Тайна загробного мира (Свидетельства об умерших, о бессмертии души и о загробной жизни) - проф.А.Г.Знаменский

В 1871 году состоявший в певческом хоре А. Я., прожив не более двадцати четырех лет, – рассказывает ярославский архиепископ Нил, – умер от холеры. Через десять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне во сне.

На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления я сидел у стола гостиной своей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало, выказав знаки уважения ко мне, приблизился к столу и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги с малой примесью серебра.

С изумлением спросил я:

– Что это значит? – Он отвечал:

– На уплату долга. (Надобно заметить, что накануне приходили от фотографа Г., объявив, что по книгам значится за Я. четыре рубля). Это меня очень поразило, и я неоднократно повторил:

– Нет, нет, не нужны твои деньги, сам заплачу твой долг.

При сих словах Я. с осторожностью сказал мне:

– Говорите потише, чтобы не слыхали другие.

На выраженную же мною готовность уплатить за него долг, он не возражал, а деньги не замедлил сгрести рукою со стола. Но куда положил он их, не удалось мне заметить, а, кажется, тут же они исчезли.

Затем, встав со стула, я обратился к Я. с вопросом:

– Где находишься ты, отшедши от нас?

– Как бы в заключенном замке.

– Имеете ли вы какое-либо сближение с Ангелами?

– Для Ангелов мы чужды.

– А к Богу имеете ли какое отношение?

– Об этом после когда-нибудь скажу.

– Не в одном ли месте с тобою Миша? (Миша – тоже певчий, мальчик, живший в одной комнате с Я. И скончавшийся года за четыре перед тем).

– Не в одном.

– Кто же с тобою?

– Всякий сброд.

– Имеете ли вы какое развлечение?

– Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда, ибо духи не говорят между собою.

– А пища какая-либо есть у духов?

– Ни-ни… – Звуки эти произнесены были с явным неудовольствием и, конечно, по причине неуместности вопроса.

– Ты же как чувствуешь себя?

– Я тоскую.

– Чем же этому помочь?

– Молитесь за меня: вот доныне не совершаются обо мне заупокойные Литургии.

При сих словах душа моя возмутилась, и я стал перед покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно сделаю. Последние слова видимо успокоили собеседника.

За сим он просил благословения, и я, благословив его, спросил:

– Нужно ли испрашивать у кого-либо дозволения на отлучку?

Ответ заключался только в одном слове: да. И слово это было произнесено протяжно, уныло и как бы по принуждению.

Тут он вторично попросил благословения, и я еще раз благословил его. Вышел он от меня дверью, обращенной к Туговой горе, на которой покоится прах его («Душеполезные размышления», 1881).

Из области таинственного

Я считаю особенным удовольствием сообщить сказание из рукописей нашей монастырской библиотеки о хождениях одного из смиренных подвижников-молдаван по обителям небесным. Но кто этот подвижник, в какой обители подвизался и как его имя – нам неизвестно. Видение старца, продолжавшееся часа три, в течение почти целой утрени, похоже на благодатное видение блаженного Андрея, Христа ради юродивого, память которого 2 октября. Это случилось на Святой Афонской горе в марте 1854 года. Замечательное видение это очень ясно характеризует неправомыслие всех многоразличных протестантов и сектантов, как, например, штуидистов, баптистов, пашковцев и других, отвергающих ходатайство о нас Божией Матери и святых пред Престолом Триипостасного Божества. Чтобы обличить их, а православных утвердить и укрепить в своей святой православной вере, мы целиком приводим видение афонского старца.

«Однажды в четверг, в шесть часов ночи, т.е. по захождении солнца накануне, – говорил старец, – я встал к утрени и, войдя в церковь, поместился в форме* (Формою называются монашеские места в церкви, с открывающимися скамьями для сидения во время чтения), когда братия начинала уже последование полунощницы; и размышляя о непостижимой глубине существа Божия, при мысли, что Он один есть Господь, Создатель и Творец вселенной; и что для спасения людей принял наше естество и, сделавшись человеком, был распят и погребен, – я почувствовал такое умиление в своем сердце, и такая радость объяла душу мою и успокоила разум, что от избытка сладостных чувствований – слезы, как источник, текли из очей моих; и неизмеримая любовь Божия наполняла все существо мое.

Тогда разверзлось сердце мое, из которого как бы одна дорога восходила к Престолу Божию, и, сливаясь в одно с разумом и чувствами, давало полную свободу пламенной молитве; и каждое слово молитвы выражалось глубоко от души. Тут я почувствовал любовь к ближним, и начал молиться за оскорбивших и порицающих меня; и от радости сердца душа моя была в восхищении. Но, находясь в этом трогательном состоянии, вместе с тем я и ощущал, что находился в церкви, и видел, что братия молилась. Не имея же сил более стоять на ногах – открыл скамью формы и присел, не переставая мысленно молиться. Тогда я до того сосредоточен был в любви Божией, что не в состоянии был успокоиться на земле, и чем более питал к Господу любовь и дерзновение – рассеивался страх мой к Нему и более ликовала душа моя от этого, так что я не мог продолжать ни начатой, ни других молитв, а чувствовал только искреннее желание любви Божией, что как пламень огненный горело в моем сердце: душа прилеплялась к Богу, только о Нем и воображала; слезы подобно ручью струились из очей, и я находился в полном восторге и смирении. Но неожиданно предавшись какому-то забвению, я не видал более ни церкви, ни братии, и не слыхал того, что читалось, и вдруг очутился среди обширного и богатого поля, которое было украшено роскошными деревьями и цветами, дышавшими чудным благоуханием. Красоты и благолепия этого поля не возможно ни описать, ни рассказать языком человеческим, потому что оно было исполнено такого света, как будто светило семь солнц, а издали виднелось неисчислимое множество людей, молодых собою и облеченных в блестящие одежды, которые были очень благообразны, и лица коих сияли более, нежели солнце – и ходили очень тихо.

При виде всего этого радовалась душа, и в удивлении я спрашивал самого себя: кому принадлежит этот вертоград; что это за люди и как очутились здесь? С этой мыслью я пошел далее, и, пройдя еще немного, увидел множество других, которые стояли вместе, были молоды, разных лет, сильные телом, и лица их выражали глубокое смирение, а красота их до того была ослепительна, что сияла более солнца. Они были в воинском одеянии.

При виде этих людей я остановился и душевно восхищался, любуясь их благообразием и украшением. Тогда услышал я из среды этих людей голос, называвший меня по имени: «Как известно всем нам, брат наш N имеет большое желание прийти к Царю: кто же из нас возьмется быть ему вожатым?». И избрался один из них, молодой летами, который, превосходя красотою и могуществом всех прочих и сияя как луна между звездами, казался старшим над другими, и обратясь ко всему лику, сказал: «Я буду путеводителем, ибо как вы знаете, он, питая ко мне особенную любовь, денно и нощно просил меня об этом, и я не раз уже ходатайствовал за него пред Богом». Сказав это, он направился ко мне, а я, между тем, удивляясь, думал: мне ни разу не приходилось видеть этих людей – где же они видели меня, откуда знают мое имя, и как они узнали, что я имею желание прийти к Царю? Когда же славный воин подошел ко мне и с лицом веселым сказал: «Следуй за мной и пойдем к Царю», – я просил оставить меня, говоря: «Что я за особа, чтобы дерзал предстоять Царю?» – и спрашивал, чего желает от меня Тот Царь, к Которому он имеет привести меня, и что это за Царь и кто он сам такой? Тогда, несколько улыбнувшись, воин весело продолжал: «Ты верно шутишь, что не Узнаешь этого Царя, к Которому я имею привести тебя? И разве ты не знаешь меня, в то время, когда любишь меня, и молишь меня день и ночь? И вот я пришел провести тебя к Царю, и теперь, если бы и захотел, – не могу тебя оставить; итак, следуй за мной». Не имея что ответить на это, я последовал за ним, и мне хотелось узнать и еще раз спросить у него, кто он, что оказывает мне столько добра, потому что до сих пор я не узнавал его и вместе совестился спросить, думая, что может быть еще успею узнать после, тем более что в душе питал к нему какое-то и благоговение и безпокойство, видя его около себя.

Когда мы прошли много места от того роскошного вертограда, который уже окончился, никого более не было, исключая меня и моего путеводителя, подошли к одному узкому пути, который так далеко простирался, что не видно было его конца; будучи заключен между двумя высокими стенами, он едва давал возможность пройти одному человеку. Это вызвало у меня некоторую боязнь, потому что место было слишком опасно; но при виде своего вожатого, я снова успокоился. Тогда путеводитель мой немного приостановился и, ласково глядя на меня, начал го-ворить: «Брат, отчего смущается душа твоя, и овладело тобою уныние? Зачем ум твой находится в рассеянности, и не возносится молитвой к Богу? Не знаешь ты, сколько теряет человек, когда забывает молитву и занят одним собою; и сколько получает, если постоянно прибегает к спасительному имени Иисуса Христа? Такой человек, избавляясь от страданий и грехов, вмещает в себе Святую Троицу и достигает любви Божией в том совершенстве, которого и ты, отчасти, по милости Божией неожиданно удостоился. Но достигая этого блаженства, зачем ты нерадишь о нем, и долго ли еще будешь находиться в глубоком сне лености и не одумаешься? Вспомни, брат, свое прежнее рвение, от которого ты ныне совершенно отказался, когда Господь не понуждал тебя, а ты сам добровольно полагал Приснодеву и Матерь Божию посредницею и ходатаицею твоего спасения, и не сделался ли ты уже недостойным, чтобы Милосердая напутствовала тебя за твою неверность? Видно ты предпочитаешь леность любви Божией; но знаешь ли, сколько неизреченного милосердия излил на тебя Господь и, несмотря на твое нерадение, как велика любовь Его к тебе!». Когда мой путеводитель говорил это, слова его трогали меня до глубины души и с сокрушенным сердцем я повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня!», И искренняя молитва эта, чуждая посторонних мыслей и сосредоточившая весь мой ум, до того была исполнена любви Божией, отрадными чувствованиями и силою, что вмиг рассеяла происходившую во мне боязнь. Тогда путеводитель мой, снова обратясь ко мне, сказал: «Теперь ты сам видишь, что лучше пребывать в молитве, и если всегда желаешь находиться в таком состоянии духа и приобрести спасение, убегай пагубной лености и, мысленно полагая всю свою надежду на имя Иисуса Христа и Госпожи нашей Богородицы, старайся вести жизнь так, как жил прежде, в непрестанном преуспеянии добрых дел, по заповедям Божиим. Помни и сохраняй также в точности и мое наставление, каждый раз, когда с тобою что-либо случится, исповедуйся чисто, и ни одной даже мысли не скрывай пред духовным отцом твоим». С этим мы начали идти по узкому ущелью и, взойдя выше, я увидел пред собою крест, который как бы указывал нам путь. Достигнув этого креста, путеводитель, а за Ним и я остановились и, оградив себя трижды крестным знамением, с молитвой: «Кресту Твоему поклоняемся, Христе, и святое воскресение Твое поем и славим», – снова продолжали путь, и после долгого времени перешли на другую сторону. Оттуда виднелось такое место, что страх и трепет объял бы того, кто бы его увидел, потому что это был глубокий, как бездонная пропасть, овраг, такой ужасный и мрачный, что трудно было определить, как он длинен, широк и как непроходимо глубок. По другую сторону очень далеко виднелась высокая гора, касающаяся небес.