Исповедь дезертира - Алексей Горяйнов

— Что это у тебя? — спросил я.

— Ничего, — сказала она недовольно, потом подумала и вынула фотокарточку: — Впрочем, на, посмотри. Он тебе нравится?

Я прилег рядом. На фотографии на фоне моря с гордым видом стоял молодой, высокий, очень худой кавказец.

— А что он, женщина, чтобы мне нравиться, — шутливо ответил я.

— Нет, правда, как он тебе?

Почувствовав, что ей на самом деле важен мой ответ, я постарался сказать, что думаю:

— В общем, этот джигит ничего, лицо у него, вроде, нормальное, видимо, думающий человек.

— Да, это очень развитый мальчик, — обрадовалась Настя. — Живет в бабушкином городе, точнее, сейчас учится в Москве в университете, после первого курса приехал на каникулы.

— Наверное, родители у него богатые, раз может позволить себе в Москве учиться, — сказал я.

— Да, ты прав. Но он на самом деле умненький мальчик. Это мой друг. Он серьезно изучает языки и книг много читает, — после паузы Настя вдруг вскинула на меня глаза. — А ведь это он меня испанскому танцу обучил. Как он танцует! Если б ты видел! В Москве, в студии обучается.

Мне стало стыдно, что я ничему подобному не обучен, да и вообще мало что умею. Правда, в детстве пробовал заниматься и плаванием, и борьбой, и легкой атлетикой, но быстро все бросал. Было неинтересно. Мне показалось, что Настя, рассказывая о достоинствах своего друга, сравнивает меня с ним, и я немного обиделся. Она почувствовала это и толкнула меня в бок.

— Ты чего? Ревнуешь что ли? Я же сказала: он мне просто друг и ты друг, разве нельзя дружить сразу с несколькими людьми?

— Да нет, можно.

— Вот и хорошо. Я тебя когда-нибудь с ним познакомлю!

Вскочила и куда-то умчалась. Некоторое время я продолжал работать один, а потом, решив, что девочка на что-то обиделась, воткнул вилы в собранную копну и пошел искать Настю. Но ее нигде не было — ни на сеновале, ни во дворе, ни на улице. Вошел в дом. Бабушка Софико стояла на коленях перед образами, разместившимися в углу передней комнаты. Она не обернулась на мои шаги, а я застыл в дверях, боясь потревожить ее молитву.

Наконец старушка поправила черный платок, зашамкала губами, опираясь на скамью, тяжело поднялась, выпрямилась и, не оборачиваясь, проговорила:

— Ну что стоишь, джигит? В ногах правды нет. Так у вас говорят? А Настя в лес убежала, сказала, к вечеру вернется. Не переживай, это у нее бывает…

— А откуда вы узнали, что я вошел?

— Э, милый, поживи с мое, затылком видеть будешь. Садись к столу молочка попей с лепешками, я только что испекла.

До вечера мы просидели с Настиной бабушкой за столом у раскрытого окна, из которого просматривалось зеленое, покрытое лесом ущелье. Бабушка рассказывала о том, как погиб на границе ее муж, а потом, вовлеченный в события, связанные с переделом Грузии, сложил голову и сын.

Настя пришла, когда солнце зашло за гору. Она молча попила молока и легла на кровать в передней комнате, отвернувшись к стене. Мне не спалось. Я сел у окна и стал разглядывать появившиеся на небе звезды.

— Ты где была? — спросил тихо, чтобы не разбудить бабушку.

— Загорала на лесной поляне.

Я не знал, о чем ее еще спросить, но девочка заговорила сама:

— Уеду я, наверное, снова в город.

— Тебе со мной скучно?

— Ты странный какой-то и веселиться не умеешь.

— А твои подруги умеют?

— Умеют. Там не только подруги…

Новые впечатления

Мы отдыхали на сеновале, подстелив под себя широкий бабушкин плед.

— Ты неразговорчивый, — внезапно произнесла Настя. — Все надо вытягивать. Сознавайся, ты хитрый и скрытный и никогда не говоришь, что у тебя на уме.

— А что же мне, все время про свои беды рассказывать? — усмехнулся я.

— И что же у тебя за беда?

— А кто меня дезертиром дразнит?

— И правда… Что тебе теперь будет? Тебя ищут, наверное, — задумчиво произнесла девочка и тут же встрепенулась — Ничего, останешься здесь в деревне, пока там все не утихнет, а потом вернешься.

— Ага, с бородой, седой такой старик. Робинзон Крузо.

— Нет, не Робинзон. Я буду к тебе приходить.

— По пятницам, что ли? — засмеялся я.

— Да ну тебя! Я серьезно, а ты… — обиделась Настя.

Помолчали.

— Ты, думаешь, они так долго воевать будут? — вдруг испуганно спросила девочка. — Значит, этот гад Павло нас долго еще мучить будет…

— Да может, его убьют раньше.

— Хоть бы и убили. Только плохо так говорить. Лучше бы он от мамы отстал…

Настя сделалась задумчивой, потом, ничего не сказав, ушла в дом. Было ясно, что у нее жизнь тоже не сахар и что если бы не Малхаз, девчонке было бы совсем плохо.

Я долго сидел один, наблюдая, как солнце, садящееся за гору, освещает последними лучами виноградник, начинающийся за небольшим огородом. Там было много неспелой «Изабеллы». Постепенно мысли вернулись в обычное русло. Если меня считают убитым и списали, как текущие потери, это может быть, и неплохо… Но, с другой стороны, куда мне деваться без паспорта, без денег? А если ничего не предпринимать, то так можно всю жизнь просидеть в горах и всю жизнь бояться, что тебя найдут и будут судить. Вспомнил, как когда-то в старой газете видел фотографию мужика, похожего на дикаря. Еще во время Великой Отечественной он спрятался в сарае то ли от немцев, то ли от своих и просидел там лет пятьдесят. Кто-то его кормил. А выходил он только по ночам — вот как боялся! А чего бояться в семьдесят-то лет?

Впрочем, тут же вспомнился рассказ покойной бабушки о том, как умирал ее дед. Ему уже было под девяносто, когда большевики отобрали у него все: дом, землю, лошадей… Он был вынужден доживать последние дни у соседей, которые поставили ему кровать в сенях, рядом со свиным хлевом и курятником. Так вот, перед смертью в свои девяносто лет прадед подозвал мою бабушку и сказал, что ему страшно умирать…

Наконец совсем стемнело, и я пошел в дом. Настя с бабушкой сидели за столом и слушали приемник. Заботливая Софико налила мне чаю и пододвинула тарелку с вкуснющей чурчхеллой.

— Вот опять у вас цены подняли, а зарплату не дают. В Грозном война идет. Такая была большая страна. Все жили мирно. Кто нас всех перессорил?

— Такие, как Павло, и поссорили, — вмешалась Настя.

— Кто такой этот Павло? — удивилась Софико.

— А ты разве не знаешь? Мамкин новый ухажер.

— Эх, глупое дитя, что же маме одной теперь всю жизнь вековать? Когда мой муж умер, мне тоже одной плохо было. А уж сейчас и вовсе трудно. Хорошо ты пришла и вот Артем твой…

— Да никакой он не мой, просто помогает. Дезертир!

— Э-э, зачем так говоришь о молодом человеке. У него тоже гордость есть. Я видела, как он козу доит. Смешно, ой смешно, но она его слушается! Чувствует, что мужчина. Хозяин. А ты так говоришь. Дезертир, зачем дезертир? Если человек не хочет воевать, зачем силой тянуть?

— Да, бабушка, ты скажешь. Если никто воевать не будет, кому же тогда страну защищать?

— Какую страну? Чечня хочет жить самостоятельно, зачем мешать этому? Ах, впрочем, внучка, сейчас с этой демократией столько бандитов развелось, и, правда, страну защищать надо. Артем, у тебя родители есть?

— Есть, мама.

— Вот будет убиваться, плакать. Она ведь тебя потеряла…

— Я не оправдываю себя. Знаю, в Чечне гибнут мои сверстники…

— Хватит, все равно назад пути нет, — сказала Настя.

— А может быть есть? Послушай, Настя, а твой дядя посылал куда-нибудь письма? Вообще вы с кем-нибудь переписываетесь? Это я к тому — дошло письмо к маме или нет, как ты думаешь?

— Наверное, дошло. Не знаю. Давай ты новое напишешь, а я, когда поеду в город, его опущу. Нет, отнесу прямо на почту. Сильно переживаешь?

— Конечно.

— А вообще-то ты правильно сделал, что сбежал, — Настя пристально посмотрела на меня и после паузы добавила: — Тебя все равно бы убили в первом бою. Ты беззащитный.

— Это почему еще?

— Да ты не обижайся. Просто ты не рожден быть воином. Не дано тебе.

— А кому дано? Уж не тебе ли?

— Я ведь не мужчина, но себя в обиду не дам. Меня отец научил. Пойдем, покажу.

— Что? — удивился я.

— Пойдем, пойдем, не бойся.

Мы вошли в сарай, и Настя протянула мне деревяшку:

— Представь, что это нож, и ты на меня нападаешь. Ну, держи крепко и бей сверху.

Я замахнулся, и вдруг полетел вперед, с трудом понимая, что произошло. Настя, ловко перехватив мою руку, резким рывком потянула вперед. Понял, что она поймала меня на движении.

— Ого, — выдохнул я и, вскочив на ноги, ударил уже снизу.

Снова моя рука ушла в сторону, и я получил коленом в живот.

— Вот ты и готов, — сказала Настя, намекая на то, что могла ударить меня ниже.

— Это против ножа или палки, — заметил я, — а вообще здорово. Ты молодец.

— А хочешь, я тебя научу? Это просто. Обычные законы физики. Встань еще.