Кот, который проходил сквозь стены - Лилиан Браун

— Это могло быть самоубийством.

— Нет!

— Это могло быть попыткой ограбления.

— Почему вы не оставите все как есть? — сказала Мэри, устремив на Квиллерена широко раскрытые глаза. — Если пойдут слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это единственный район в городе, которому до сих пор удавалось сдерживать уровень преступности? Покупатели все еще чувствуют себя в безопасности, и я хочу, чтобы так оставалось. — В ее голосе послышалась горечь. — Глупо, конечно, с моей стороны думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и построить стерильные небоскребы. А пока мы — трущоба, и банки отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.

— А ваш отец? — поинтересовался Квиллерен. — Он одобряет официальную политику?

— Считает ее весьма разумной. Понимаете, в Хламтауне никто не хочет видеть сообщества живых людей — только колонку мертвой статистики. А постучись власть имущие к нам в двери, они нашли бы не цифры, а семьи благонамеренных иммигрантов, обнаружили бы стариков, не желающих перебираться в новые районы, скромных бизнесменов вроде мистера Ломбардо — разных национальностей, рас, возрастов — и известное количество так называемых отбросов общества, в большинстве своем безобидных. Таким и должен быть район — кипящий острой сборной солянкой. Но у сильных мира сего вегетарианский склад ума — они боятся смешивать лук и морковку с говяжьей вырезкой.

— А кто-нибудь из вас пытался их переубедить?

— Си Си — пару раз, но что может сделать один человек?

— С вашим именем и влиянием вы бы могли, Мэри.

— Да папа и слушать об этом не станет! Ни за что! Знаете, как я записана в бюро лицензий? Продавец-антиквар! Вот уж смаковали бы это газеты!.. А видите вон тот чиппендейловский[4] стул у камина? Ему же цена двести тысяч! Но я — антиквар класса C, вот и все.

— Кто-то должен представлять район в муниципалитете, — сказал Квиллерен.

— Вы, несомненно, правы. У нас нет права голоса. — Она подошла к окну. — Взгляните на эти мусорные баки! В любой другой части города мусор собирают в задних аллеях, но в Хламтауне они, видите ли, слишком узки для уборщиков, и те требуют ставить уродливые контейнеры прямо на тротуары центральных улиц. Опорожнять баки должны по четвергам. Сегодня суббота, но мусор, как видите, все еще здесь.

— Это из-за погоды.

— Вы говорите совсем как городские бюрократы. Отговорки! Вот все, что мы слышим.

Квиллерен тоже подошел к окну. Действительно, улица представляла собой печальное зрелище.

— Вы уверены, что в Хламтауне такой уж низкий уровень преступности?

— Ни у кого из антикваров никогда не было серьезных проблем. Я не боюсь выходить по ночам из дому, потому что по улице всегда кто-то ходит. А некоторые из моих богатых клиентов из предместья боятся заезжать в собственные гаражи!

Журналист взглянул на возбужденную Мэри с новым уважением. Неожиданно у него вырвалось:

— Вы сегодня не заняты? Может быть, поужинаете со мной?

— Я буду ужинать с семьей, — с сожалением ответила она. — У мамы день рождения. Но я благодарна вам за приглашение. — Мэри достала из ящика письменного стола маленький серебристый предмет и вложила в руку Квиллерена.

— Сувенир из Хламтауна, — объяснила она. — Рулетка. Я даю их моим покупателям, потому что они всегда хотят знать высоту, ширину, глубину, длину, диаметр и периметр всего, что видят.

Квиллерен бросил взгляд на дальнюю стену.

— Я вижу, герб Макинтошей никто не купил.

Он решил не говорить, что тот ему снился.

— Герб все еще здесь и ждет вас. По-моему, вы предназначены друг для друга. Когда тот самый покупатель находит ту самую вещь, происходит что-то таинственное — как будто они влюбляются. Я вижу искры между вами и этим железом.

Он поглядел на Мэри и увидел, что она не шутит. Подергал усы, говоря себе, что сто двадцать пять долларов — это два костюма.

Мисс Дакворт сказала:

— Не обязательно платить за него до Рождества. Почему бы вам не взять его домой и не наслаждаться им на праздниках? Здесь он просто собирает пыль.

— Хорошо! — неожиданно для себя решился журналист. — Я дам вам двадцать долларов в залог.

Он покатил круглый герб к парадной двери.

— Вы справитесь сами? Может, попросите Си Си помочь вам затащить его наверх? — предложила она. — И не уроните герб на ногу! — Квиллерен со своим грузом уже спускался по ступенькам.

Когда журналист с неожиданным приобретением добрался до прихожей Коббов и остановился, чтобы перевести дух, он услышал доносившийся из магазина голос Си Си.

— Да ты не отличишь черного ореха от дыры в собственной голове! — кричал антиквар. — Лучше сразу признай это!

— Если это черный орех, я съем свой костыль. А ты известный жучила! Дам тебе двадцать баксов и ни цента больше!

Квиллерен сам героически поднял герб к себе в комнату.

Коты спали в кресле — переплелись, как Инь и Янь, — и журналист не стал их беспокоить. Он приставил реликвию Макинтошей к стене и вышел, надеясь, что успеет сделать еще несколько дел. Надо бы зайти в магазин Бена, но сначала Квиллерену хотелось встретиться с разговорчивой Сильвией Катценхайд. Ему нравились словоохотливые субъекты: они так облегчали его работу!

Добравшись до «Всякой всячины», журналист придержал дверь, пропуская хорошо одетого человека, выходившего с объемистой покупкой, завернутой в газету; из импровизированной упаковки во все стороны торчали какие-то черные шланги. В самом магазине покупательница торговалась из-за кресла, сделанного из автомобильных шин.

— Милая моя, — отвечала ей Сильвия, — возраст и действительная стоимость не имеют значения. Всякая всячина и есть всякая всячина: остроумие и экстравагантность плюс немного вождения за нос. Либо вы усекаете, либо нет, как сказал бы мой сын.

Миссис Катценхайд оказалась приятной, ухоженной, уверенной в себе женщиной, которая держалась лет на сорок, хотя наверняка разменяла уже шестой десяток. Квиллерен видел много таких рядовых женского вспомогательного корпуса в художественном музее — все одинаковые, все в хорошо сшитых твидовых костюмах, блузках из джерси, все при золотых цепочках и туфлях из крокодиловой кожи. В качестве небольшого чудачества, без которого в Хламтауне, похоже, нельзя было обойтись, Сильвия добавила к этому набору черные хлопковые чулки.

Квиллерен представился и сказал:

— Мне показалось, что от вас выходил господин с какими-то шлангами…

— Вы совершенно правы! С чучелом осьминога, — подтвердила миссис Катценхайд. — Жуткая вещь! Я рада, что сбыл ее судье Беннету из муниципального суда. Вы с ним не знакомы? Он купил осьминога в подарок жене на Рождество. Она без ума от головоногих.

— Почему вы специализируетесь…

— На всякой всячине? Это идея моего сына. Он сказал, что мне нужно как-то отвлечься. — Сильвия зажгла сигарету. — Вы не знали моего покойного мужа? Он был членом городского совета. А сын изучает право… Простите, может, хотите сигарету?

Квиллерен отказался.

— Но почему всякая всячина? Почему не что-нибудь более…

— Изящное? Все мои друзья тоже удивляются. Но ведь чтобы заниматься настоящей стариной, нужно что-то знать. К тому же мой сын утверждает, что людям нужна именно всякая всячина. Если какая-то вещь непривлекательна на вид, плохо сделана, вообще второго сорта — она великолепно продается. Я этого просто не понимаю.

— Тогда, наверное, вы ничего не купили на…

— Вчерашнем аукционе? Хозяйка удивительно хорошо умела читать мысли. — Только небольшую люстру в свою квартиру. Когда мой муж умер, я продала особняк в Затерянных Холмах и переселилась в Орлиное Гнездо. У меня чудесная квартирка, и, поверьте, обставленная не всякой всячиной!

— А как антиквары относятся к вашей работе? У вас есть…

— Взаимопонимание? Определенно! Я хожу на все их собрания, и мы отлично ладим. Когда я только открыла торговлю, меня опекал Энди Гланц и дал много ценных советов. — Она вздохнула. — Меня потрясла эта потеря. Вы знали Энди?

— Нет, никогда не видел. Он…

— Что ж, тогда я скажу вам. Всегда создавалось впечатление, что на Гланце белый галстук и фрак, даже если он в рабочих брюках скоблил какую-нибудь мебель. И он был таким красивым… И умным. Я всегда жалела, что он остается холостяком. Так обидно!

— Разве он не был более или менее связан с…

— Драконихой? Не формально, но они были бы прекрасной парой. Жаль, что он связался с этой…

— Вы имеете в виду… — произнес Квиллерен с многозначительной паузой.

— Ну вот, снова я разболталась! Сын говорит, что с тех пор, как попала в Хламтаун, я стала неисправимой сплетницей. Не скажу больше ни слова!

И она не сказала.

В положении Квиллерена была некоторая двусмысленность. Он пытался расследовать то, что никто не просил его расследовать; он не был даже полностью уверен, что для расследования есть повод. Любой разумный человек давно бы уже бросил это дело.