СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2 - Клод Фаррер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она открыла рояль и стала рыться в нотах:
— Я хочу спеть вам песенку… французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова…
Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:
— Он сказал мне: «Мне снилось сегодня,Будто косы твои опутали шею мою,Как черное ожерелье, обнимали они мою шеюИ спускались на грудь мне.Я ласкал их, и они нас соединили,И, прильнув устами к устам,Мы были, как два лавровых дерева,Растущих из одного корня…»Он умолк, положил мне руки на плечи И поглядел на меня так нежно,Что, в трепете, я опустила глаза…
Он слушал ее внимательно.
— Это очень красиво, — сказал он вежливо.
Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.
— Это очень красиво, — повторил он. — Вы играете прекрасно.
Она молчала, ее руки еще покоились на клавишах. Он счел нужным проявить любопытство:
— Кто это сочинил?
И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:
— Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..
Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.
— Вы превосходная музыкантша!
Она засмеялась, скромно и недоверчиво:
— Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.
Он протестовал:
— Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.
Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.
— Да, другую песню; и на этот раз японскую…
Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:
— У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли — японскую песню…
Он улыбнулся:
— Возьмите ваш «кото».
Она открыла на него удивленные глаза:
— Здесь нет «кото».
Он перестал улыбаться. Он был англичанин, мало склонный к мечтательности. Но многовековая культура утоньшила его породу. И, проходя мимо необычных зрелищ жизни, он не мог не замечать их величия или тайны.
Она сказала: «Здесь нет «кото». «Кото» — это род арфы, очень старинной и почтенной, игра на которой составляла привилегию благородных японских дам и куртизанок высокого ранга. Маркиза Иорисака обучалась, конечно, игре на «кото» с раннего детства. Но пришли времена новшеств. И «здесь не было больше «кото»…
Герберт Ферган, отогнав недолгую задумчивость, еще раз поцеловал шею своей любовницы.
— Митсу, дорогое дитя мое, спойте все-таки, прошу вас.
Она согласилась.
— Я спою. Хотите вы… старинную «танку». Вы знаете, что такое «танка»? Это старинный род стихотворений в пять стихов, которыми обменивались в былые времена принцы и принцессы при дворе микадо или шогуна. Я заучила ее, когда еще была ребенком. И мне захотелось перевести ее на английский язык.
Ее пальцы пробежали по клавишам, вызывая грустную и странную гармонию. Но она не торопилась петь. Казалось, что она колеблется. И чтобы вызвать ее из этой нерешительности, Ферган еще раз прильнул губами к теплой, покрытой пушком, шее…
Тогда нежный голос заговорил медленно:
Время цветущих сакурЕще не прошло.Но цветы упадут и развеются,В то время, как любовь тех,Кто глядит на них,Достигнет расцвета страсти…
Певица закончила и застыла в неподвижности. Герберт Ферган, стоявший рядом с ней, собирался поблагодарить ее поцелуем…
В это мгновение кто-то заговорил в глубине гостиной:
— Митсуко, почему вы поете эти глупые песенки?
Герберт Ферган выпрямился. Его виски стали влажными.
Маркиз Иорисака вошел незаметно.
Видел ли он? И что он видел?
Он ничего не видел, это было ясно. Потому что он заговорил совершенно спокойно:
— Митсуко, вы не обедаете с нами сегодня?
Она поднялась. Она ответила, опустив глаза в землю:
— Я очень устала. Я желала бы, если это вам не будет неприятно, пообедать у себя…
— Как хотите…
Она вышла. Дверь беззвучно скользнула в своих пазах. Герберт Ферган, тяжело дыша, провел рукой по лбу.
Дружески и вкрадчиво Иорисака приблизился и облокотился на рояль.
— Кими, мы пообедаем вдвоем и поболтаем.
Он заглянул в глубь глаз англичанина и продолжал:
— Мы поболтаем. Я должен получить от вас еще много указаний, спросить у вас много советов. Не должно повторить бой десятого августа… Вы не откажете союзнику…
Герберт склонил голову. Его бритые щеки покраснели. И, покорный, он заговорил:
— Десятого августа… десятого августа вы были робки… Вы не знали и не чувствовали, что вы сильнее. У вас не было веры в самих себя. И вы сражались, как люди, которые боятся поражения: слишком благоразумно, слишком осторожно, издалека. Единственная… Если не считать тайн материальных… они вам уже известны… Тайна англичан — отвага. Чтобы победить на море, надо готовиться методически и осторожно, а затем нападать неистово и безумно. Так поступали Родней, Нельсон и француз Сюфрен… Следовательно, чтобы руководить огнем…
XII
Да, дверь бесшумно скользнула в своих пазах — и маркиза Иорисака вышла. Выйдя из гостиной, она остановилась. Внимательно прислушалась.
Голоса Герберта Фергана и маркиза Иорисака звучали негромко, спокойными фразами.
Маркиза Иорисака медленным жестом прикоснулась кончиками пальцев к вискам. Потом, ступая беззвучными шагами, она удалилась от перегородки.
Комната, примыкающая к гостиной, была узкая, без мебели. Маркиза Иорисака прошла через эту комнату, через следующую и достигла крайнего флигеля дома.
Там почти темный коридор проходил между двумя гладкими бумажными стенами, увенчанными фризами. В глубине две скользящих двери были расположены одна против другой.
Маркиза Иорисака открыла левую дверь.
Нечто вроде алькова находилось за этой дверью, алькова из простого белого дерева, тонко и мастерски выструганного, но лишенного всяких украшений. Видны были стропила низкого потолка; на полу лежали циновки из свежей соломы. Три больших рамы, оклеенных крупнозернистой бумагой, заменяли оконное стекло. А в углу, перед кукольным туалетным прибором, поставленным прямо на пол и увенчанным зеркалом в лакированной рамке, черная бархатная подушка была единственным местом для сидения или, вернее, для того, чтобы прикорнуть на корточки по японской манере.