Надежда - Север Гансовский

— Так и делаем, — самодовольно сказал Хьюз.

Девушка стирала возле ручья. Она положила мужскую рубаху на маленький плот, который рабочие поставили здесь специально для стирки, и из консервной банки налила на нее немного жидкого черного мыла. Потом присела на желтые, плохо обструганные бревнышки плота и принялась рукой плескать воду из ручья. Мальчик подошел ближе и сел на корточки рядом с плотом. Толстая зеленая курточка на нем была сплошь покрыта густым слоем пыли. Пыль лежала и на лице, так что даже веснушек не было видно. С минуту Архи молча смотрел на быстрые загорелые руки девушки, потом похлопал себя по курточке и сказал:

— Еще не мылся сегодня. Ездил на прицепе в Сакраменто. На дороге чертовская пыль.

Девушка молчала. Под черной кофточкой на спине у нее двигались лопатки.

— Роза!

— Да?

— Ты чего молчишь?

Она бросила на него быстрый взгляд и опустила голову, продолжая стирать.

— Я боюсь.

— Дяди?

Девушка кивнула.

— Они все далеко. В южном конце сада.

— Всё равно.

Мальчик огорченно почесал голову, отчего рыжеватые волосы у него стали дыбом.

— Дай мне немного мыла, — попросил он. — Не мешает сполоснуться.

Не глядя девушка подвинула банку. Архи встал и сбросил куртку в воду.

— Я ее тоже постираю, — сказал он. — Если долго не стирать, она делается твердой, как панцирь у черепахи. Об воротник можно шею сломать.

Он прямо в брюках вошел в ручей. Мыло было плохое, не мылилось. Мальчик стал наливать его себе на волосы, и оно пенистыми потоками спускалось на шею и грудь.

Архи вымылся, потом сполоснул курточку в воде, бросил ее на кусты у ручья и снова сел рядом с девушкой.

Она уже покончила с рубахой и взялась за коричневое одеяло. Руки у нее так и ходили, мыльная пена пузырилась на маленьких загорелых пальцах.

— Роза!

— Да?

— Ты так и будешь молчать?

Тыльной стороной руки она откинула со лба прядь черных жестких волос.

— Знаешь… — она оставила одеяло и села на песок на берегу. — Я боюсь. Если дядя узнает, что я с тобой разговариваю, он рассердится. У нас в семье никто не разговаривает с американцами. Только по делу.

— Да… — мальчик покачал головой. — Он у меня вчера во дворе шляпу так и не взял.

— Я видела. А теперь дядя еще больше рассердился. Всем американцам что-то заплатили, а нам ничего. Совсем ничего. Мы даже должны остались.

— Скотина этот Хьюз, — сказал Архи. — Самая большая скотина в этих местах… Я их тут всех знаю па сто километров кругом.

— Он говорит, что за столовую высчитал и за сарай. — Она вырвала травинку, пожевала ее и бросила в ручей.

— Столовая! — Архи презрительно сплюнул. — У меня в одном зубе дырка есть, — так весь обед проваливается в эту дырку, в живот ничего не попадает.

Девушка сдержанно улыбнулась.

Край намыленного одеяла сполз в ручей; от него в прозрачной воде расходилась клубящаяся муть.

— Архи!

— Что?

— Почему тебя зовут Архи? Это американское имя?

— Нет, — он дотронулся пальцем до своей щеки. — Видишь веснушки? Сколько их! Целый архипелаг. Вот ребята и стали звать меня Архипелагом, а потом Архи.

— А отчего бывают веснушки?

— От здоровья. Не веришь? Я такой здоровый, что могу неделю не есть. Только худею очень.

— А было так, что неделю ты ничего не ел?

Архи задумался.

— Неделю не было… А по три дня бывало. Я только арбузные корки ел. Собирал в городе на помойке.

— И у нас так было. Мы в эту весну очень голодали. У нас один маленький умер.

Справа из кустов вдруг вылетела, хлопая крыльями, серая птица и, мелькнув в светло-голубом небе, исчезла за деревьями.

— Утка! — воскликнул мальчик. — Вот бы ружье!

— Ну ладно. — Девушка встала. — Я буду стирать, А ты уходи. Вдруг дядя придет.

Мальчик тоже поднялся.

— Подожди, — сказал он. — Сколько вы еще будете здесь работать? Неделю?

— Нет. — Она оглянулась по сторонам. — Только ты никому не говори. Мы уйдем ночью. Сразу, как стемнеет.

— Ого! — Архи свистнул. — Вы только осторожнее, Хьюз вас будет преследовать. У него собака есть специально для погони. А потом еще приедет шериф и вас оштрафуют. Понимаешь, чем это кончится?

— Я не знаю, — сказала девушка. — Это всё дядя решил.

— Но и тут торчать нет смысла. Хьюз вас выгонит, когда кончится сбор урожая. Куда вы ни пойдете, всюду будут надписи: «Работы нет».

— И потом еще дожди, — сказала девушка. — Говорят, тут всё затопит. Мы тогда совсем пропадем.

— Дожди будут, — подтвердил мальчик.

Они постояли некоторое время молча.

— Знаешь что… — Архи сунул руки в карманы. — Хочешь, я вас провожу? Я тоже собираюсь уходить. Меня Хьюз вот-вот выгонит.

— Нет, что ты! — девушка испуганно отступила. — Я тебе говорю: дядя всех американцев ненавидит. Он с тобой и говорить не станет. Он лучше с голоду умрет, чем возьмет что-нибудь от американца.

— Ну ладно, — сказал мальчик огорченно. — Чудак он, твой дядя. Это же Хьюзу выгодно, чтобы мексиканцы были против нас… — Он протянул девушке руку. — Ну, прощай.

— Прощай, — сказала девушка. — Мы, наверное, больше не увидимся никогда.

— Наверное.

— Ты теперь так и будешь всё время один?

— Так и буду. Ну ничего. — Мальчик тряхнул волосами. — Я привык.

— Опять будешь жить в лагере безработных?

— Да. Скорее всего там. Только зимой там очень плохо. Холодно.

Мальчик перепрыгнул через ручей и остановился на другом берегу.

— Знаешь что?

— Ну!

— Если вы будете ночью уходить, не идите по дороге. Они на лошадях вас сразу догонят. Идите лесом и постарайтесь добраться до лагеря безработных. Если успеете уйти километров за двадцать, — ваше дело выиграно. Хьюз надолго ферму не оставит.

— Хорошо. Я объясню дяде. Скажу, что сама придумала.

— Ну прощай!

— Прощай.

Было около двух часов ночи, когда Хьюз стал будить Данни.

— Ты всё валяешься, — он стаскивал с вербовщика несвежую простыню. — Ты спишь, а птички улетели.

— Какие птички? Что ты несешь?

— Мексиканец удрал вместе со своим курятником..

— Что ты говоришь? — Данни сел на кровати. Сон с него слетел. — Не может быть!

— Вот тебе и «не может». У тебя он украл, выходит, долларов шестьдесят, если считать, что они еще две недели должны работать, а у меня все двести.

— Надо торопиться. — Данни поспешно натягивал брюки.

— Ничего, — сказал Хьюз, — одевайся пока… Майк седлает лошадей, а я пойду возьму собаку.

Через четверть часа они выехали. Вербовщик — на тяжелом упитанном жеребце по кличке Молодец. Хьюз и Майк — на кобылках из американских рысистых. Рядом с лошадьми бежала собака. Майк держал ее на длинном, в три метра, ремне. Было еще темно, но дорога различалась хорошо. Собака сразу взяла след и с лаем тянула вперед. Лошади шли ровной некрупной рысью. Только у Данни жеребец всё время дергал повод вниз.

— Ты ему не давай опускать морду, а то он споткнется.

— Знаю, — проворчал Данни. На этом жеребце он участвовал здесь однажды в такой же погоне.

— Я так и думал, что этот мексиканец уйдет, — говорил Майк возбужденно. — Уж слишком он гордый, нипочем не станет работать, раз решил, что это несправедливо.

— Ну, мы ему сейчас покажем «справедливость», — проворчал Хьюз, помахивая плеткой. — Люблю это дело. — Он повернулся к Данни, который яростно дергал повод. — Это будет почище, чем охота за кроликами. Но, ты, дьявол! — прикрикнул он на кобылу, которая на ходу пыталась укусить жеребца. — И послушать только, какой вой поднимется, когда на них спустишь собаку.

— Мне бы раньше надо было заглянуть туда к ним, в сарай, — продолжал Майк. — Но я проснулся полчаса назад. Прихожу, а там никого.

— Может быть, они с вечера ушли, — сказал Хьюз, — тогда они уже далеко.

— Тут всё зависит от того, как они пойдут, — сказал Майк. — Если по дороге, то мы их живо схватим.

Небо постепенно затягивало тучами. Луна спряталась. Ободряемые ночным холодком, лошади шли споро. Хьюз и Майк были возбуждены. Только Данни чувствовал себя плохо. Он ненавидел езду верхом, и, кроме того, от вчерашней выпивки у него болела голова. Но за свои шестьдесят долларов он готов был скакать всю ночь.

Они доехали до поворота, где темнела большая роща. Неожиданно собака рванулась с дороги в сторону, так что Майк выпустил ремень. Собака бросилась к роще. Майк свистнул — и она остановилась. Остановились и всадники.

Обе кобылки вертелись от нетерпения. Только жеребец Данни сразу стал смирно. Майк поймал собаку, и она села па дороге, тяжело дыша и высунув длинный язык.

— Вот гады! — выругался Хьюз. — Дело плохо. Они свернули с дороги. Если они пойдут лесом, нам верхом не проехать.