Семь футов под килем - Владимир Шигин

Затем объявили новый танец — экосез, после чего были накрыты столы. Дамы сами наливали своим кавалерам вина. Потом опять до изнеможения плясали экосез. Ближе к утру офицеров начали развозить по домам. Броневского довольно бесцеремонно забрала к себе его милая партнерша.

Когда ж в полдень следующего дня мичман покинул гостеприимный дом, очаровательная хозяйка которого из окошка послала ему прощальный поцелуй, Броневский был настроен уже куда более снисходительно: «А все же не такая уж плохая штука эта их эмансипе!»

Ну, а как отдыхали в иностранных портах наши матросы? Вот некоторые типичные картинки поведения наших матросов в английских портах, запечатленные в рассказах наших матросов и записанные позднее историком Н. Калистовым: «При незнании английского языка нашими матросами и русского английскими казалось бы невозможным, если бы и те и другие не прибегали для взаимного понимания к одному старому, испытанному средству, которое одинаково успешно развязывало и русский, и английский, и всякие другие языки. Несколько стаканов грога или джина оказывались в таких случаях настолько полезными, что через час, много — два матросы уже так хорошо понимали друг друга, что, о чем бы ни говорил англичанин на своем языке или наш на русском или даже малороссийском, для них все уже было гораздо яснее. Англичанки, которые также приветливо относились к нашим матросам, в этом смысле были не так понятливы; кто-то посоветовал им к английскому слову «дир» (дорогой, милый) прибавить русское окончание «ушка», и они так и называли наших «дирушками», считая это настоящим русским словом. Наши же, в свою очередь, неизменно называли их «мадамами», полагая, что это слово звучит достаточно хорошо по-английски. Дальше этого знакомство с англичанками не шло. Все эти гулянки на берегу заканчивались обыкновенно самыми нежными прощаниями: англичане провожали наших матросов на пристань, дружески и многократно обнимались и целовались с ними и так же, как и наши матросы, выражали надежду еще раз встретится, но уже в море, в общем деле против французов».

Вот типичная картинка поведения наших матросов в Греции во время Первой Архипелагской экспедиции. Российские матросы, на берег спускаемые, вели себя, как правило, с достоинством. Прогуливались чинно по улицам, раскланивались с жителями, деликатно угощались виноградом, апельсинами и прочими померанцами. Особенно нравились апельсины — вкус слаще сахара и от жажды помогают. Греки, смеясь, советовали их от скорбута: дескать, зубы укрепляют, особенно же хвалили кожуру. Вняв их советам, пожилые матросы терпеливо ее жевали, выкидывая прочь сочную сердцевину. Предлагали греки и морские ракушки. Показывая пример, ловко вскрывали створки и быстро уничтожали содержимое.

— Вы, братцы, извиняйте, конечно, — отводили глаза офицеры и матросы, — но слизняков не потребляем!

На третий день стоянки и до Васьки Никонова дошла очередь съезда на берег. Обратился он по такому случаю чин-чинарем. Надел белого сукна камзол с обшлагами зелеными, штаны-брижинги белые, на голову водрузил круглую шляпу с подбоем васильковым, по цвету корабля. Васька — парень общительный и языкатый. Скоро познакомился с девкой-гречанкой. Девка — красавица, черные волосы по плечам распущены. Угощала она Ваську фисташками сладкими. А потом он, как барин, восседал у нее в доме на почетном месте в красном углу, а отец девки все подкладывал ему в тарелку угощения да подливал в стакан. Васька ел и пил учтиво, откушав, благодарил вежливо. Нельзя, чтобы на чужбине люди о российском матросе думали худо.

На улицах ребята с «Трех Святителей» да с других кораблей отплясывали вприсядку.

— Эй! Василь! Давай к нам! — кричали они, завидев выходящего из дома Ваську с девкой.

— Пошли, что ли, отпляшем! — подмигнул тот девке.

— Пошли, — смеялась, тряся серьгами, гречанка. — Пошли, Васья!

С матросами других стран наши вступали порой в настоящие состязания, из которых нередко выходили победителями. Вот, к примеру, типичный случай, произошедший во время плавания эскадры адмирала Спиридова в Средиземное море в 1769 году, когда во время перехода Немецким (Северным) морем линейный корабль «Европа» поставили в Портсмуте в сухой док, а для ускорения ремонта нагнали на него матросов со всех кораблей эскадры, находившихся в Портсмуте. В один из дней попал в такую рабочую команду и комендор с «Евстафия» Алексей Ившин. Еще в Гуле был переведен он временно на «Северный Орел» с боцманом Евсеем для доукомплектования. Работали матросы на  «Европе» в охотку, после духоты и сырости батарейных палуб дело спорилось. Бухнула полуденная пушка — уже и к обеду пора. Вооружился Асха ложкой, черпнул варева, в портовой кухне приготовленного, и выплюнул, чертыхаясь. Не едал он отродясь гадости подобной. То был знаменитый английский потаж — гнилая сборная мешанина. Англичане, работавшие тут же, хлебали его без всякой брезгливости.

— Притерпелись, бедолаги, — пожалел их комендор, доставая ржаные сухари, — а мы к такому пойлу не приучены.

За ним повытаскивали сухари и остальные. Обедали молча: какой разговор на пустой желудок? Леха уж на что балагур, и то приумолк.

Искоса поглядывали на английских матросов. Несладкая жизнь у них тоже, видать. Особенно поразили евстафиевцев их спины, сине-багровые от сплошных рубцов. На русском флоте тоже линьками наказывали, но чтоб живого места на теле не было — такого россиянам видеть не доводилось.

Откуда было знать Лехе и его товарищам, что менее чем год назад доведенные до крайности английские матросы Лондонского порта отказались выводить с море свои суда. Бастующих поддержали в других портах. Забастовка была подавлена жестоко. Во всех портах, помимо морской пехоты, разместили кругом подразделения войск, готовых в любую минуту расправиться с бастующими экипажами. Условия жизни матросов стали еще хуже.

Съели англичане свой потаж, облизали ложки и ну через одного своего, что в Архангельске раньше бывал и по-русски понимал немного, приставать: давайте, дескать, пари держать, кто сноровистей по вантам лазит. Наши поначалу отмалчивались, англичане — мореходы известные, боязно соперничать с ними в лазании по мачтам

Англичане засмеялись, слезы вытирая.

— С-ла-по! — хохотали.

Обидно сделалось Лехе за честь свою матросскую, будто ком в горле стал. Обратился он к своим:

— Что ж мы, братцы, струхнули, россейские матросы мы али зайцы дрожащие?

Подошел к одному конопатому, что больше других насмехался.

— Давай-ка хоть с тобой об заклад ударимся на вина кварту… Уразумев в чем дело, англичанин обрадовался, закивал согласно головой:

— Иес, йес!

Гурьбой, предвкушая интересное зрелище, поспешили матросы на «Европу». Подле не разоруженной еще грот-мачты начал конопатый делано приседать, руками размахивать. Намахавшись вдосталь, послал англичанин своим поцелуй воздушный и под ободряющие крики полез по вантам. Быстро взобрался на гротовыи флаг-шток и, ко всеобщему изумлению, встал на самом его краю с ног на голову, затем перевернулся и ловко спустился вниз. Смоляные куртки ревели от восторга. К месту поединка сбегались все новые и новые толпы русских и англичан. Подошел и евстафиевский боцман Евсей, встал в отдалении, покуривая трубку да молча поглядывал на происходящее.

Наглядевшись на английские выкрутасы, наши приуныли:

— А ихний — хват, тяжело с ним тягаться!

— Давай, Леха, коль груздем назвался, полезай в кузовок, — ободряли неуверенно.

Ответное слово теперь было за Ившиным, Алексей держался гоголем, хрустнул костьми, поплевал на руки-

— Ладно, братва! — махнул своим. — Ежели что, чаркой помяните!

Скинул бастрог свой полосатый, до прорех заштопанный, и полез наверх. Леха Ившин — комендор, а не марсовый, и по этой причине лазанье по вантам дело для него не совсем привычное. Карабкался Леха кое-как и думал с тоской: что делать, шут знает. Выше клотика все одно не влезешь. Ногами кверху отродясь не стоял. А делать нечего, до слова крепись, а давши — держись!

Снизу свистели и улюлюкали, а набирался комендор тяжело, по-медвежьи, без той ловкости, что настоящим марсофлотам присуща. Кричали «смоляные куртки», что не по правилам матросским русский лезет, хохотали, аж по палубе катались. Наши, наоборот, печалились крепко, на все это глядючи, Леху Ившина за позор такой втихаря материли. К одному из сквернословов подошел Евсей, прикрикнул, брови насупя:

— Цыть ты, мореходец знатный! Не спрашивай сначала, жди конца!

Леха меж тем до клотика добрался, дух перевел Вниз поглядел, что делать дальше, пес знает! А, была не была, решился, авось сдюжу!

Ухватился комендор за клотик обеими руками да перевернулся ногами вверх. Толпа ахнула, А Леха зацепился ногами за бом-брам-ванты и съехал до бом-салинга. Затем ухватился руками за марс и живо спустился вниз.