежнева тоже не было. Такое решение

мог бы принять Сталин (но с крайне жесткими оргвыводами), может быть

Хрущев, а другие вожди не осмелились бы, тем более, что существа

предложений и возражений Челомея и Глушко они и понять не могли. Так

что письмо скромно легло в архивы ЦК, ведь Брежнев и не должен давать

ответы на все поступающие к нему предложения. Проект УР-700 принят не

был, проект Н1 выполнен не был, так что пилотируемая советская

космическая программа высадки на Луну была полностью сорвана.

Оргвыводы, конечно, состоялись, но уже позже после смерти Королева.

Правда, кое-чего лунная программа СССР достигла, хотя и не силами ОКБ-1.

Одновременно с фирмой Челомея, еще при Хрущеве в Минобщемаш из

Минавиапрома перешло и НПО им. Лавочкина, в военной авиации для них

просто не нашлось работы (во время войны они делали знаменитые

истребители Ла-5), а по уровню своих конструкторов фирма была просто

блестящая и возглавлял ее один из самых талантливых разработчиков

Георгий Николаевич Бабакин. Кстати, он был единственным, насколько я

знаю, прибористом, а не самолетчиком по образованию. Мы с ним много раз

беседовали, он очень хотел привлечь наше ОКБ к созданию СУ для

космических комплексов, которые были ему поручены в Минобщемаше. В

НПО им. Лавочкина ОКБ-1 передало тематику лунных и межпланетных

49

станций, так как на все королевцев уже не хватало, а главным для себя они

продолжали считать теперь пилотируемые объекты.

Так вот, НПО им. Лавочкина, основываясь на заделе, который передало ему

ОКБ-1, удалось чисто автоматическими станциями доставить лунный грунт, в

меньших, но достаточных количествах, чем Аполлон, и неизмеримо дешевле.

А ведь именно лунный грунт единственное ощутимое, что удалось получить

от лунной программы. Конечно, это неизмеримо меньше, чем высадка на

Луну, и затем кругосветное путешествие Армстронга, которого сопровождал

в поездке (именно так) Президент США Никсон, но с научной точки зрения,

о которой в СССР все любили так писать (ведь не могла советская пресса

сообщать, что СССР безнадежно проиграл соревнование за умы граждан

Земли), мы добились, повторяю, неизмеримо дешевле тех же результатов,

что и США.

Я просто не помню другого главного конструктора, кроме Бабакина,

настолько глубоко разбирающегося в проблемах СУ, хотя он делал сами

корабли. Спустя короткое время Георгий Николаевич умер, в 1971г. совсем

молодым (57 лет), и о нем мало кто сейчас помнит. После его кончины

тематика совместных работ заглохла, и только много лет спустя, когда НПО

возглавил хорошо знавший меня главный космический разработчик ОКБ-586

В.М.Ковтуненко, совместные работы восстановились, но уже по тематике

Минобороны, на которую с дальнего космоса во многом перевели НПО им.

Лавочкина. Но это совсем другая тема, и мы к ней еще вернемся.

Вот, пожалуй, и все о работах, предшествующих революционному переходу

СУ РКТ на БЦВМ.

В 1969г. исполнилось 13 лет с момента начала моей работы. Я прошел путь от

молодого специалиста до высшей по моей специальности научно-

технической должности в ОКБ, став главным теоретиком (это должность

начальника теоркомплекса), доктором технических наук, достаточно

известным и авторитетным в своей технике в рамках нашего министерства и

Минобороны человеком, получив Ленинскую премию. У меня была отличная

семья - горячо любимая, несмотря на столь длительный срок брака, жена,

двое хороших детей, моя мама была жива, хотя и я, и она по-прежнему жили

в безобразных квартирах. Что еще я мог хотеть и чего добиться (видит бог,

человек я не честолюбивый, хотя терпеть не могу хамского обращения и

неграмотных начальников), памятуя о моих анкетных данных, без всяких

связей и покровителей, скорее покровителем и защитником своих

сотрудников был я. Этим, я полагаю, закончился второй период моей работы

и жизни.

50

ЧАСТЬ 2.

ПЕРЕХОД В СУ РКТ К БЦВМ – РЕВОЛЮЦИЯ В МБР

В конце 60-х годов военные жестко потребовали от конструкторов создания

МБР с разделяющимися головными частями (у США уже были Минитмены),

что и определило переход к бортовым вычислительным машинам в системе

управления.

Следует иметь в виду, что в СССР вычислительные машины (наземные,

стационарные) только начали появляться, их получали предприятия,

работавшие на военную технику, и то далеко не все. Первые машины типа

БЭСМ-6 распределял лично Д.Ф.Устинов. Даже слово «компьютеризация»

никто не знал.

В этих условиях в нормальной стране и говорить об установке вычислительных

машин на борту ракеты даже бы не стали. Но наша страна была абсолютно

милитаризована, и ничего более важного, чем иметь МБР, не сильно

уступающие американским, не было.

Из Минрадиопрома был выделен Минэлектронпром, перед которым была

поставлена задача создать микроэлементы, из которых можно сделать

приемлемую по массе и габаритам БЦВМ.

Официально все, связанное с военной микроэлектроникой, США не продавали.

Но поскольку отставание СССР исчислялось годами, нас устраивало то, что у

них было уже несекретным. Специальный город под Москвой (с московским

снабжением) для вновь созданного министерства «пробил» его первый министр

А.И.Шохин. Это – город Зеленоград, он официально включен в Москву

(Зеленоградский район).

Это делалось в первую очередь для потребностей Минобороны, и МБР были

абсолютным лидером в части заказа новых радиоэлементов. Как-то физики из

Минсредмаша не сразу оценили гигантские возможности вычислительных

машин, так что серьезной конкуренции Минобщемашу в смысле заказов они не

составили.

Переход к БЦВМ потребовал и коренной перестройки структуры организаций,

создающих СУ.

Во-первых, потребовались новые специалисты для программирования БЦВМ.

В США они называются «software»щиками. Программисты универсальных

вычислительных машин для этого не подходят, но мы не будем углубляться в

этот вопрос. Сначала, по крайней мере, в нашем ОКБ, не оценили ни важности

этой работы, ни сроков, необходимых для создания бортовых программ, ни

требуемого числа специалистов. Одним из наиболее сложных для нас оказался

вопрос, кто вообще должен делать программы БЦВМ. Практически все фирмы

51

пошли по такому пути, что каждый разработчик системы должен доводить

свою работу до программы, а затем отдавать ее в отдельное подразделение, для

«сшивания» из отдельных частей в единую программу. Это же подразделение

разрабатывало общую для всех программную часть, включая операционную

систему, стандартные процедуры и пр. Это неплохой путь, но он подразумевает,

что все разработчики приборов и систем освоят программирование БЦВМ в