Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора - Иван Иванович Рерберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое место службы отца было на Царскосельской железной дороге, где он получал жалование двадцать пять рублей в месяц. Когда он женился на моей матери, урожденной Москвиной, им не хватало жалования на скромную жизнь, и он задолжал лавочнику (у которого брали провизию) сто рублей. Но вскоре отец был переведен на Варшавскую железную дорогу, ему поручили постройку моста через реку Лугу, и он по частям уплатил лавочнику весь свой долг. С переходом на Варшавскую железную дорогу он поступил на службу в Главное общество российских железных дорог. Это общество тогда было частным, и ему принадлежали три железные дороги: Варшавская, Николаевская и Нижегородская. После окончания работ по постройке моста через реку Лугу отец был назначен старшим инженером на строящуюся тогда Нижегородскую дорогу, где управляющим был инженер И. Ф. Кениг. Когда Кенигу предложили место управляющего Николаевской дороги, отец занял его место на Нижегородской дороге; кажется, это было за год до моего рождения, в 1869 году. На моей уже памяти умер И. Ф. Кениг, и был похоронен в поле близ насыпи Николаевской, теперь Октябрьской, железной дороги, под большим крестом из рельсов. Отцу предложили место управляющего Николаевской дороги, но отец отказался, не желая оставлять своей деятельности на Нижегородской дороге и по семейным обстоятельствам переезжать из Москвы в Петербург. В это же время его выбрали директором правления на Курской дороге, тоже частной, где он мог работать по совместительству.
Мы жили на квартире в одном доме с Управлением дороги, и рабочий кабинет отца соединялся с квартирой винтовой лестницей, по которой он поднимался в десять часов утра и спускался в половине пятого, по окончании службы, с промежутком в полчаса на завтрак. По вечерам он занимался делами в своем нижнем кабинете. Служба его велась удивительно регулярно и спокойно; он был вполне самостоятельным в решении всех вопросов и сам подбирал весь штат служащих. Раз или два в месяц он ездил на линию железной дороги, надевая всегда высокие сапоги, по приготовлению которых мы всегда знали, что завтра он уезжает. Иногда отец брал меня с собой до Нижнего Новгорода, где мы останавливались в царских комнатах; меня всегда поражала уборная этих комнат, где был больших размеров полированного орехового дерева трон с мягкой замшевой подушкой.
Для поездок отца сзади поезда прицепляли особый вагон, состоявший из салона, кабинета, спальной и комнаты для уборщиков и прислуги. Задняя площадка была большая и служила балконом, с которого интересно было следить, как убегают из-под поезда рельсы. Отец объяснял мне, как соединяются рельсы, для чего служат шпалы и балластный слой щебня. Я помню рассуждения с начальником пути о том, как следует делать соединения рельс накладками и в какую сторону обращать гайки и головки болтов. Было мнение, что гайки должны быть обращены внутрь пути для удобства их осмотра дорожным мастером, идущим между рельсами. Другие находили, что мастер должен идти сбоку пути и потому все гайки должны быть обращены в одну сторону. Отец указывал на другие обстоятельства: когда поезд сходит с рельсов, то он срезает только гайки и не вредит головкам болтов, потому из четырех болтов накладки два надо обращать в одну сторону и два – в другую. В этом случае, в какую бы сторону ни сошел с рельсов поезд, два болта всегда останутся целыми и скрепление рельс ненарушенным. Отцом впервые были применены лесные насаждения для защиты путей от снежных заносов, и была установлена пропитка шпал хлористым цинком, что быстро распространилось и на других дорогах. При постройке Нижегородской дороги были приглашены французские инженеры, которые постоянно путались в российских мерах длины: тут и сажени, и аршины, и футы, и дюймы, и сантиметры. Французы предложили дать им определенную единицу, хотя бы сажень, разделили ее на сто и на тысячу частей и таким образом ввели в России сотки и тысячные сажени, чем мы пользовались до самой революции, которая закрепила метрическую систему. До сих пор я считаю, что для гражданских построек сотки более удобны, чем сантиметры, последние, а в особенности миллиметры, слишком мелки и не соответствуют практическим способам измерения.
До сих пор я считаю, что для гражданских построек сотки более удобны, чем сантиметры, последние, а в особенностимиллиметры, слишком мелки и не соответствуют практическим способам измерения.
Как-то к отцу пришел кузнец, приехавший из Германии, и просил дать ему работу; отец поручил ему изготовление железных крюков для изоляторов телеграфной линии. Вот с чего началась в России работа Густава Листа[8], известного впоследствии фабриканта. В начале своей деятельности Лист постоянно ко всем обращался за работой, и вот какой-то чиновник, которому Лист надоел своими просьбами, спрашивает его: «Да кто вы такой, как вы мне надоели!» «Я – Густав Лист», – отвечает немец. «Какой вы Густав Лист, вы – банный лист!» – воскликнул чиновник.
Когда стали применять нефть как топливо, то многие находили, что надо изобрести способ обращения нефти в твердое вещество для удобства перевозки ее по железным дорогам. Тогда московский инженер А. В. Бари[9] возражал и доказывал, что сама природа создала нефть в жидком виде для удобства ее перевозки, и спроектировал железнодорожные цистерны для перевозки нефти. Первые цистерны появились на Нижегородской дороге. Тому же инженеру Бари обязана своей чистотой река Волга, которую стали меньше загрязнять нефтью, когда пошли железные нефтеналивные суда вместо деревянных. Нефть шла по Волге до Нижнего и затем по Нижегородской дороге далее. Несмотря на все «заботы» Нижегородской дороги, иногда ее запружали нефтью и стесняли движение. Тогда правление дороги повышало тариф и принуждало везти нефть водой до Ярославля и далее – по Северной дороге. Когда Нижегородская линия несколько освобождалась, тариф снова понижали и таким образом регулировали движение.
Инженер А. В. Бари очень любил рассказывать, как он однажды пришел к отцу просить денег за свои поставки на дорогу. Отец взял небольшой кусочек бумаги и написал: «Выдать А. В. Бари двести тысяч рублей». И подпись. Бари без всяких задержек тут же получил из кассы эту большую сумму.
Помню, что среди служащих был правитель дел Смагин, который страдал припадками падучей болезни. Отец уговаривал его обратиться к доктору Захарьину, который был московским светилой среди докторов, но брал очень дорого. Отец говорил, что Захарьин – самый дешевый доктор, потому
