Власть молнии - Тимур Литовченко

— Ну-у-у… так уж и всё? — как-то недоверчиво протянул Пеменхат. Похоже, он превратно истолковал последний жест собеседника. Дескать, на словах ты готов помочь, а глазки вот опускаешь.

Читрадрива постарался овладеть собой, посмотрел на гостя в упор и как можно твёрже вымолвил:

— Раз я сказал, что попытаюсь сделать всё от меня зависящее, значит, так тому и быть. Анхем слов на ветер не бросают. Покойный мастер Ромгурф имел возможность убедиться в этом, и была бы такая возможность, он бы это подтвердил. Поэтому повторяю: я сделаю всё возможное… и даже немного сверх возможного, лишь бы помочь человеку, обратившемуся ко мне от имени мастера Ромгурфа, перед которым я в долгу.

— А что за долг? — быстро и как бы невзначай поинтересовался Пеменхат.

— Пустяк. Пустячок даже: жизнь, — в тон ему ответил Читрадрива.

Пеменхат присвистнул от неожиданности и выкатил глаза.

— Что, старик, странно слышать, как гохи спасает жизнь гандзака? — холодно спросил Читрадрива, хотя внутри так и клокотала едкая жёлчь.

— Признаться, необычное дело, — согласился Пеменхат. — Ну, а… Позволь полюбопытствовать, а за что же Ромгурф проявил к тебе такое внимание? Ведь больно странно всё это выглядит, согласись.

— Коня я ему достал. Среди голой степи. Когда он от погони уходил.

Читрадрива счёл возможным ограничиться этими скупыми подробностями, не упоминая о толпе разозлённых гандзаков. В самом деле, к чему излишества?..

— Нужная вещь, — согласился Пеменхат.

— Ты по собственному опыту судишь, или как? — с едва заметной иронией спросил Читрадрива, намекая на возможную принадлежность своего гостя к неспокойному и неугомонному сословию мастеров.

Пеменхат пробурчал что-то невнятное, отвернулся и вновь принялся кутаться в кафтан.

— Ладно, не обижайся, я не со зла, — заверил его Читрадрива. — Но мы сидим здесь уже достаточно долго. Мы убили уйму времени впустую, почтенный.

Он выдержал небольшую паузу и прямо спросил:

— Так скажешь ты в конце концов, какого рода помощь требуется от меня мастеру Карсидару? Или мне кликнуть остальных, велеть принести вина и еды и, угостив, отпустить тебя на все четыре стороны? А то ведь нечего и вспомнить будет о нашей встрече.

Пеменхат завозился на скамье, заворчал, точно старый пёс, и наконец заговорил:

— Ай, ладно! Всё равно это его дело, а не моё… Нечистый тебя побери, гандзак, ну ты и штучка, честное слово! Как клещ вцепился и крутишь, крутишь, кусаешь, кусаешь… Если вы все такие настырные, понятно, почему никто не хочет иметь с вами дела.

— Это ты неуклюж и неповоротлив, старик, — мягко заметил Читрадрива, удержавшись от сравнения с ленивым неповоротливым боровом, которое так и вертелось на языке. — И мысли у тебя такие же неповоротливые и неуклюжие, не в обиду тебе будет сказано.

— Осторожность никогда не повредит, — веско заметил Пеменхат. — По крайней мере… А, плевать! Всё равно ты догадался, что некогда и я был тем, кем является сейчас мастер Карсидар. Так вот, именно осторожность была причиной того, что я дожил до столь почтенного для мастеров возраста и смог, наконец, остепениться. Понял, гандзак?

— Так-то оно так, — согласился Читрадрива. — Да только излишняя осторожность вряд ли полезна.

— Но не в том случае, когда подыскиваешь спутника для прогулочки в Ральярг, — скороговоркой произнёс Пеменхат.

Несмотря на явное нежелание гостя концентрироваться на столь опасной теме, Читрадрива среагировал мгновенно.

— В Ральярг?! — Начисто позабыв о привитых с раннего детства понятиях о приличном поведении в присутствии чужаков, он открыто выразил своё изумление.

— Да, в Ральярг, — угрюмо подтвердил Пеменхат. — В проклятую богами и людьми неизвестную страну на юге, скрытую в непроходимых горах… то ли за непроходимыми горами — но в конце концов, это неважно, поскольку до неё и так, и этак не добраться ни за что на свете. Лишь всякие там сорвиголовы, полные пожизненные идиоты могут позволить себе вреднейшие мысли о том, чтобы попасть туда!

Излив таким образом копившееся весь вечер раздражение, Пеменхат замолчал и насупился с самым мрачным видом.

Читрадрива же долго раздумывал над его словами. Он не знал, что именно говорили об этой загадочной стране чужаки. Явно что-то нехорошее, судя по словам посетителя. Впрочем, среди его народа добрых упоминаний о Риндарии (так именовали этот край анхем) тоже встречалось довольно мало. Вернее, почти не встречалось. Чужаки-гохем небось считали, что в Риндарии полным-полно колдунов-гандзаков, которые обжираются похищенными из внешнего мира младенчиками и строят свои дьявольские козни на погибель всем честным людям. То есть, наверняка представляли горную страну в виде этакой гандзерии, увеличенной до гигантских размеров. И самое лучшее, чего они могли ей пожелать, так это небесной кары в виде каменного дождя или потопа из горящей серы.

В отличие от чужаков, анхем не населяли Риндарию колдунами-гохем. Просто в народе поговаривали, что там полным-полно теней забытых предков. А поскольку духи загробного мира обладали скверным характером, соваться туда было всё равно что прыгать в гигантскую нору, полную ядовитых змей и прочей нечисти.

Ну а сам Читрадрива…

Нет, это невозможно было выразить словами! Иногда Читрадрива впадал в особое состояние. Ему казалось, что неведомая сила затягивает его в длинный-предлинный коридор и неодолимо влечёт вперёд. Стены коридора были сначала каменными, сам вход в него представлял некое подобие воронки, прорубленной в скале. Читрадрива падал в воронку, причём падал как-то странно, иногда вниз, иногда вперёд, а иногда даже вверх, хоть это в корне противоречило здравому смыслу. Кстати, он почему-то совершенно не боялся удариться о каменные стены, хотя скорость движения была огромна. А стены внутри коридора, между прочим, не оставались каменными. Они постепенно затягивались какой-то фиолетовой слизью со странными лиловыми наростами. Наросты дышали, колебались, затем всё пространство затягивалось дымкой и… видение исчезало.

По непонятной причине Читрадриве всегда казалось, что его видение каким-то образом связано с Риндарией. Хотя появилось оно прежде, чем он узнал о существовании этой загадочной страны… и, разумеется, гораздо раньше, чем ему удалось раздуть в себе искру. Он осмеливался говорить об увиденном лишь с некоторыми соплеменниками, которые жалели полукровку и относились к нему, по крайней мере, не с презрением или ненавистью, а с сочувствием. Впрочем, никто не понимал Читрадриву по-настоящему. Одна пожилая анха сказала, что мальчишка (тогда он был ещё ребенком) наслушался россказней о драконах и ему мерещится драконья пасть и утроба. Но непонятно было, при чём здесь скальная воронка, никак не напоминавшая отверзтую пасть хищника. В основном же отзывы были ещё более краткими и гораздо менее выразительными. Ну, а после того, как у Читрадривы вспыхнула искра, причём вспыхнула сразу да к тому же довольно поздно, не как у всех нормальных анхем, соплеменники (те, кто постарше, и сверстники) окончательно отдалились от него, и говорить не то что на эту, но и на любую другую тему стало, мягко выражаясь, довольно затруднительно.