Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

– Тогда это за счет заведения.

– Э-эй, – девушка потянула его за рукав сильнее, привстала, перегнулась через стойку и, покачнувшись, обхватила официанта обеими руками. В зале раздались смешки. Кисё не делал никаких попыток освободиться.

– Да ты добрый, Камата. – Она ткнулась лицом в его одежду, оставив на белой рубашке полосы розовой помады. – Я сразу поняла, что ты добрый, хотя в тебе есть что-то зловещее… как мы тогда с тобой на кладбище встретились, помнишь, а?

– Конечно, помню, Араи-сан.

– Слышьте, – она обратилась к другим посетителям. – Он там плакал над чьей-то могилой, прямо слезами заливался. Я думала, там твой родственник похоронен, Камата. – Она слегка встряхнула его. – Но потом посмотрела – фамилия-то была совсем другая, да и помер тот человек лет семьдесят назад, камень весь мхом порос. Вот, думаю, что за блажь такая – плакать над чужой могилой, да еще и тащиться к ней в гору.

– Ну что вы, Араи-сан, кто же станет плакать над чужой могилой, – возразил Кисё.

– Вот и я про то же. А ты, значит, добрый, да… – Ее веселость постепенно, как бывает при опьянении, сменялась унынием. – Слышь, Камата, познакомь меня с этим иностранцем, пусть увезет меня отсюда нахрен. И ее, – она качнулась в сторону подруги, уже равнодушно тянувшей свое «нон-арукоору» пиво, – ее тоже познакомь. Пусть нас обеих нахрен отсюда увезет.

Кисё улыбнулся.

– Э-эй! – Она снова повернулась к Александру. – Амэрика-дзин дэс ка?[101] Уот из йор нэ: му? Я немного говорю по-английски и готовить хорошо умею, могу каждое утро делать тебе тамагояки, это такой японский омлет. – Она отпустила одну руку, чтобы снова помахать Александру, и чуть было не потеряла равновесие, но Кисё вовремя поддержал ее. – Ну чего ты молчишь, как рыба? Меня Кими зовут, пишется как «дерево» и «искренность»[102], вот так, – она попыталась изобразить пальцем в воздухе иероглифы. – А ее – Момоэ, как «персиковая ветвь», пишется охрененно красиво[103]. Она делает таких потешных кукол и всяких зверушек из бумаги и тряпок, настоящее искусство, их иностранцы всегда покупают, брелоки и всякая такая мелочовка так вообще нарасхват идут, особенно этот, синий человечек, весь в каплях дождя, только успевай шить новых, так их быстро расхватывают. У нее, правда, нет одного переднего зуба, она в детстве упала с волнорезов, там, – Кими неопределенно махнула рукой в сторону побережья, – поскользнулась на мокрых водорослях. Но зубной врач поставил ей новый – не отличишь от настоящего!

В зале снова засмеялись.

– Эй, заткнитесь там! – Девушка пьяно помотала головой. – Момоэ – отличная девчонка, она выйдет замуж за этого американца. Слышь, у вас же на Западе есть поговорка, что самая лучшая жена – японская жена, а? Есть или нет? Что ты все молчишь?

– Я не американец, – наконец ответил Александр. – И я не ищу себе жену.

– Аа… – Девушка пренебрежительно фыркнула. – Грубиян! Ну и черт с тобой. Все вы, иностранцы, придурки, ничем не лучше наших японских мужиков. Эй, Камата, а ты женишься на мне?

– Обязательно женюсь. – Кисё наконец освободился от ее объятий и осторожно усадил девушку обратно на стул. – Не обижайтесь на моего друга, пожалуйста. Он немного скромный и просто растерялся.

Она в ответ только грустно покачала головой.

– Ну, ну, не нужно так, Араи-сан. Я заварю для вас кофе, и вам сразу же станет лучше. – Кисё искоса глянул на Александра, как тому показалось, с осуждением. – Вы просто выпили чуть больше, чем следовало.

– Сегодня пятница, – буркнула Кими. – Мы с подругой имеем право отдохнуть по-человечески.

Александр отпил остывшего маття и отвернулся. Периодически было слышно, как Фурукава вытаскивает из аквариума очередную обреченную рыбину; когда рыба была особенно крупной или он примеривался гвоздодёром чуть дольше обычного, чтобы ударить ее, подвыпившие посетители его подбадривали, Фурукава огрызался. Кисё ни на минуту не оставался без дела: принимал заказы, наполнял бокалы пивом и заваривал чай и кофе. С каждым клиентом он успевал перекинуться парой слов: вообще, создавалось впечатление, что он родился и прожил всю жизнь на Химакадзиме, а не приехал сюда всего два или три месяца назад. Александр вздохнул и потер слезившиеся глаза. Изуми была права, ему не стоило выходить сегодня из дома. Он бросил взгляд на Кисё, беседовавшего с молодым рыбаком, присевшим за барную стойку.

– Тунца лучше всего ловить на мелкого кальмара, – рассказывал рыбак. Официант его слушал, как будто ничего интереснее ловли тунца в мире не существовало. – Дедовский способ, но я тебе скажу, лучше еще ничего не придумали, только на кальмара и можно поймать по-настоящему большого тунца. Мой отец поймал однажды такого тунца весом больше трехсот килограммов, так он ушел на Цукидзи[104] за девятьсот тысяч долларов…

– Чего ты врешь, Такахаси?![105] – Возразил кто-то из посетителей. – Никогда твой отец не ловил такого огромного тунца! И если бы у него было девятьсот тысяч долларов – торчал бы ты здесь как дурак со своей младшей сестрой, как же!

– Дурак, говоришь?! – Тут же вспылил Такахаси. – Давай-ка выйдем, я тебе покажу, кто из нас дурак!

– Никогда не видел, как ловят тунца на кальмара, – сказал Кисё, ставя перед молодым человеком стакан с разбавленным виски. – Должно быть, это очень красиво.

– Ну да, – хмуро согласился парень. – Ничего себе, есть на что посмотреть. Мой отец говорил, в ясную ночь фонари на лодках кажутся отражениями звезд, а в пасмурную – самими звездами. Когда я поймаю огромного тунца, наша с сестрой жизнь изменится, а эти все позакрывают свои рты.

– Когда я был маленьким, отец как-то повел меня на рыбный рынок в Осаке, – продолжал Кисё. – Там продавали большого голубого тунца: жабры и чешуя у него переливались, как морская вода на солнце. Я был так им очарован, что, пока продавец не видел, протянул руку, чтобы дотронуться до него, и поранил ладонь о его острый плавник, вот, – официант показал рыбаку свою руку, – с тех пор остался шрам. Только очень храбрый человек решится охотиться на животное, которое даже после смерти может постоять за себя.

– Вот и я о чем говорю. – Парень отхлебнул виски хайбола[106] и взглянул на ладонь Кисё. – Ого, красивый шрам, похож на рыболовный крючок. Не говори девчонкам, что это ты в детстве поранился, придумай для них какую-нибудь историю, они это любят.

Настроение у него, похоже, улучшилось.

Кисё со своей неизменной улыбкой занялся следующим заказом. Александр попросил у него еще одну чашку чая и тарелочку со сладко-солеными снеками, полагавшимися к пиву. Сегодня обслуживать посетителей Кисё помогали две женщины: одна лет сорока, другая совсем молоденькая. Их имен Александр не знал, хотя обеих видел в ресторане уже не в первый раз. Они были друг на друга похожи, и даже в движениях у них было что-то общее, так что Александр решил, что это мать и дочь. К концу дня обе порядком выбились из сил, и в какой-то момент молоденькая, несшая поднос с грязной посудой, запнулась и наверняка бы упала и перебила все плошки и бокалы, если бы Кисё в мгновение ока не подскочил к ней и не подхватил одной рукой поднос, а другой – не придержал бы девушку за плечо. На ее круглом, не очень привлекательном лице вспыхнул румянец.

– Вам нужно отдохнуть, Кобаяси-сан. – Кисё забрал у нее поднос и поставил на свой стол. – Нельзя столько работать.

Она еще больше покраснела и опустила голову,