Исповедь Мотылька - Айя Субботина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грустно осознавать, что моя единственная живая кровная родня — такое чмо.
А еще грустнее от того, что это великовозрастное чмо, вымахавшее с меня ростом — целиком и полностью дело моих рук. Может и к лучшему, что у меня нет и, скорее всего, уже не будет собственных детей. Пример моего воспитания маячит перед глазами и как бы намекает.
— Сколько? — спрашиваю я, не отрывая взгляд от экрана.
Черты лица холеной рыжей красотки замыливаются на фоне происходящего, хотя я изо всех сил пытаюсь сфокусировать на ней взгляд. Сколько ей лет? Чуть больше тридцати, но одета она, как это модно сейчас говорить, эпатажно: расстегнутая белая рубашка, нарочито неряшливо заправленная в рваные джинсы, куча браслетов на обоих запястьях, смарт-часы от дорого бренда. Я невольно пытаюсь представить ее голос. Почему-то в моей голове он звучит с хрипотцой, и это настораживает, потому что это выбивается за рамки моих предпочтений.
— Двенадцать тысяч, — озвучивает «откупные» Денис.
— Почему не пятнадцать? Не десять? — Нет необходимости уточнять, что речь идет о валюте.
— Хочешь, чтобы я задержался и объяснил все на пальцах? Тогда попроси свою жопастенькую секретаршу сварить ведро кофе и притащить мультимедийную доску. Тряхну студенческой стариной, вспомню, как я защищал проекты и диплом.
— Диплом ты защищал пьяный в какой-то гостинице, в обнимку с двумя такими же неприкаянными тёлками, — говорю себе под нос, делая перевод по карте.
Денис заглядывает в пикнувший телефон, прищелкивает языком и с подчеркнутым извинением водружает на полку то немногое, что осталось от фигурки «денежной кошки».
— Прости, что порчу тебе жизнь своим периодическим вторжением, — нарочно громко говорит Денис, стоя в пороге настежь открытой двери. Это его маленькая месть за то, что наше с ним общение затянулось дольше, чем пара минут на ввод и вывод денег. И за отпечаток моего кулака на его небритой роже.
— Десять, — произношу вслух. Тоже достаточно громко. — Девять.
— А что будет, когда случится ноль? — Он снова паясничает, на этот раз корча орущую рожу с известного полотна Эдварда Мунка.
— Заблокирую все твои карты.
Четыре слова действую как волшебное заклинание — через секунду моим оторванным братцем даже не пахнет.
Когда-нибудь я почувствую все последствия своего «воспитания». Моя задница уже сейчас зудит, предчувствуя все «прелести» такого столкновения, но раз это случилось не сегодня — то и хрен бы с ним. Я честно пару раз пытался наладить контакт, но постоянно натыкался на совершенно безумные обвинения, щедро сдобренные матом и юношеским максимализмом. В конце концов, даже у моего ослиного упрямства поникли уши, так что я выбрал наиболее эффективный путь — откупаться.
Не быть мне идеальным мужиком — что поделать.
— Валентина, загляни ко мне, — вызываю секретаршу и она тут же впархивает в кабинет, как всегда исполнительная, приглаженная, аккуратная и деловая.
Ровесница моего оболтуса, но между ними пропасть размером в Гранд-Каньон.
— Я вызову уборщицу, — тут же чеканит она, безошибочно угадывая куда именно нужно смотреть, чтобы обозреть последствия визита Дениса.
— Ага. Пожалуйста, свяжись с кем-то из галереи… — Там такое длинное название, что я даже не пытаюсь произнести это вслух. Просто поворачиваю к ней ноутбук. — Вот отсюда.
— Тадао Арт Нюво модерн-стрит, — как часики отчеканивает Валентина, и делает заметку в маленький блокнот.
— Оформи мне обед с владелицей. — Еще раз оцениваю внешний вид огненной красавицы. — Дианы Лебо. Почему я не удивлен, что у нее даже фамилия такая, словно родители заранее знали, кем вырастет их чадо? — На самое ближайшее подходящее время, когда у меня буде окно в расписании.
— Это все? — Валентина снова что-то чиркает в блокнот.
— И оформи какой-то подходящий букет. Чтобы было… — делаю жест, обозначающий «хрен знает как, но для этой женщины».
— Экстравагантно и дорого, — кивает умница-секретарша и растворяется выполнять полученные задания.
Глава двенадцатая: Олег
Когда водитель притормаживает возле подъезда Ви, она уже ждет нас на крыльце. Надо же — пунктуальная и обязательная. Терпеть не могу, когда опаздывают. Тем более на важные встречи или переговоры. В жизни, конечно, случается всякое, но за годы ведения бизнеса я железобетонно усвоил главное: если человек опаздывает на важные переговоры, значит, эти переговоры ему не так уж и интересны.
Жаль, что с женщинами все немного сложнее. Есть какие-то мифические «тридцать минут на красоту», которые могут превратиться в час или даже два только потому, что у женщины шкаф ломится от того, что ей нечего надеть. Не понять мне этого.
Пуговица немного ведет плечами и как будто зябко ежится. Надеюсь, не долго тут мерзнет. Погода по-майски приятная, но ветер все же прохладный. А на Эвелине, насколько могу судить, простое черное платье длиной до колен. Сверху легкий пиджак.
Увидев машину, девчонка широко улыбается и машет рукой.
Мои губы невольно снова расползаются в ответной улыбке.
Сам выхожу из машины и открываю Эвелине заднюю дверь.
— Знал бы — взял бы на парочку охранников больше, — задумчиво говор себе под нос. А когда Пуговица делает удивленные глаза, быстро поясняю: — Отлично выглядишь. Придется отбиваться от желающих узнать твой номер.
Краснеет, поправляет волосы и на мгновение кажется, что хочет сказать что-то в ответ.
Раздумывает, неуверенно покусывает край нижней губы.
Когда сажусь рядом и автомобиль трогается с места, между нами как будто пульсирует странная неловкость.
Ви пару раз порывается заговорить, но не произносит ни звука.
Тоже не знает, как вести себя со мной?
У меня та же проблема. Вроде и сцапал бы в объятия, прижал бы так крепко, чтобы девчонка, наконец, поняла, что все проблемы в ее жизни закончились. Что есть я, и она в полной безопасности у меня за спиной.
А с другой стороны, она — слишком молодая и слишком красивая девушка, чтобы тискаться с призраком не первой свежести из своего прошлого.
— Только я ничего не знаю про все эти благотворительные вечера, — вдруг очень отчаянно, как на последней исповеди, признается она. — Это ведь… ничего?
— Конечно, «чего», — не могу отказать себе в удовольствии немного продлить ее милое смущение. Сто лет не общался с женщинами, которые не разучились краснеть. — Когда подадут улиток, говори, что плотно позавтракала и до сих пор не голодна.
— Улиток? — Ви изо всех сил сжимает кулаки на коленях.
— Я пошутил, Пуговица. Прости. Все, — сдаюсь поднятыми вверх руками, — больше не буду, моя принцесса.
Уверен, за минувшую ночь она успела
