Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой

Ощепков кивнул и продолжил.

– Я начал рассказывать вам про прибытие вашего учителя, да не закончил. Прибыл он раньше, а представили нам его на одном из занятий, в первые дни сентября. Сентябрь в Токио, как правило, теплый, и занимались мы во дворе. В тот день все было как-то чинно-парадно – нас построили, вышли учителя, старый представил Фудзиюки-сэнсэй[23], поклонились, потом нас посадили на землю, и прежний учитель стал вызывать учеников, чтобы они показали, что умеют. Естественно, начал с любимчиков, первым из которых был Каминага. Учитель им гордился очень, но по спокойному лицу Фудзиюки-сэнсэй не было ясно, произвел ли Каминага на него впечатление. Выступили и другие. Фудзиюки-сама хранил спокойствие и напоминал статую Будды своей неподвижностью. Я уж думал, он так и просидит все занятие, но, когда выступал увалень Манабе, Фудзиюки наклонился к нашему учителю и что-то сказал.

Как известно, японцы умеют сохранять спокойствие; увидеть японца разгневанным или расстроенным не так просто, но я мог поставить в заклад свои единственные на то время ботинки, дар Свирчевского, что Фудзиюки сказал нашему учителю что-то тому неприятное, не столько про Манабе, сколько про стиль обучения. Затем, когда наш учитель хотел вызвать еще кого-то, Фудзиюки-сэнсэй жестом остановил его и сказал довольно внятно:

– Почему вы не показываете мне успехи ваших русских учеников?

Учитель не счел нужным понижать голос и ответил, слегка приподняв подбородок:

– Не вижу смысла учить чему-то рюси. Они не способны к искусству дзюудзюцу.

– А вы способны их научить? – ровным тоном спросил Фудзиюки.

Наш учитель вскочил на ноги:

– Не меньше, чем вы, Фудзиюки-сама. Были бы вы здоровы…

– Считайте, что я здоров, – ответил Фудзиюки, поклонился моему учителю и сказал: – Аси гурума[24] – пожалуй, самый простой из бросков аси вадза[25]. Его можно блокировать сразу несколькими способами…

Ощепков замолчал на секунду, Спиридонов терпеливо ждал продолжения.

– …и я ожидал, что ваш способный учитель продемонстрирует нам хоть один из них, – подытожил Фудзиюки, когда мой учитель оказался на татами, – но он, вероятно, был не в настроении или сильно жалел бедного старого Фудзиюки.

Спиридонов вспомнил свое знаменитое падение в ночь после Цусимы и кивнул, заметив, что улыбается. Да, Фудзиюки был именно таким. Невозмутимо спокойным, вежливым тайфуном…

Ощепков продолжал:

– Он помог моему учителю встать. Тот выглядел ошарашенно, но, к чести сказать, не стал ничего предпринимать, только сказал: «Фудзиюки-сэнсэй имеет высший дан Кодокана, и мне стыдно, что я хвалился своими способностями в присутствии такого мастера».

Фудзиюки улыбался и молчал, глядя на нас. А потом указал на меня и поманил рукой:

– Подойди, мальчик.

Я встал, подошел, поклонился… Он велел мне встать в позицию. Я встал, хоть и с определенным трудом, да и вышло у меня это не столь красиво, как у других, не говоря уж о Каминаге.

– Неплохо, – сказал Фудзиюки. – Но надо поработать над устойчивостью. Стоя так, вы раскрываетесь для любого захвата под колени, особенно если учесть, что ваши соперники будут всегда ниже ростом.

– Фудзиюки-сама, но ведь он стоит совсем не так, как положено! – возмутился мой учитель.

– Возможно, Кано-сэнсэй и не одобрил бы такое, – согласился с ним Фудзиюки, – но мальчик – европеец, и его позиции будут отличаться от наших. У него тело устроено несколько иначе. Впрочем, – обратился он ко мне, – вам придется научиться устойчиво стоять и в японских позициях. Если, конечно, вы хотите постигать дзюудо дальше.

Я закивал так энергично, что едва действительно не потерял равновесие.

– Фудзиюки-сама, при всем моем уважении к вашим сединам… – зашипел мой учитель.

– Оставьте, дорогой друг, – прервал его Фудзиюки. – Какое там уважение, вы корежите значение этого слова почище любого гайцзына. Вы пришли в дом Никорай, едите его хлеб и берете его иены, чтобы покупать рис и нори для своей семьи, но без уважения относитесь к детям своего благодетеля, считая их хуже своих детей. Где бы вы были, кобура-дзюудоку[26], если бы не милость Никораи-сама, кому, кроме этого босатсу[27], нужны вы с вашими обширными знаниями – вашему Дзигоро Кано? Отправив вас сюда, он выразил свое отношение к вам. И вы это знаете.

– Вы говорите, как гайцзын, – сквозь зубы процедил мой учитель.

– Зато в сердце у меня Нихон, – ответил Фудзиюки. – А не пустая надменность.

И вновь обратился ко мне:

– Если хочешь учиться у меня, приходи и скажи друзьям. Но приготовься к насмешкам, у тебя не сразу все получится.

Фудзиюки не знал моей истории. Что мне насмешки?.. С моей-то закалкой… Виктор Афанасьевич, хотите еще чайку?

Спиридонов задумчиво посмотрел на свою кружку. Она была пуста, только чаинки на дне сложились в невнятный узор. Он не запомнил, как выпил чай, и не помнил, как докурил папиросу. Во всяком случае, ему опять хотелось курить.

– Не откажусь, – кивнул он, пододвигая кружку ближе к Ощепкову. Тот как раз положил заварку в свою, насыпал и собеседнику.

– Надеюсь, с этой кружкой я и закончу, – издал он короткий смешок. – А потом провожу вас, чтобы Машенька лишнего не волновалась.

– До чего же все-таки странно, – продолжил он свой рассказ. – Горячковскую, мадемуазель эмансипэ, тоже звали Марией. Одно имя – и совершенно разные люди. Она прибыла в семинарию в одно время с Фудзиюки, но бывала наездами. Очень неприятная женщина, хоть и красивая. Она и говорила как-то отрывисто, словно вот-вот сорвется в истерику, но глаза всегда оставались холодными, как снега Фудзи…

Это произошло в начале октября. Я уже два месяца занимался у Фудзиюки. Успехи мои были… средними, прямо скажем, но мое упрямство помножилось на веру Фудзиюки в мои способности, и кое-чему я научился. Наставнику моему стало хуже, но он не подавал виду; болезнь иссушила его, однако кожа не натянулась на кости, а стала дряблой, холодной. И он по-прежнему был силен, быстр и… не знаю, очень живой какой-то. И его не покидал всегдашний оптимизм.

Фудзиюки много времени проводил с отцом Николаем, отцом Иоанном Сэнума и профессором Позднеевым, также у нас преподававшим. Последний тоже очень пострадал от мадемуазель эмансипэ и даже обращался к владыке за советом. Владыка же оставался невозмутимым и тогда, когда сам оказался под ударом, и лишь потом я узнал, что о визите Горячковской он был оповещен заранее, а сам визит был лишь операцией прикрытия, при полном неведении мадемуазель эмансипэ.

В тот октябрьский день на вечернем перерыве занятий я зачем-то ушел из общей залы, уж и не припомню зачем. В коридоре, ведущем в спальни, я заметил нескольких учеников. Двое из них были нашими, из третьего списка. Еще двое – Каминага и здоровяк Манабе.

Японцы жестко вышучивали наших, даже не так – они заставляли их говорить гадости на себя самих. Судя по состоянию их кимоно (казенных и довольно плохоньких, в отличие от кимоно японцев), оба мальчика уже побывали на полу.

Я подошел медленно, поклонился по уставу и спросил, не стыдно ли им задирать маленьких. Мне посоветовали идти своей дорогой, заявив, что все русские – ленивые и тупые, проигравшие умным японцам при Цусиме. По идее, этот наскок должен был вывести меня из себя, но я сказал лишь, что у России не было таких верных друзей, как Англия, готовых дать под хороший процент любую сумму. Я не сам такой умный был, вы не подумайте. Это мне Свирчевский подсказал. Так прямо и сказал: ежели станут пенять на Цусиму, попеняй им, что Англия в долг ссуживала.

Эффект превзошел все ожидания. Как оказалось позже, у Манабе отец был торговцем, поднявшимся на снабжении флота и в момент разорившимся после окончания боевых действий, когда микадо стал сокращать расходы, в том числе и на флот. Этого я из себя вывел; он бросился на меня и оказался на полу, когда я применил то, что называется кутики таоси[28]. Тогда, правда, я и слова такого не знал, интуитивно сработал.

Его напарник оказался серьезнее. Он тут же заявил, что на него у меня сил не хватит, а потом добавил еще кое-что о моих родственниках, преимущественно о матери. Мне на это было плевать: в действительности мать моя была еще хуже. Но все-таки в бой мы вступили. Конечно, Камигава был опытнее и тренированнее, так что вскоре я в полной мере испытал все прелести хадака-дзимы[29]. Но только враг мой напрасно торжествовал. Угадайте, почему?

– Вы уже знали, что такое сэой отоси?[30] – улыбнулся Спиридонов. Этому броску Фудзиюки научил его в самую первую очередь.

Ощепков кивнул:

– Да, вы правы, так все и было, а поскольку в список достоинств Камигавы отнюдь не входили богатырские габариты, кувыркнулся он знатно, едва не врезав встающему с полу Манабе. Тот, от греха подальше, предпочел улечься на пол.

«Где-то я это уже видел», – подумал Спиридонов, вспомнив госпиталь и то, как Фудзиюки бросил все тем же приемом сэой отоси здоровенного, как сумоист, бугая так, что его гэта едва не зашибла второго опасного противника.