Мент - Константинов Андрей Дмитриевич

– И как же выглядел процесс избиения младенцев, товарищ сержант? – с улыбкой спросил Сашка.

– Да волохал он этих двоих… они нассали в подъезде…

– А сами-то пострадавшие что говорят?

– Говорят: претензий нет. Скулят, что домой надо, уроки делать.

– О! Тяга к знанию – святое дело. Воистину счастлив тот народ, у которого юношество тянется к образованию, – сказал Зверев.

Мальцев улыбнулся, а сержант ответил:

– Какие, к черту, знания? У них с собой еще бутылка портвейну. Сейчас выжрут ее и пойдут в другой подъезд гадить.

– Ну так отберите портвейн, дайте по шее и отпустите, – сказал Сашка. – А впрочем – разбирайтесь с ними сами. Я лучше с гражданином Мальцевым побеседую. Можете идти, сержант.

Сержант вышел. Зверев взял в руки импортный револьвер тридцать восьмого калибра, откинул в сторону барабан и нажал на головку экстрактора. Высыпались желтенькие патроны с пластиковой полусферой вместо пули: газовые. Заглянул в канал ствола – перемычка на месте, переделке для стрельбы боевыми револьвер явно не подвергался. В общем – криминала нет[4]. Та же самая картина с валютой: восемьдесят восьмая (валютная) статья УК предусматривала уголовное преследование только в случае скупки и перепродажи. Конфисковать при отсутствии таможенной декларации, подтверждающей ввоз долларов в страну, разумеется, можно… Вот только кому это нужно? Только государству, но никак не оперу. Зверев с тоской представил себе, сколько бумажек нужно оформить на изъятие этих паршивых долларов, а потом отвезти в ФПУ[5]. При этом уложиться в трехдневный срок… и никто не скажет даже спасибо. Мне это надо? Нет, увольте…

Со всех сторон получалось – гражданин Мальцев перед законом формально чист. Однако манера одеваться, внешность, новенький дорогой автомобиль, деньги и, наконец, газовая пушка в кармане подталкивали к прямо противоположному выводу… Да что там подталкивали? Они кричали: криминал! Зверев так и спросил:

– Ну что, Виталий Сергеич, получаешь с коммерсантов помаленьку?

– Совсем чуть-чуть, Александр Андреич – улыбаясь, ответил Мальцев.

Чем-то он Звереву был симпатичен. Возможно, спокойствием и уверенностью…

– Ясно. А что же несовершеннолетних-то избиваете?

– Скажите, а вам нравится, когда в вашем подъезде гадят?

– Нет, не нравится… – На прошлой неделе Зверев сам точно так же обошелся с подростками в своем подъезде. Но говорить об этом не стал. – Не нравится… но ведь дети же. Невинные малютки.

Мальцев хохотнул и сказал:

– Это стокилограммовый-то Шевченко – малютка? Дитя… Так что извините, Александр Андреич, вины своей в процессе избиения, как написано в ваших протоколах, не вижу. Ну, сами посудите: выхожу из дому – два упыря ссут в парадняке. Сказал: вытереть, а они меня посылают. Дальше что? Повалял их немного по луже, подтер и вышвырнул из подъезда. А тут как раз ваши оглоеды мимо катят…

– Значит, – спросил Зверев с иронией, – не били?

– Я, извините, боксом занимался. Кандидат в мастера. Что бы с ними стало, начни я их бить?

– Вот как! Мы с тобой, значит, в одном звании, – оживился Сашка. – Я тоже КМС, только борец. Вольник.

– Тем более тебе все ясно, – откликнулся Мальцев.

Обстановка стала более непринужденной.

– Декларация есть?

– Ну, ладно… а на доллары декларация?

– Нет.

– Придется изъять, Виталий Сергеич.

– Ну что же, – пожал плечами Мальцев. – Попал на пятьсот зеленых.

– Да, попал… Но можно и вернуть, – сказал Зверев, внимательно глядя в глаза рэкетира. – Если ты мне при случае позвонишь, так скажем, неформально. О делах наших скорбных потолковать.

– Нет, извини. Это не мое.

Он открыто посмотрел на Зверева. А Сашка и не особо пытался его вербовать. И так видел: не тот случай, не тот человек.

– Давай по-другому, – сказал Мальцев. Бабки пополам, и разошлись краями.

– А вот это не мое, – ответил Зверев. Посидели, помолчали, приглядываясь друг к другу. Бесспорно, они принадлежали к разным мирам… но и сходство тоже было. Оперской и уголовный мир в чем-то схожи. Бывает, оперу проще понять преступника, чем законопослушного гражданина.

– Ладно. – сказал Зверев. – Найдешь к утру человека с декларацией – отдам деньги. Пусть приходит ко мне, напишет объяснение, что бабки его. А передал он их тебе на временное хранение сегодня днем возле ресторана «Чайка» на канале Грибоедова. Просек?

– Просек. Спасибо.

– Да не за что. Ступай себе с Богом. К утру, когда пришел человек с декларацией, Зверев был выжат как лимон. Холодная мартовская ночь со шквалистым ветром подкинула убийство, нападение на водителя такси и три взломанных кооперативных ларька. Еше пять лет назад такой букет за одну ночь казался бы чрезвычайно пышным. Но в марте девяносто первого в происшедшем чрезвычайщины не усматривалось. Если бы не одно обстоятельство: два из трех взломанных киосков принадлежали (тайно, разумеется) второму секретарю райкома партии. Если не раскрыть это дело быстро, то неприятности гарантированы… Плавали! Знаем!

…Мужик с таможенной декларацией на пятьсот восемьдесят долларов США был какой-то заторможенный. То ли ожидал неприятностей для себя, то ли по жизни такой. Зверев мельком взглянул на декларацию и сказал устало:

– Ну, рассказывайте… Напуганный валютовладелец молчал.

– Вы передавали кому-нибудь эти деньги? – подтолкнул его Сашка.

– Ага… Виталику.

– Хорошо. Где? Когда? Сколько? Бобер нервно сжимал ручонки с золотыми перстнями и моргал. Сашка уже чувствовал раздражение. Он подумал: а как все это выглядит со стороны? Любой посторонний решил бы, что продажный мент возвращает деньги за долю.

– Ну, – снова подтолкнул он бобра, – может быть, у ресторана «Чайка»?

– Ага… там.

– Днем, – продолжил Зверев; – около четырнадцати часов… в присутствии вашей жены? Вы собирались расслабиться и боялись ограбления. Так?

– Ага…

Короче, оформили бумаги, Сашка отдал злополучные пятьсот баксов и напоследок сказал:

– Все! Вали отсюда. И чтоб больше я вас обоих никогда не видел.

Встретиться, однако, им еще придется. И очень скоро.

Весна набирала силу. В конце марта днем было уже тепло. Снега и льда в центре не осталось вовсе. Зверев беспечно шел по сухому тротуару улицы Дзержинского. Он возвращался с очередной кражи, которую удалось раскрыть на месте… Ослепительно сверкал в голубой небесной бесконечности шпиль Адмиралтейства. Крошечное белоснежное облако проплывало над ним. Опер Зверев покуривал сигарету и легко шел по чистому сухому асфальту. Он был беспечен.

– Товарищ капитан! – голос неуверенный, негромкий, но готовый каждую секунду сорваться в истерический крик, прозвучал из темного провала арки. Оттуда несло бедой, холодом, склепом. И человек в темени арки с залитой солнцем улицы был почти неразличим. Зверев остановился.

– Товарищ капитан, сюда, – снова позвал голос. Зверев сделал два шага и пересек границу света и тени. Навстречу ему выскочил сержант двадцать седьмого отделения. За его спиной в глубине двора вспыхнули яркие малиновые пятна стоп-сигналов. Бледное лицо сержанта с вытаращенными глазами и рыжеватыми усишками приблизилось.

– Ну! Что? – сказал Зверев. Он пытался вспомнить фамилию сержанта и не мог.

– Пойдемте, товарищ капитан. Там… там такое!

Из-под отвалившейся сырой серой штукатурки проглядывал темно-красный кирпич. Низкий сводчатый тоннель арки вел к беде, отражал звук быстрых шагов. Они вошли во двор-колодец. Посередине стоял милицейский УАЗ. В дальнем углу лежала горка серого ноздреватого снега. У одного из подъездов стояла толстая тетка в оранжевой куртке, с метлой в руках. Там, подумал Зверев, в подъезде.

– Там, – сказал сержант и взмахнул рукой. Зверев зачем-то посмотрел наверх. Маленький квадрат голубого неба казался отсюда безжизненным и пустым. Дворничиха обернулась и посмотрела испуганными глазами.