Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Ульяновъ въ гимназическомъ быту довольно рѣзко отличался отъ всѣхъ насъ — его товарищей. Начать съ того, что онъ ни въ младшихъ, ни тѣмъ болѣе въ старшихъ классахъ, никогда не принималъ участія въ общихъ дѣтскихъ и юношескихъ забавахъ и шалостяхъ, держась постоянно въ сторонѣ отъ всего этого и будучи безпрерывно занятъ или ученіемъ или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемѣнъ, Ульяновъ никогда не покидалъ книжки и, будучи близорукъ, ходилъ обычно вдоль оконъ, весь уткнувшись въ свое чтеніе. Единственно, что онъ признавалъ и любилъ, какъ развлеченіе, — это игру въ шахматы, въ которой обычно оставался побѣдителемъ даже при единовременной борьбѣ съ нѣсколькими противниками. Способности/ онъ имѣлъ совершенно исключительныя, обладалъ огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайной работоспособностью. Повторяю, я всѣ шестъ лѣтъ прожилъ съ нимъ въ гимназіи бокъ-о-бокъ, и я не знаю случая, когда „Володя Ульяновъ” не смогъ бы найти точнаго и исчерпывающаго отвѣта на какой-либо вопросъ по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопедія, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей.

Какъ только Ульяновъ появлялся въ классѣ, тотчасъ же его обычно окружали со всѣхъ сторонъ товарищи, прося то перевести, то рѣшить задачку. Ульяновъ охотно помогалъ всѣмъ, но насколько мнѣ тогда казалось, онъ все-жъ недолюбливалъ такихъ господъ, норовившихъ жить и учиться за чужой трудъ и умъ.

По характеру своему Ульяновъ былъ ровнаго и скорѣе веселаго нрава, но до чрезвычайности скрытенъ и въ товарищескихъ отношеніяхъ холоденъ: онъ ни съ кѣмъ не дружилъ, со всѣми былъ на „вы”, и я не помню, чтобъ когда-нибудь онъ хоть немного позволилъ себѣ со мной быть интимно-откровеннымъ. Его „душа” воистину была „чужая”, и какъ таковая, для всѣхъ насъ, знавшихъ его, оставалась, согласно извѣстному изрѣченію, всегда лишь „потемками”.

Въ общемъ, въ классѣ онъ пользовался среди всѣхъ его товарищей большимъ уваженіемъ и дѣловымъ авторитетомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя сказать, чтобъ его любили, скорѣе — его цѣнили. Помимо этого, въ классѣ ощущалось его умственное и трудовое превосходство надъ всѣми нами, хотя надо отдать ему справедливость — самъ Ульяновъ никогда его не выказывалъ и не подчеркивалъ.

Еще въ тѣ отдаленныя времена Ульяновъ казался всѣмъ окружавшимъ его какимъ-то особеннымъ... Предчувствія наши насъ не обманули. Прошло много лѣтъ и судьба въ самомъ дѣлѣ исключительнымъ образомъ отмѣтила моего тихаго и скромнаго школьнаго товарища, превративши его въ міровую извѣстность, въ знаменитую отнынѣ историческую личность — Владиміра „Ильича” Ульянова-Ленина, сумѣвшаго въ 1917 году выхватить изъ рукъ безвольнаго Временнаго Правительства власть, въ нѣсколько лѣтъ путемъ безпрерывнаго кроваваго террора стереть старую Россію, превративъ ее въ СССР-ію, и произвести надъ ней небывалый въ исторіи человѣчества опытъ — насажденія коммунистическаго строя на началахъ III-го Интернаціонала. Нынѣ положенъ онъ въ своемъ нелѣпомъ надгробномъ Московскомъ мавзолеѣ на Красной площади для вѣчнаго отдыха отъ всего имъ содѣяннаго...

Наслѣдство оставилъ Ульяновъ послѣ себя столь безпримѣрно-сложное и тяжкое, что разобраться въ немъ въ цѣляхъ оздоровленія исковерканной сверху до низу Россіи сможетъ лишь такой же недюжинный умъ и талантъ, какимъ обладалъ, отошедшій нынѣ въ исторію, геніальный разрушитель Ленинъ.

Недавно мнѣ принесли номеръ газеты „За свободу” отъ 2 іюня 1924 года, небезынтересный для характеристики Ульянова въ описываемое мною время. Въ статьѣ, озаглавленной: „Аттестатъ зрѣлости Ленина” (подлинный документъ, хранящійся въ Институтѣ Ленина въ Москвѣ), — помѣщенъ текстъ протокола о допущеніи къ экзаменамъ Владиміра Ульянова и его аттестатъ зрѣлости, а въ особомъ примѣчаніи къ упомянутому протоколу имѣется приписка: „Ульяновъ и Наумовъ подаютъ наибольшія надежды на дальнѣйшіе успѣхи. Оба заявили, что они желаютъ поступить на юридическій факультетъ. Ульяновъ — на Казанскій и Наумовъ — на Московскій”. Кромѣ того, директоръ Симбирской гимназіи Ѳ. Керенскій написалъ Ульянову обширную рекомендацію, въ которой, между прочимъ, говорится, что послѣ смерти отца, мать Ленина сама сосредоточила все свое вниманіе на воспитаніи сына. Основой воспитанія была религія и разумная дисциплина. Рекомендація Керенскаго кончается слѣдующей фразой: „Мать Ульянова предполагаетъ не оставлять сына безъ своего надзора и во время университетскихъ занятій”. Эта рекомендація была нужна для того, чтобы Ульяновъ, послѣ казни его брата Александра, былъ принятъ безъ подозрѣній въ Казанскій Университетъ.

Воистину — „пути Божіи неисповѣдимы”!

11

Въ дѣтствѣ я росъ довольно слабымъ ребенкомъ. Такимъ же оставался я и въ младшихъ классахъ, несмотря на мой видъ полненькаго, румянаго во всю щеку, мальчика. Какъ-то разъ, будучи въ 4 классѣ, вступивъ въ общее побоище съ противникомъ1, я очутился лицомъ къ лицу съ непріятелемъ-гимназистомъ, котораго я терпѣть не могъ за постоянныя ко мнѣ приставанія, вышучиванія и издѣвательства. Воспользовавшись моментомъ военныхъ дѣйствій, я хотѣлъ, какъ говорится, свою душу отвести и закатилъ ему здороваго (такъ, по крайней мѣрѣ, казалось мнѣ) тумака, но увы, не успѣлъ опомниться, какъ самъ получилъ „сдачу”, да при этомъ такую сильную, „затрещину”, что очутился растянувшимся гдѣ-то въ углу подъ партой съ разбитой физіономіей... Раздался общій хохотъ и столь знакомый мнѣ отвратительный насмѣшливый голосъ моего счастливаго соперника: „Туда же дрянь лѣзетъ драться! Вотъ и валяйся теперь тамъ, барская косточка!”.

Съ ранняго дѣтства самолюбивый, я долго не могъ отойти отъ пережитыхъ подъ партой своихъ униженій, затаивъ въ дѣтскомъ маленькомъ обиженномъ сердчишкѣ неудержимое чувство мщенія, которое вылилось у меня вскорѣ въ опредѣленное сознаніе самой срочной необходимости начатъ вырабатывать изъ себя физически сильнаго человѣка. И вотъ, съ 14 лѣтъ началъ я надъ собой работать въ этомъ смыслѣ, пользуясь совѣтами опытныхъ людей, причемъ со стороны отца я встрѣтилъ полное сочувствіе и поддержку, благодаря чему рядомъ съ моей комнатой въ проходной большой комнатѣ, гдѣ раньше спали мои братья, отецъ устроилъ мнѣ всѣ необходимыя приспособленія для гимнастическихъ упражненій (лѣстницу, кольца, трапецію, турникъ, козлы и пр.).

Съ ранняго утра я сбѣгалъ внизъ во дворъ къ дворнику Ѳедору, кололъ, пилилъ дрова, затѣмъ продѣлывалъ разныя гимнастическія упражненія; въ этомъ отношеніи совѣтами много помогъ мнѣ братъ Николай — самъ прекрасный гимнастъ. Въ спальнѣ у меня на почетномъ мѣстѣ появились гири. Упражнялся я во всякое время, сильно увлекаясь своимъ новымъ спортомъ и, тихо про себя, радуясь несомнѣннымъ своимъ достиженіямъ.