Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad) - Борис Акунин

Несмотря на возраст, Скопин отличался осторожностью и обстоятельностью. Он не торопился, попусту не рисковал. Двигаясь к Москве с севера, полководец повсюду строил остроги и оставлял в этих опорных пунктах сильные гарнизоны – это лишало польские конные отряды возможности перерезать пути снабжения армии.

Тушинцы постепенно отступали, пятясь к своему лагерю, где нарастала паника. Лжедмитрий рассорился с гетманом Ружинским и 1 января 1610 года, переодевшись мужиком, сбежал в Калугу. Через несколько дней наконец завершились страдания осажденных в Троице – Ян Сапега был вынужден прекратить осаду и отступил.

Казалось, что дипломатический маневр Шуйского сработал. Возможно, проку из шведской помощи вышло немного, по-настоящему она пригодилась лишь для первой битвы, но и этого хватило, чтобы повернуть ход событий.

Михаил Скопин-Шуйский. Парсуна XVII в.

Однако царь ошибался, если думал, что заплатит за победу над Лжедмитрием одним Корельским уездом. Заключив союз со шведами, Шуйский навлек на Русь беду еще худшую, чем Тушинский Вор.

До сих пор король Сигизмунд всячески подчеркивал, что держится в стороне от русской Смуты. Иногда он даже создавал препятствия для поляков, которые желали отправиться на войну с московитами. Но теперь, когда царь Василий объединился с Карлом Шведским, у Сигизмунда появился законный повод начать против ослабевшей Москвы настоящую войну – тем более что и внутрипольские обстоятельства тому благоприятствовали.

Война с Польшей

Польская монархия – выборная и ограниченная – была вечным пугалом для московских самодержцев и вечным соблазном для русской знати. Она демонстрировала, что можно существовать и так: без ордынского обожествления верховной власти, по единым для всех законам, с правом легальной оппозиции государю и даже вооруженного сопротивления его произволу (такой узаконенный мятеж назывался «рокош»). Жестокие казни бояр при Иване Грозном и репрессии Бориса Годунова объяснялись не столько памятью о былой непокорности удельных князей, сколько страхом оказаться в положении польского короля, целиком зависевшего от расположения магнатов и шляхты.

Сигизмунд III тоже имел перед глазами соблазнительный пример: Московское государство, где царю не приходилось клянчить денег у собственных подданных и заручаться согласием Сейма для всякого мало-мальски значимого решения.

Король стремился превратить Речь Посполитую из аристократической республики в абсолютную монархию: закрепить престол за своими потомками, кардинально централизовать систему власти, превратить Сейм в совещательный орган, урезать права дворянства. Это, естественно, вызывало противодействие со стороны аристократии. Сигизмунд не мог себе позволить активно вмешаться в интересные московские события, поскольку у него хватало собственных забот. После смерти осторожного и мудрого канцлера Замойского (1605), пытавшегося не довести конфликт до обострения, оппозицию возглавил упрямый краковский воевода Зебжидовский, именем которого историки и назвали польскую гражданскую войну 1606–1609 годов: «рокош» Зебжидовского.

Пока Шуйский сражался с Болотниковым и Тушинским Вором, Сигизмунд бился со сторонниками Зебжидовского. В конце концов королевские войска победили, но такой дорогой ценой, что от идеи абсолютизма пришлось отступиться. Король амнистировал всех мятежников и подтвердил права шляхты.

Царь Василий выбрал исключительно неудачный момент для дружбы со шведами. Во-первых, у Сигизмунда наконец развязались руки. Во-вторых, король рассчитывал победой над внешним врагом укрепить свое положение внутри собственной страны – история изобилует подобными примерами. К тому же страну наполняли оставшиеся без работы наемники и вечно несытые шляхтичи.

Одним словом, король с удовольствием отправился на войну. Серьезного сопротивления он не ожидал, хорошо зная состояние российских дел и финансовые затруднения шведов.

Хорошей целью полякам представлялся Смоленск, расположенный близко от границы. Этот город в прошлом принадлежал Литве. Взяв Смоленск, Сигизмунд затмил бы славу своего великого предшественника, Стефана Батория.

Крепость слыла неприступной, в ней размещался довольно большой гарнизон, но король был уверен, что Смоленск капитулирует. Кто захочет погибать за никчемного царя Василия, не способного защитить даже ближнюю Троицу от тушинского сброда?

Но героическая Троицкая оборона, о которой говорила вся страна, придала смолянам мужества. Воевода Михаил Шеин вооружил горожан и приготовился к отпору.

Сигизмунд никак не рассчитывал на такой оборот событий. Он явился к Смоленску в сентябре 1609 года с недостаточным количеством пехоты и почти без артиллерии.

Быстрого триумфа не получилось. Пришлось затевать осаду и ждать подкреплений.

Дешевле и проще всего было пополнить войско за счет поляков, уже находившихся в России, то есть за счет армии Лжедмитрия. Сигизмунд отправил в тушинский лагерь приказ своим подданным: немедленно явиться к Смоленску, а самозванца выдать. Между тушинскими поляками произошел раскол. Многие были склонны подчиниться королю, тем более что военные дела шли неважно. Армия Скопина-Шуйского наступала, надеяться на скорый захват Москвы не приходилось. Роман Ружинский и Ян Сапега рассорились, а затем, боясь предательства, из лагеря сбежал и сам «царик». Это окончательно решило дело. Большинство польских воинов ушли к королю. В Тушине остались главным образом русские. Ружинский потерял былую власть и тоже заявил о преданности Сигизмунду, но под Смоленск не отправился.

Звезда тушинского «гетмана», на протяжении последних двух лет бывшего фактическим диктатором половины русских земель, закатывалась. Он остался без «царя», без союзников, один против Скопина. Тот, правда, не торопился, справедливо полагая, что силы Ружинского растают сами. Так и произошло. В марте 1610 года польский князь ушел из Тушина всего с тремя тысячами людей, да и те вскоре взбунтовались. Ружинский в потасовке был сбит с ног, у него открылась рана, полученная в одном из недавних боев, и через несколько дней один из главных разрушителей русского государства, всеми брошенный, умер.

Русские бояре, составлявшие тушинскую думу, оказались в трудном положении. Своего царя у них больше не было, он сбежал. Идти на поклон к Шуйскому большинство не желали – такой государь их тоже не устраивал. Сигизмунд выглядел предпочтительней.

И тогда возникла идея пригласить на царство королевского сына юного Владислава. В Смоленск отправилась делегация, которая заключила с Сигизмундом соответствующий договор. Согласно ему, Владислав становился русским царем, но при этом брал на себя определенные обязательства. От него не требовали перехода в православие, но венчаться на царство королевич должен был по русскому обычаю, от русского патриарха, а также дать гарантии неприкосновенности русской веры и церкви.

Документ, подписанный под Смоленском 4 февраля 1610 года, интересен во многих отношениях. В нем содержится несколько вполне революционных статей, свидетельствующих о том, что авторы договора намеревались не просто сменить одного царя на другого, а коренным образом перестроить государство.

Так, изменение законов должно было происходить не единоличной волей монарха, а по решению бояр и «всей земли». Царь не мог вводить новых податей, не мог никого казнить без судебного разбирательства, а если преступник будет осужден, имущество не могло быть конфисковано. Нельзя было никого разжаловать «из великих чинов», если человек ни в чем не провинился, и в то же время – поистине эпохальное новшество – «меньших людей» следовало повышать по заслугам (а не по родовитости). Было в договоре специально оговорено и такое любопытное обязательство: «Для науки вольно каждому из народа московского ездить в другие государства христианские, кроме бусурманских поганских, и господарь отчин, имений и дворов у них за то отнимать не будет».

Все эти новации несут на себе отпечаток предполагавшихся реформ первого Лжедмитрия, из числа сторонников которого в значительной степени состояла тушинская дума. Кажется, это первая в отечественной истории задокументированная попытка перейти от «ордынского» самодержавия к конституционной монархии. Ключевский пишет: «Самая идея личных прав, столь мало заметная у нас прежде, в договоре 4 февраля впервые выступает с несколько определенными очертаниями».

Впрочем, для Сигизмунда это соглашение служило всего лишь тактическим маневром. У короля были иные планы.

Бояре один за другим покидали пустеющий тушинский лагерь, перебираясь в ставку Сигизмунда. Отправился туда и Филарет Романов, в ту пору поддерживавший идею о польском царе (этот конфузный факт потом всячески обходили официальные российские историки). Но по дороге «воровского патриарха» перехватил один из правительственных отрядов и доставил в Москву. Василию было не с руки наказывать главу могущественного рода Романовых, и дело изобразили так, будто митрополит ростовский (уже не патриарх) освобожден из плена. Филарет остался в столице и начал интриговать против царя, постепенно увеличивая число сторонников Владислава.