Когда мы перестали понимать мир - Бенхамин Лабатут

Он верил в то, что сны – не продукт деятельности мозга человека. Сны нам посылает некто внешний – Le Rêveur, чтобы через них мы могли познать свою истинную сущность. Он записывал все свои сны на протяжении более двадцати лет. Этот труд он назвал «Ключ к снам» и благодаря ему смог постичь природу сновидца: Le rêveur n’est autre que Dieu[5].

В июле 1991 года он попытался оборвать все связи с внешним миром. Сжег двадцать пять тысяч страниц рукописей и портрет отца, подарил кому-то посмертную маску матери. Записи последнего периода – неудачную попытку пролить свет на понятие мотива, эту темную материю, которая, подобно сердцу, пульсирует в глубине математики, – передал своему другу Жану Мальгуару, чтобы тот пожертвовал их альма-матер, Университету Монпелье. С тех пор и до конца своих дней он бежал: из одного городка перебирался в другой, избегал встреч с журналистами и студентами, которые хотели с ним встретиться, отправлял, не распечатывая, назад письма от родственников и друзей.

Более десяти лет о нем ничего не было слышно. Поговаривали, что он умер, сошел с ума, скрывается в лесу, где никто и никогда не найдет ни его самого, ни его останки.

Он скитался по Южной Франции, нигде не задерживаясь подолгу, а потом поселился в деревеньке под названием Ласер, в Арьеже, у самых Пиренеев, всего в часе езды от концлагеря, в котором его отец провел последние месяцы жизни перед тем, как его отправили в газовую камеру. А сам Гротендик еще в детстве бежал из лагеря Рьёкро, где оказался вместе с матерью. Бежал он ночью, твердо намеревался дойти до Берлина и своими руками убить Гитлера. Надзиратели нашли его пять дней спустя чуть живого. Он лежал без сознания внутри ствола трухлявого дерева и дрожал от холода.

По ночам он играл на пианино, чем немало удивлял соседей. Жители Ласера знали: он не выносит гостей. Так откуда тогда льются эти прекрасные полифонии? Неужели в своем уединении Гротендик научился монгольскому горловому пению и теперь может петь сразу несколько нот? Александр объясняет, что происходило тогда, в своих дневниках. По ночам ему являлась двуликая дама. Флорой звалась ее светлая сторона, а Люциферой – темная. Они пели вместе, чтобы заставить Бога явиться, но «Он молчал, а когда говорил, то его тихий голос понять не мог никто».

В 2001 году те же соседи увидели, как дым валит из его дома. По словам мэра Ласера Алена Бари, Гротендик всячески мешал пожарным тушить огонь, просил, чтобы они дали дому сгореть.

В 2010 году его друг Люк Илюзи получил письмо от Александра. К письму прилагалась «Декларация о запрете публикации». В ней Гротендик запрещал продажу своих произведений в будущем и требовал изъять все свои труды из университетов и библиотек. Он угрожал любому, кто попытается продать, распечатать или распространить его произведения, изданные и неизданные. Хотел избавиться от своего наследия, раствориться в тишине, стереть все свои следы до последнего. «Сделайте так, чтобы всё исчезло раз и навсегда!»

Американский математик Лейла Шнепс – одна из немногих людей, с кем Гротендик общался в последние годы. Она искала его несколько месяцев. Переезжала из города в город, где мог бы жить Александр, показывала прохожим его старую фотографию, спрашивала, не встречали ли они этого человека, но она и не подозревала, как сильно он изменился. Она сбилась с ног, разыскивая его, и провела несколько дней, сидя на скамейке возле единственного продуктового рынка в округе, надеялась, что Гротендик появится. Наконец она увидела, как какой-то старик покупает фасоль. Он опирался на палку, одет был в монашеское платье, на голове капюшон, а лицо скрывала длинная, как у Мерлина, борода. Однако Лейла узнала его по глазам.

Она вкрадчиво заговорила с ним – понимала, что он может от нее сбежать. К ее удивлению, он ответил ей очень любезно, но сразу предупредил, что не хочет, чтобы кто-нибудь еще его нашел. Едва сдерживая волнение, она рассказала ему, что одна из важнейших гипотез, предложенных им в молодости, наконец-то решена. Гротендик едва улыбнулся. Он ответил, что потерял всякий интерес к математике.

Вечер они провели вместе. Шнепс спросила, почему он выбрал отшельничество. Александр сказал, что людей не ненавидит и от мира не отворачивается. Его уединение – не бегство и не отказ. Напротив: так он защищает людей. Не хочет, чтобы из-за его открытий кто-нибудь пострадал. Однако он так и не объяснил, что имеет в виду, говоря о l’ombre d’une nouvelle horreur[6].

Пару месяцев они переписывались. Шнепс живо интересовалась его теориями в области физики, над которыми, если верить слухам, он работал перед уходом из науки. Гротендик пообещал всё ей рассказать, если она ответит на один вопрос: что такое метр?

Шнепс тянула с ответом месяц, а потом отправила Гротендику письмо на пятидесяти страницах, которое он вернул ей, не распечатав, как и все последующие.

На склоне лет его точка зрения настолько отдалилась, что видел он лишь целое. От его личности остались одни обрывки, ниточки, обрезанные за годы непрерывной медитации. «У меня есть неоспоримое и, быть может, кощунственное чувство, будто я знаю Бога намного ближе, чем любое другое существо, хотя Он – загадочный и непостижимый и бесконечно превосходит любое создание из плоти и крови, что когда-либо жило на Земле».

Он умер в больнице Сен-Жирон в четверг, 13 ноября 2014 года. Причина смерти неизвестна. Он попросил сохранить ее в тайне.

О его последних днях известно немногое. Медсестра, которая ухаживала за Гротендиком в больнице, рассказала, что он отказался встречаться с родными и принял всего одного посетителя – высокого робкого японца, который не решался войти в палату до тех пор, пока его не пригласили.

Медсестра описала посетителя как красивого, но сутуловатого мужчину. Пять дней он сидел у койки в часы, разрешенные для посещений, скорчившись в неудобной позе, чтобы быть как можно ближе к голове больного, и записывал что-то в тетрадь. Он был рядом с Александром до последней минуты и молчал; так же молча он сидел возле тела покойного, пока того не забрали в морг.

Два дня спустя охранники Университета Монпелье задержали этого японца или человека, очень на него похожего. Он сидел на коленях возле двери в кабинет, где хранились рукописи Гротендика, подаренные университету с условием, что никто не откроет четыре коробки с мятыми бумагами и салфетками, исписанными уравнениями, которые сам автор пренебрежительно называл «пустой писаниной».

В руке японец держал спичечный коробок, а в сумке лежал