Курортный роман - Радфорд Эмма

– Ты всегда можешь вернуться.

В последний раз окинув долгим взглядом остров, который уже превратился в полоску на горизонте, она обернулась к Мартину.

– Ты хотел рассказать мне о каменных нишах, которые мы видели на некоторых домах. Ты тогда что-то упомянул о народных сказаниях…

– Ах, да, – Мартин расплылся в улыбке, – говорят, в былые времена таким образом сообщали, что в доме есть невеста. Когда девушка достигала определенного возраста, ее отец ставил горшок с цветком в нише над дверью, который стоял там, пока не находился поклонник с твердыми намерениями и не забирал его.

– Представляю, как бы понравилась такая идея моему папе! – рассмеялась Николь. – Он уже давно мечтал выдать нас с Мэгги замуж в основном потому, что очень хотел внуков.

– Ну и что ты думаешь? – как бы между прочим спросил Мартин, глядя на увеличивавшуюся вдалеке точку третьего, и самого маленького из Мальтийской гряды, острова Комино.

Она не видела его лица, но что-то подсказывало ей, что он с нетерпением ждет ответа.

– О чем? – осторожно переспросила она.

– О замужестве. Привлекает тебя эта идея?

– Я уже однажды попробовала… Иногда мы совершаем ошибки, за которые потом приходится расплачиваться.

– И что же произошло?

Николь растерянно заморгала глазами. Вопрос Мартина снова толкал ее на неприятные воспоминания.

– Просто поняла, что еще не созрела для семейной жизни, – не желая вдаваться в подробности, в двух словах пояснила она. – Я, как и ты, решила жить одна, так намного приятней.

– Когда я мог сказать тебе такое? – Мартин оторвался от перил и повернулся к ней. Николь моргнула, не веря своим глазам: прямо перед ней свершалось таинство трансформации. За какое-то мгновение Мартин превратился в абсолютно незнакомого ей высокомерного, надменного получеловека-полудемона, с холодным блеском в глазах, с жесткой полоской вместо рта. – Когда? – спросил он с такой агрессивностью, что Николь в испуге отпрянула.

– В прошлом году… ты… я…

Судорожно перебирая в памяти все их встречи, она не могла вспомнить ничего подобного. Просто однажды, размышляя при ней вслух, полагая что она спит, он сказал…

– Ты сказал… что не ищешь каких-то серьезных отношений с женщиной… тебе они не нужны…

– Да, так было, – перебил ее Мартин. – Меня полностью устраивала моя жизнь, мне нравилось чувствовать себя свободным…

Именно это и было приманкой, на которую она клюнула, подумала Николь. После Дэвида с его немыслимым давлением, которое он оказывал на нее, пытаясь добиться невозможного в своем стремлении безраздельно обладать ею, превратиться в ее властелина, она стала избегать мужчин, страшась любого проявления их симпатий. В этой связи Мартин со своим мировоззрением показался ей совершенно безопасным и даже идеальным партнером.

– Ты же сам говорил, что чертовски боишься потерять свободу.

– Естественно! – вскипел Мартин. – Я бы тогда сказал все…

– Чтобы уложить меня в постель! – закончила за него Николь, когда он замялся, видимо, подбирая слова.

– А ты в общем-то и не сопротивлялась, – негромко, но очень решительно, даже с раздражением, заметил Мартин.

Бог мой, как же он жесток. Неужели нельзя по-другому, более мягко расценить его, и особенно ее, поступок? Ну хоть бы из деликатности сказал об этом как-то иначе.

– Я…

Но под его пронзительным ледяным взглядом она стушевалась и не нашлась что ответить. Почему-то ей вдруг припомнились портреты рыцарей ордена Св. Георгия XIV века – первых правителей Мальты – из картинной галереи в Валлетте. Они смотрят на мир с такой же надменной самоуверенностью, что и производило впечатление удивительного сходства Мартина с ними.

– Ты же буквально вешалась мне на шею, – безжалостно бросил ей в лицо Мартин. – Мне только осталось дать тебе то, что ты хотела.

– Мы хотели! – наконец-то Николь собралась с духом дать ему отпор. – Ты…

Мартин вопрошающе поднял бровь и взглядом, исполненным презрения, снова заставил ее замолчать.

– Откуда тебе знать о моих мыслях? Разве тебя это волновало? Ты же не осталась, чтобы понять меня.

– У нас было семь дней…

– Семь дней, – повторил он, придавая словам оттенок черной иронии, смешанной с горечью. – Даже Калипсо подарила Одиссею семь лет, а ты…

– Ты никогда не говорил, что тебе нужно нечто большее!

Николь почувствовала себя загнанной в угол. Он упрекнул ее в семи днях, но только ей одной известно, как она, придя в себя и трезво осмыслив случившееся, переживала потом из-за своего легкомыслия. Слишком поздно к ней пришло прозрение, что в ее руках Мартин был лишь орудием для того, чтобы забыться. Он стал для нее чем-то вроде алкоголя или наркотика.

– Я просто посчитала…

– Ты посчитала?

Николь отпрянула в испуге, услышав ничем не прикрытую злобу в голосе Мартина, когда он повторил за ней, перевернув весь смысл ее слов.

Что он хотел этим сказать? Ему нужно было еще чего-то – не просто курортного романчика без всяких обязательств и дальнейших отношений? Нет, это невозможно. В конце концов, она же собственными ушами слышала, как он сказал, что все скоро само прогорит. Может быть, их связь и могла бы еще сколько-то продлиться, если бы не злополучный телефонный звонок, но как долго? Пожар, с такой страстью бушевавший в их сердцах, очень быстро превратился бы в тоненькую струйку дыма на пепелище. Любому огню необходима подпитка, которой в данном случае неоткуда было взяться.

Все последние двенадцать месяцев она убеждала себя в этом. Но, снова попав на остров, Николь, к своему ужасу, поняла: пламя, зажженное год назад, не угасло, более того, вспыхнуло с новой силой при первом же прикосновении к ней Мартина. И она стала прилагать все усилия, чтобы погасить его.

– Ты посчитала! – продолжал Мартин, теперь его голос перешел в угрожающий звериный рык. – А ты спросила меня?!

Николь почувствовала, будто ей перекрыли кислород, и стала ртом хватать воздух. Нет, не спрашивала – просто не видела в том необходимости. Она сбежала на Мальту от Дэвида, от того кошмара, в который он превратил ее жизнь, в надежде обрести душевный покой. И, что греха таить, Мартин просто попался под руку. Как ей тогда показалось, они оба хотели одного и того же – слегка развлечься, ничем лишним не забивая себе голову, никуда не углубляясь, и без всяких претензий с обеих сторон…

– Уж не хочешь ли ты сказать, что собирался жениться на мне? – Она попыталась прикрыться маской цинизма, чтобы не выдать возникшую так некстати внутреннюю дрожь. Вот почему ей не хотелось затевать тогда никаких разговоров. Даже теперь, по истечении двенадцати месяцев, всякие мысли о чем-то серьезном будоражили в ней память о предложении Дэвида и о том, что последовало затем.

– Нет, – помедлив, ответил Мартин. – Не буду тебе врать.

Именно такого ответа она, судя по всему, и ждала, и вряд ли он был бы другим год назад. Ей бы сейчас обрадоваться, возликовать, но почему же тогда у нее вдруг возникло острое ощущение горечи и какой-то внутренней пустоты?

– Вот и отлично, – огрызнулась Николь. – Тогда… все встало на свои места…

– Как тебя понимать?

Уже стемнело, и лица Мартина не было видно, тем не менее голос передал его волнение.

– Очень просто. Нам теперь обоим ясны наши позиции. – Она помедлила, подбирая слова, но так и не нашлась что сказать. – Я… ты… у нас был легкий курортный роман, но сейчас все кончено…

Она оборвала себя на полуслове, увидев, как Мартин медленно и очень непреклонно покачал головой. Его реакция совсем сбила ее с толку. Если хотя бы не было так темно, может, по выражению его лица ей удалось бы догадаться, о чем он думает.

Но когда Мартин заговорил, она даже обрадовалась, что не видит сейчас его.

– Все только начинается, моя Калипсо, – насмешливо заявил он. – Я… мы… – Он передразнил Николь, спотыкаясь на каждом слове, сразив ее своим откровенным цинизмом. – Я же тебе сказал, что между нами ничего не кончено.