Итоги № 48 (2013) - Итоги Итоги

— И такой чип можно будет в голову человеку вкладывать наподобие флешки?

— Да, и не только человеку, но создавать нейроморфные системы, соединяющие искусственную жизнь с живой.

— И в амебу можно будет вложить карту памяти?

— Грубо говоря, да.

— А зачем амебе мозги?

— Я считаю, что человечество все-таки доиграется со своими экспериментами. Мы сейчас подошли к критической точке развития, после которой наше будущее очень сильно поменяется. Оно уже меняется на глазах, и с этим надо что-то делать. Я не хочу нагнетать ужасы, но судите сами. Современная медицина вышла на такой уровень, что может, фигурально выражаясь, взять «отверточку» и подправить в геноме конкретного человека ту или иную болезнь. Следующий шаг, и он уже почти сделан, — создание детей по заказу, когда мы будем задавать их параметры — рост, цвет волос, глаз, интеллект. Это очень опасная дорога. И в первую очередь в социальном смысле. Потому что генетические заказы дорого стоят, позволить себе их смогут далеко не все. Следовательно, на планете появятся новые расы: одни будут голубоглазыми и белокурыми или, наоборот, темнокожими, горячими красавцами и интеллектуалами, а другие — те, что родились естественным образом. Между ними начнет возникать пропасть.

— Может ли вообще прерваться ветвь тех, кто родился естественным образом? Например, они исчезнут, как неандертальцы.

— Выиграет тот, кто сильнее и умнее. И еще неизвестно, кто кого слопает. В любом случае начинают возникать новые этические вопросы, очень опасные. В одной из международных конференций участвовали двое судей из Канады, я им показала снимок мозга человека, который может совершить преступление. Это тоже почти реальность, наука может увидеть криминальные наклонности человека. Есть вероятность, что он завтра откроет стрельбу в школе. А возможно, ничего и не случится. Я спросила: «Что делать с этим человеком?» Они в растерянности: «Мы не знаем». В то же время в их судах уже стала звучать фраза: It's not me, It's my brain — «Это не я, это мой мозг». То есть человек снимает с себя ответственность — мол, я не хотел, мой мозг так сработал.

Фактически мы стоим на пороге формирования абсолютно новых общественных наук — нейроэкономики, нейроюриспруденции, нейроэтики. Пока непонятно, сможем ли мы справиться с их задачами. Видимо, должна появиться интеллектуальная элита, философы, которые смогут осмыслить новую реальность.

— Что вы имеете в виду под нейроэтикой?

— Представьте ситуацию. Генный анализ становится все более доступным, и вот человек приходит устраиваться на работу, а ему говорят: «Нам нет смысла вас нанимать, поскольку в ближайшие три года у вас велик риск инсульта». Или другой пример. Машу Н. берут на работу, она проходит тесты. А после этого вставляет себе в мозг чип, который ускорит процессы в ее мозге в несколько раз, да еще и объем памяти увеличит. Это все та же Маша Н. или нет? Это первый момент. И второй: а как будут конкурировать между собой люди с чипом и без чипа?

В общем, современные технологии ставят перед человечеством серьезные философские и этические вопросы, с которыми мы пока не знаем, как справляться. Мы начинаем превращаться в других людей. Я недавно читала лекцию магистрантам физического факультета одного из вузов в Петербурге, стала им примерно это же излагать и говорю: «Ведь вы подумайте: у человека будут почки и печень искусственные, сердце другое, в мозги вставлены чипы, вместо своих суставов — протезы. Скажите: где заканчиваюсь я и начинается кто-то другой?» Встает один очень умный мальчик и говорит: «А вы можете сказать, где вы начинаетесь?» Тут я и застыла. Я-то им про физическую оболочку говорю, а он взял и расширил рамки — и опять миллион вопросов встает. Наши знания позволяют нам понять, как многого мы не знаем. Но я бы не хотела, чтобы из вышесказанного был сделан вывод, что лучше бы нам и не учиться вовсе, потому что «во многой мудрости — много печали». Это верно, но человеческая потребность к знанию неистребима. Мы такие существа, нам хочется все время узнавать что-то новое.

— В современной науке жесткая конкуренция?

— Современный мир очень жесткий, и научная конкуренция серьезная. Если у меня суперкомпьютер, а у вас — логарифмическая линейка, нам не о чем с вами разговаривать, потому что мы находимся на разных уровнях развития цивилизации. Может, вам стоит поменять область деятельности и начать печь чудесные пирожки, и вы будете богаче, чем все ваши научные коллеги. Конечно, можно без всякой аппаратуры взять и сделать открытие — например, оно во сне приснится. Но это не отменяет технологичных областей в науке, которые зависят от приборов и развития техники, от вложенных денег.

— А когда вы в советское время занимались наукой, вы ожидали, что наступит такое непростое время?

— Я вам скажу парадоксальную вещь. Я не была любительницей советской власти, но система, по которой в то время работала Академия наук, была близка к идеалу. Мы тогда этого не понимали, но приезжающие из-за границы коллеги говорили: вы в раю, такого нет нигде, потому что вы занимаетесь, чем хотите. Никто ничего от меня не ждал. Мне платили зарплату, и я занималась наукой. Когда мне надо было что-то из приборов, то стоило написать заявку, и все необходимое к тебе на стол приезжало. Вообще не надо было думать, где это достать и откуда взять деньги. Какие тендеры, какие гранты, какая конкуренция? Естественно, были некие научные планы, но довольно свободные. Внутри какой-нибудь большой темы типа «Слуховое восприятие» вы могли довольно свободно ориентироваться, поехать на конференцию. Помню, когда наши ученые только начали выезжать за границу и я приехала на одну из первых конференций в Германию, иностранцы смотрели на меня, как на марсианку: надо же — нормальный человек, говорит, смеется. Потому что до этого они видели только чиновников, людей в футляре. Даже спрашивали, можно ли меня потрогать…

Наше образование было одним из лучших в мире, я под этим подписываюсь. И наука была очень сильной. Собственно, когда пошел отток мозгов, это и подтвердилось. Запад — сильный и холодный, он просто так никого держать не будет. Конечно, берут только заведомо сильных, кто укрепляет их историю. Многие тысячи людей уехали и успешно работают. Часть из них — нобелевские лауреаты, между прочим.

Сейчас другая эра. Я знаю много людей, которые живут на две страны, работают в международных центрах. И это заинтересованные, очень сильные молодые люди — в том числе мои студенты, аспиранты, магистранты. Кстати, интересная вещь: многие из них учились за границей и даже западные степени получили, а потом вернулись. Не потому, что не могли там устроиться, а потому что не захотели. Я спрашивала их: почему? Они говорят: нам здесь интереснее. Так и живут: преподают в Англии, потом еще куда-нибудь поедут — такие граждане мира. В конце концов, каждый хочет жить дома, если ему дверь не запирают на засов. А у них ничего не заперто. Более того, их приветствуют как с той, так и с этой стороны.

— Что особенно сейчас занимает исследователей, изучающих мозг?

— Реализуются очень крупные проекты — например, европейский Human Brain Project и американский BRAIN. Ученые хотят получить инструменты, технологии, с помощью которых смогут приобретать чистое знание. Ведь ты никогда не знаешь, что именно из чистого знания найдет практическое применение. Фарадей не имел ни малейшего представления, что выйдет из его изысканий. Но в целом, конечно, задача ученых — знание как таковое. Это абсолютная задача, важнее всех остальных. Глупо и непрозорливо поступают те, кто хочет сразу получить прикладной выход из теоретической науки. Об этом не надо думать. Тем не менее в исследования вкладываются огромные деньги. Мы не можем продолжать делать вид, что, не вложив большие интеллектуальные и материальные средства, можно в это играть. Более того, инвесторы надеются не просто компенсировать вложения, а получить огромную прибыль. И это реально. Например, предыдущий гигантский исследовательский проект назывался «Геном человека», и в нем на каждый вложенный доллар получили 140 долларов прибыли в экономику. Вы представляете, какая доходность?

— За счет чего?

— За счет того, что медицина пошла по другому пути, как и многие другие прикладные отрасли. Расшифровка генома человека изменила биотехнологии. В скором времени медицина будет индивидуальной: например, от головной боли конкретно вам нужно принять именно эту, созданную для вас таблетку, исходя из ваших генетических особенностей.

— Что изменят глобальные проекты по изучению мозга?

— Ход цивилизации. Появятся другие системы коммуникаций, иная энергетика, новые приборы, потому что мы будем делать все не так, как делали до сих пор. Законы, по которым существует мозг, будут перенесены в нашу жизнь. Думаю, изменятся все коммуникационные системы. Люди между собой тоже будут по-другому общаться, может быть, не с помощью речи. Я не имею в виду телепатию, хотя и про нее говорят. Не исключаю, что она возможна, но это далекий путь.