Дикие животные сказки (сборник) - Людмила Петрушевская

Каково же было его удивление, когда тля Зорька вышла из дремучего подорожника посвежевшая и взволнованная, и не одна, а в сопровождении трех диких тлей противоположного пола.

Одичалые самцы шли за тлей Зорькой, готовясь к неравной взаимной борьбе, трубя и крутя извилистыми рогами, роняя на ходу зеленую пену, и потому не заметили, как муравей деда Миша обротал их, запряг и с криком «Поди, поди!» помчался на тройке — эх тля, птица тля.

Но помчаться не получилось, на пятой поперечной траншее ихнего шоссе муравей деда Миша потерял управление и выехал на встречную полосу, где следовал жук-солдат Андреич в сцеплении с женой Веркой за бампер.

Результатом было то, что у тли-коренника снесло фуражку, часть носового оперения и жвало, а жук-солдат Андреич в сцеплении с женой Веркой не вписался в такой поворот и перекинулся.

Однако же тля Зорька послужила еще раз: призывно тряся бюстом, она вытянула самцов из колеи, и они, буквально пожирая глазами тлю Зорьку (вид сзади), прянули из трясины.

Что касается жука-солдата Андреича с женой Веркой, то они заснули как были, в перекинутом виде на своем «мерседесе» — не привыкать.

85. Не те времена

Клоп Мстислав хранил память о расстрелянном отце и долго не решался жениться, тем более что был одинок, и даже свинья Алла вызывала у него после одного ночного происшествия чисто негативную реакцию: толстокожая самка.

Не говоря уже о собственной бывшей жене Аде и детях Мстиславичах, которые были воспитаны на фильмах ужасов, замахивались просто так ногами и родного отца не ставили ни в грош, не говоря уже о герое-дедушке, красном санитаре на донорском пункте.

Так вот, размышляя о будущей семье, клоп Мстислав представлял себе тихую, чистую изолированную жилплощадь (а сам вынужден был жить с бывшей женой в одной постели), затем он воображал себе хрустящие простыни, непрожаренные бифштексы (!), скромных, молчаливых, послушных детей, говорящих «папенька», и «вы», а уж потом клоп Мстислав воображал себе жену, и с одной стороны выходило, что она длинноногая, глазастая и огневая, а с другой — что она скромная поломойка.

(Клоп Ада отличалась, наоборот, тем, что в талии была гораздо шире, чем в плечах, и в минуты гнева махала хоботом.)

В конечном итоге клоп Мстислав подсчитал зарплату минус алименты (дети только знают кровь отцовскую пьют) и сколько стоят хрустящие простыни и непрожаренные бифштексы, и сердце его защемила тоска.

И он теперь в свободное время ходит в библиотеку и бесплатно читает там газеты с брачными объявлениями.

Но глазастой, хорошо обеспеченной, скромной длинноногой огневой поломойки он пока не нашел, не те времена.

86. Квартирный вопрос

Микроб Гришка Квартиросъемщик решил квартирный вопрос так: а) сдал свою хату иностранцам; б) сам запланировал поселиться в диких местах, где подешевле: и нашел через знакомых, через пиявку Дуську Coco, хотя не особенно удобно, в больничном автоклаве под давлением 5 атмосфер, t 120°, 25 % жидкий хлорамин кипит, стерильно.

Зато чистое белье, ничего не стирать, не подметать, хотя питание хочешь не хочешь — хлорка на первое, на второе и в компоте.

Первая фаза, т. е. с иностранцами, прошла хорошо, семья возбудителей болезни Гейне-Медина въехала в Гришкины апартаменты, но там у них немедленно возник бытовой сюжет с соседями сверху (некто бактериофаги группы ФАУ-1), которые соседи неоднократно заливали квартиру Гейне-Медина со своего этажа кипятком, якобы у них лопнула труба.

А Гришка Съемщик, получивший баксы, был в недосягаемости, варился в автоклаве, предварительно надев щитки и каску полярника, а детей и жену отправил к теще в деревню Ясная Холера.

Новое местоположение показалось ему неуютным, но доллары приятно холодили голову под каской, даже когда полностью скипело и хлорка выпала в осадок.

У семьи же Гейне-Медина не было никакой жизни, сплошной ремонт, побелка, все под газетами и маляры травят байки, тем более что иностранцы ничего не понимали, кивали и по-глупому улыбались, как им свойственно, отдавая деньги.

Вдобавок верхние соседи, бактериофаги, в ответ на звонок в дверь (новая протечка) высунули на пришельцев такие страшные циферблаты, что робкие Гейне-Медина свернулись в пружинку и пошли щелкать вниз по лестнице один за другим все восемьсот штыков.

А микроб Гришка Квартиросъемщик, не выдержав режима автоклавирования, угорел и в результате накрыл морду носовым платком, смоченным природной влагой, такой сюжет.

И когда автоклав открыли по окончании цикла дезинфекции (новый заезд), микроб Гришка съехал оттуда, продлевать путевку не стал.

Затем он (возник вопрос куда податься) стал бомжевать у себя на лестнице под дверью возбудителей болезни Гейне-Медина, кашлял и колготился, а они мало того что не пустили его, но и вообще показали свою истинную сущность и, не прекращая по-дурацки улыбаться, наставили микробу Гришке под глаз две будды разного цвета, при том что сам Гришка после автоклава стал прозрачным до неузнаваемости.

В итоге он сдал возбудителям квартиру еще на полгода, а жить на лестнице оказалось гораздо легче, чем в автоклаве: после всех переживаний микроб Гришка Квартиросъемщик обустроился на самом сквозняке, в лифтовом оборудовании, снял нишу в коммуналке, соседи приличные, чумные и грибковые семьи, только одна старушка-революционерка, бледная спирохета по прозвищу Клара Сифон (которой бойкие чумные все время показывали ребром ладони на нос) всем угрожала, что плюнет в суп, если не прекратят размножаться в местах общего пользования.

Ночами, под одеялом, Гришка Квартиросъемщик считал баксы, а утром (не солить же их) покупал себе литр муравьиного и постепенно разбавлял один к пяти.

И только тогда доливал гнилушовки.

Он был вообще хороший микроб, кудрявый и умный, но квартирный вопрос его измучил.

Вопрос такого рода: квартиру сдавать обсуждению не подлежит, но когда остановиться?

87. Палла

Блоха дядя Степа после долгой и продолжительной супружеской жизни с блохой Лукерьей вдруг как-то однажды не явился домой.

Оказалось, он ушел к буфетчице пиявке Дусе, известной под кличкой Coco.

Причем он ушел, бросив все: детей, внуков, правнуков, праправнуков et cetera (10 поколений в месяц), налаженный дом, дачный участок, транспортное средство, т. е. собаку Гуляша, а также друзей с гиены Зои, к которым ходили каждый уик-энд на кровяную колбасу.

Блоха Лукерья поскакала к ворожее, козловой бабушке Маланье, та отвертелась туманной цитатой «не мыло, не измылится» и вообще говорила с Лукерьей в стиле все вы блохи нация такая.

Блоха Лукерья обиделась за свой народ и поселила к бабушке самую отпетую семью праправнуков, так называемых «махновцев», 165 голов, в результате Козлова бабка Маланья потом долго расчесывалась в бочке с керосином, непечатно вспоминая визит Лукерьи.

Что касается блохи дяди Степы, то он, по слухам, устроился работать вместе с пиявкой буфетчицей по кличке Coco в ночь на полставки в гипертоническое отделение, где пиявку ценили, несмотря на то, что она всегда еле ползала, набрамшись.

Блоха дядя Степа раздобрел на больничных харчах, днем отсыпался и так далее, пока наконец шалавая пиявка не была обнаружена им, Степаном, в объятиях воробья Гусейна.

Когда и где они успели познакомиться, неизвестно, Гусейн вроде бы лечил хвост в стационаре, в урологии, Но пиявка Coco отрицала измену, уходила от ответа, всячески виляла, просто воробей взял ее полетать, так она объясняла свое отсутствие.

Но не то было с воробьем Гусейном, который заявил, что хорош сюда париться, ты, копченый.

Так что в один миг блоха Степа оказался яко наг, яко благ, т. е. без ПМЖ, и, мало того, в депрессивном виде.

То есть он вернулся домой к блохе Лукерье, но детей у них больше уже не было, так как дядя Степа ночами сидел с радикулитным зятем блохой Валериком и коллекционировал шпингалеты.

Правда, он взялся за строительство, когда махновцы в полном составе, в кибитках, с узлами и колясками вернулись на родину, исключительно сильно воняя керосином, без которого они теперь не могли жить.

(Они приняли так называемый «передоз», т. е. вмазались, говоря их словами, в бочке у козловой бабушки.)

Дядя Степа-блоха ничего не понял, но построил им на скорую руку поселок Светлый подальше, в сейсмоопасной зоне «Бам», на хвосте у Гуляша.

— Наркоманы проклятые, — проводила их блоха Лукерья напутственным словом с лоджии.

А блоха дядя Степа стоял рядом как сиротка, ожидая одобрения, но не дождался.

— Почему это, — спросила в пространство блоха Лукерья, и ее смуглое лицо заблестело от слез, — почему это тебя испортили, а я должна расхлебывать. Твоя эта палла.

И он ее горестно обнял.