Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая

Вслед за тем Ведома запела заклинательную песнь. Бабка Рагнора стала обучать ее этому искусству с десяти лет – когда умерла ее предыдущая помощница. Заклинательная песнь: она состояла из «сильных слов», выпеваемых особым образом, ровным, даже заунывным голосом, так, чтобы можно было убаюкать живых и разбудить мертвых.

«Ночью сильнее становятся все мертвые воины, чем днем при солнце…»[9]. Когда она, еще девочкой, впервые услышала эти слова, в ней будто что-то перевернулось, встрепенулось, отозвалось. Рагнора не рассказывала этого, но Ведома со временем сама поняла: существуют такие особые слова, слова-ключи. Как часть священных песен, они веками передаются из поколения в поколение, их слышат сотни и тысячи людей, но лишь для некоторых эти слова открывают дверь, через которую можно выйти за пределы мира яви, мира живых людей. Слов таких много, для каждого они свои. Из уст в уста, из страны в страну, они блуждают подолгу, пока не набредут на того человека, которому послужат дверью в Иное. Они могут ждать его сотни, тысячи лет. Но им ничего не сделается: ведь слова бесплотны и нетленны, им не страшны дали, холода и годы.

«Ночью сильнее…» При этих словах перед Ведомой будто распахивалась темно-синяя глубина, мягкая, насыщенная невидимой жизнью. Она знала, куда идти, было ощущение, будто она парит в плотной пустоте. Собственный голос, выпевающий «сильные слова», не имеющие смысла в обыденном языке, доносился издалека, но проникал в каждый слой этой пустоты.

Однако Ведома не видела и не слышала тех, кого призвала. Ее задачей было держать дверь открытой, а пришедшие гости разговаривали с Рагнорой. Уже не первый год она тайком задавалась вопросом: позволит ли бабка ей самой когда-нибудь поговорить с гостями из курганов?

Она не замечала времени и не знала, скоро ли Рагнора сделала ей знак прекратить пение. Но вот бабка встала с трехногого сиденья и махнула девушке рукой. Ведома замолчала. Рагнора стала делать знаки, отгоняя духов прочь и закрывая за ними двери. Девушка стояла, глубоко дыша и впитывая ночную прохладу, запах земли и трав, чтобы вновь утвердиться в здешней жизни.

– Что они сказали?

Впервые в жизни Ведома задала Рагноре этот вопрос. Никогда раньше она не считала себя вправе лезть в столь важные дела без приглашения.

Бабка сердито оглянулась на нее.

– Они сказали, чтобы ты и думать забыла об этом красавчике из Ладоги! – отрезала она. – А почему – об этом я поговорю с твоим отцом!

Гостислава не ложилась, хотя было уже далеко за полночь. Она опасалась, что Рагнора не позволит внучке зайти к ней, но все же надеялась. Загасив лучину и велев Нориме спать, княгиня тайком то поглядывала в оконце, то выходила наружу и ждала: не послышится ли скрип отворяемых ворот.

И ждала не она одна. В избе самой Рагноры горел огонек, а Сверкер даже чаще, чем жена, выходил и прохаживался перед дверью. Он ждал мать, очень желая услышать, что ответили ей духи.

Когда бабка и внучка в сопровождении челяди наконец воротились, Рагнора сделала Ведоме знак не входить вслед за ней. Мать и сын ушли в избу, а Ведома, очень этим довольная, побежала к Гостиславе.

– Ну, что? – шепотом спросила княгиня, у дверей взяв ее за руку.

Прияна и Норима спали, и княгиня не стала зажигать огня. Задвинув заслонку на оконце, она усадила старшую дочь рядом с собой.

– Она сказала только, что за ладожского жениха мне не идти, – шепнула Ведома. – И еще про лиходеев тех с волока сказала на обратном пути. Что, дескать, ей старый Хринг велел сделать руническую дощечку с проклятьем и вложить в руку Биргира. И он, стало быть, как на тот свет пойдет, проклятье с собой унесет, оно и сбудется.

– Она не сказала, кто те лиходеи?

– Мне – нет. Отцу скажет, если знает.

– Я тоже кое-что знаю, – совсем тихо прошептала Гостислава. – Я говорила с Ведьмой-раганой.

Ведома кивнула в темноте: она и не сомневалась.

– И… ты ведь не узнала ее? – спросила мать.

– А я могла?

– Ты видела ее, только редко и давно. Это… невестка моя, Ростишина вдова, Еглута.

– Ростиша? Кто это?

– Это мой братанич двоюродный. У деда Станиши, Станислава Велеборовича, был еще сын Велеслав, твоего деда младший брат. У него сын – Станила, в честь деда нареченный. А Ростиша – его сын. Велеславова ветвь нашу на целое поколение обогнала, и Ростиша мне был племянник, а по годам почти ровесник. И у них с Еглутой был сын старший… не вспомнила, как звали. – Гостислава покачала головой. – Когда… варяги наши на Ольшанский городец пошли, Еглута пыталась с мальцом убежать. Села в челн и погребла прочь. Потом опрокинулась. Люди видели. Думали, они утонули оба. А теперь вон она объявляется! Живая, по всему судя. И знаешь, она мне намекала… – Гостислава сжала руку дочери, – что есть у рода нашего еще один росток живой. Что сможет Велеборовичей возродить и прежнюю силу им вернуть. Я не сразу и поняла, а потом догадалась: видать, сын ее тоже жив. И она даже хотела… говорила, что если ты за него выйдешь…

– Выйду? – удивилась Ведома. – Он же мне родич…

– Я сочла. До деда Станислава если считать, вы с ним будете родня в седьмом колене. Жениться можно. Но ты сама понимаешь – отец скорее убьет тебя, чем такое позволит. Он если и узнает, что Велеборовичей не под самый корень извел… и вот я думаю… – Гостислава помолчала, пытаясь собрать в кучу перепутанные мысли и догадки. – Не зря ведь она столько лет пряталась, а тут сама тебе и мне на глаза показалась, склонять к чему-то начала… Не он ли, сын ее, с теми лиходеями был? Ведь везли-то отцу что? Мечи булатные для дружины. И если Ростишин сын себе дружину для дела готовит, то ему эти мечи тоже нужны. Вот он и напал на обоз. Может такое быть?

Ведома молчала. Она пыталась осмыслить сказанное, которое, с одной стороны, было в согласии с ее собственными впечатлениями, а с другой – было слишком важно, чтобы вот так сразу все уразуметь.

Ведьма-рагана говорила ей о выборе. Гостиславе открыла, в чем этот выбор состоит. Жених, которого подберет отец ради укрепления своих силы и власти, – либо жених из леса, который, наоборот, будет пытаться отнять эту власть у Сверкера… Очень похоже, что этот лесной жених уже нанес первый удар: вырвал из рук врага оружие. И тем приобрел средство для борьбы за возрождение рода Велеборовичей, старинных смолянских князей…

– Это что же… – в испуге прошептала Ведома. – Кто-то нам… новую войну готовит?

Гостислава промолчала. «Пусть у злодея нашего есть сыновья, но ты ведь их жалеть не будешь, как он наших сыновей не пожалел», – сказала ей Ведьма-рагана. Но ее дочери этот злодей был родным отцом, а его сыновья – единокровными братьями. И приняв сторону незнакомого брата из леса, Ведоме придется принести в жертву этих братьев, еще маленьких… Девочек пожалеют – или на Волжский путь продадут, или дружине раздадут. А здесь – осада, драка, пожар… Все как тогда, когда Сверкер захватил Ольшанск.

– Нет! – выдохнула Ведома и затрясла головой. – Я не хочу так.

– Но твоя бабка задумала его погубить! – Гостислава заломила руки. – Последнего, кто остался!

Ведома не ответила. Разумеется, матери был дорог последний росток ее рода. Но в Ведоме силен был голос и ее крови с другой стороны – отцовской. «Мы хотели сделать наш мир больше», – сказала ей сегодня Рагнора. Однако путь в далекие страны оказался вымощен костями ее, Ведомы, родичей по матери. Она, Ведома, по рождению принадлежала к руси, но старый мир предков по матери тоже предъявлял на нее права. Если она сейчас позволит Рагноре колдовством погубить ее незнакомого родича, все останется как сейчас. Если же она поможет ему уцелеть, все для племени смолянских кривичей изменится опять. И эти перемены едва ли возможны без пролития крови.

И как она может решить, что лучше? Разве она Суденица или мудрая вёльва?

Однако судьба не спрашивала, чего она хочет и может. Так долго лившаяся ровным потоком, она вдруг начала подавать знаки: время пришло…

Если Гостислава шепталась с дочерью в потемках, то Сверкер велел зажечь в избе матери побольше огней. Рагнора устало опустилась на скамью, покрытую медвединой: с годами она все больше уставала от нелегкого труда общения с духами. Сверкер сам подал ей восточную расписную чашу, где на дне был изображен желтыми и зелеными красками чудный крылатый зверь: в чаше было подогретое ромейское вино, смешанное с медом и отваром цветков боярышника. Рагнора любила этот напиток, восстанавливающий силы. Кивнув в благодарность, она отпила из чаши и закрыла глаза, ожидая, пока бодрящее тепло растечется по жилам.

– Ну, что? – так же, как жена, не утерпел Сверкер.

– Духи сказали, чтобы мы гнали прочь этого ладожского красавца. – Рагнора открыла глаза. – Они сказали: если мы так или иначе породнимся с Ингваром киевским, с нами будет то же, что было с Ведомилом. К тому времени как Ингвар ладожский поедет осенью назад, наша невеста уже должна быть замужем. И ей нужен муж гораздо ниже тебя положением, такой, чтобы он не мог стремиться на твое место.