Забытые письма - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Владлен Серапионыч, неужели с радио вам интереснее беседовать, чем с нами? — не без некоторой обиды спросила госпожа Хелена. Чувствуя, что без Василия разговор за столом не очень-то клеится, она уже нацелилась прочесть очередную историческую лекцию.

— А может быть, наш доктор ждет важного сообщения от Юстаса, — пошутил бизнесмен Ерофеев и сам же громко захохотал. В последнее время господин Ерофеев был, по его словам, по уши завален делами, и пообедать в ресторанчик выбирался весьма редко. И хотя Георгий Иваныч старательно изображал из себя «нового кислоярского», его знакомые прекрасно знали, что под красным пиджаком и прочими «прикидами» скрывается обычный и в общем-то неплохой человек, со своими достоинствами и недостатками.

Четвертый за столом, инспектор Егор Трофимович Столбовой, лишь устало вздыхал и рассеянно поглядывал по сторонам в ожидании заказа.

Серапионыч ничего не успел ответить на плосковатую шуточку господина Ерофеева, так как из динамика заслышались привычные позывные, и доктор сделал звук погромче.

— В эфире программа «Полдень», — раздался голос радиоведущей. — И, не теряя времени, хочу представить вам нашего первого гостя — человека довольно редкой и новой в нашем обществе профессии. Это частный детектив Василий Дубов. К сожалению, специфика передачи не дает возможности поподробнее расспросить нашего гостя о его нелегкой и опасной работе. Поэтому, Василий Николаевич, традиционный вопрос — были ли в вашей практике какие-то необычные, особые случаи?

— Добрый день, — послышался из «Спидолы» знакомый голос Василия Дубова. — Спасибо, что пригласили на передачу. Что касается моей практики, то все расследования, которые мне довелось вести, были и необычными, и особыми. Конечно, каждое по-своему.

— Но, может быть, вы расскажете о каком-нибудь интересном деле? Разумеется, не раскрывая тайн следствия.

— Я расскажу о деле, которое сейчас как раз веду. Вернее, волею случая оказался в него вовлеченным и продолжаю заниматься, хотя оно, наверное, не совсем моего профиля. Речь идет о разоблачении нацистского преступника, зверствовавшего в Украине и на прилегающих территориях в годы второй мировой войны. На протяжении более полувека он уходил от ответственности из-за недостатка доказательств. Но теперь удалось найти новые материалы, которые, как я надеюсь, помогут усадить преступника на скамью подсудимых. Однако самое прискорбное, что у нациста, обвиняемого в преступлениях против человечности, нашлись высокопоставленные защитники в стране, победившей фашизм…

— Вы имеете в виду украинских и русских неонацистов? — перебила ведущая.

— Не только, — ответил Дубов. — Вернее даже, не столько. Еще начиная с шестидесятых-семидесятых годов со стороны отдельных частных лиц предпринимались попытки разоблачить этого негодяя, но они пресекались самым брутальным образом — вплоть до физического устранения. Извините, это пока все, что я могу теперь сообщить, но если вы меня пригласите меня эдак через недельку-другую, то я охотно поделюсь всей имеющейся у меня информацией.

— Ну что ж, благодарю вас, уважаемый Василий Николаич, — несколько разочарованным голосом сказала ведущая. — Конечно, хотелось бы о многом еще расспросить вас, но неумолимые законы прямого эфира заставляют меня завершить нашу увлекательную беседу. Надеюсь, Василий Николаич, вы станете частым гостем нашей программы.

— Я тоже надеюсь, — произнес Василий, и из всех слушателей Первой программы лишь Серапионыч уловил в словах и в интонации Дубова особый смысл.

— А теперь небольшая музыкальная пауза, после который мы продолжим передачу, — проговорила ведущая, и из «Спидолы» полились знойные звуки аргентинского танго.

Доктор выключил радио и обвел глазами сотрапезников. Первым свое мнение решил высказать бизнесмен Ерофеев:

— А что, молодец наш Василий Николаевич — умелую рекламку сбацал, да еще и на халяву. Создал себе имидж благородного сыщика. Теперь ему заказы валом посыпятся, большие бабки забашляет!

— Да как вы можете! — возмутилась госпожа Хелена. — Знаете, Георгий Иваныч, что я вам скажу — не надо о других по себе судить.

Тогда заговорил Серапионыч:

— Вообще-то я отчасти в курсе того расследования, о котором только что говорил Дубов, даже сам в нем отчасти замешан. И мог бы рассказать вам кое-что из того, о чем Василий не захотел или не успел сообщить по радио.

— Пожалуйста, расскажите, — стали его упрашивать сотрапезники.

— Пока что я могу уверить вас в одном, — продолжал доктор, — что никаких «бабок», как вы выражаетесь, это дело Василию Николаичу не принесет. Скорее наоборот — угрозу жизни.

— Вот как? — резко обернулся к доктору инспектор Столбовой.

— Вне всяких сомнений, — кивнул Серапионыч. — Не далее как вчера Василий Николаевич уже получил недвусмысленную угрозу, что если он не прекратит своих изысканий, то будет убит. И это не пустые слова — не менее трех человек уже погибли, пытаясь доискаться до истины. — Доктор искоса глянул на Ерофеева. — Причем двое из них — за последние несколько дней.

— Да нет, я же ничего дурного не хотел сказать, — пошел бизнесмен на попятный, — просто не пойму, для чего Василию все это нужно. Ну, посадят преступника, так ведь погибших-то все равно уже не вернешь.

— А как же торжество справедливости? — вновь возмутилась госпожа Хелена. — Это нужно не погибшим, а нам, живым!

— Да слова все это, — махнул рукой Ерофеев. — Не было в мире справедливости и никогда не будет.

— Конечно, не будет, если все станут рассуждать, как вы, — не осталась в долгу историк. — И потом, любой, кто собирается делать гадкое дело, должен знать, что возмездие неотвратимо, что оно непременно его настигнет, может быть и не сразу, но неизбежно.

— Слова, слова, — пробормотал бизнесмен, но Хелена его уже не слушала:

— Если какой-нибудь «красный», или «белый», или хоть синий в крапинку партизан будет знать, что когда-нибудь в старости его потащат в тюрьму, то он еще сто раз подумает, прежде чем под видом борьбы с врагом расстреливать беременных женщин. Если какой-нибудь «черный полковник» будет знать, что ему испортят мирную старость, то он, может быть, поостережется совершать переворот с неизбежными человеческими жертвами, сколь бы благородными не казались ему цели!..

В пылу спора ни историк, ни бизнесмен не обратили внимания, как Серапионыч, перегнувшись через стол, что-то тихо проговорил инспектору Столбовому, а Егор Трофимович утвердительно кивнул.

Во все стороны, до самого края земли, а может и дальше, простиралась черная равнина — без деревца, даже без травинки. Огромные черные камни покрывали ее. Изнемогая от боли и усталости, одинокий человек брел по равнине. Его ноги то и дело соскальзывали в жижу, темневшую повсюду между камней.