Новое время — новые дети - Ирина Медведева

Мы хотели на этом закончить, а потом вспомнили один эпизод. Дело было под Рождество, Нас пригласили на представление, которое показывали приехавшие в столицу провинциальные школьники. И все вроде бы было прекрасно: о детях позаботились, их приобщили к культуре, устроили им праздник, привезли в столицу. Словом, все было, как раньше, только показывали они уже не литературно–художественный монтаж со стихами Барто и Михалкова, а Рождественский вертеп.

Тоненькие детские голоса славили Рождение младенца Христа, и расстроганные зрительницы поспешно доставали из сумочек носовые платки. Но нам что–то мешало испытать запрограммированное умиление. И скоро мы поняли, что именно. Когда мы шли к подвальчику, где все это происходило, подъезд к дому был забаррикадирован иномарками. Это была одна реальность. А когда в зале погас свет, софиты высветили другую реальность: худые и бледные лица детей, ноги, напоминавшие макаронины. Педагоги искренне считали, что они внесли свой скромный вклад в возрождение России, а мы и теперь уверены, что по сути (конечно, не желая того) они предали детей, ибо признали, что жизнь, в которой соседствуют две такие реальности, незыблема. Признали, что каждому свое, и в этой подлой ситуации учили детей смирению.

Что ж, лучшего рождественского подарка власть получить не могла.

Глава IX

НОВАЯ РУССКАЯ КАСТАЛИЯ

Вы заметили, что слово «элита» звучит сегодня все чаще и уверенней? По расхожести оно уже вполне сопоставимо со словом «демократия». Более того, если к любимым словосочетаниям политологов типа «правящая элита», «властная элита», «региональные элиты», «борьба элит» еще можно худо–бедно подобрать «демократические» аналоги, то в сферах, далеких от политики, рейтинг элитарности куда выше. Попробуй скажи: «демократическая мебель», «демократические сорта кабачков», «демократические дома, меха, отдых… образование»…

Показательно и заметное смещение смыслового акцента. Если раньше слова «элитный», «элитарный» обозначали «лучший», то сегодня это прежде всего значит «для избранных», т.е. для богатых. (Правда, кабачков это не коснулось. Даже самые элитные сорта могут стать достоянием широких масс). Так что, слыша теперь про элитарное образование и элитарные лицеи, наши сограждане уже понимают, что речь идет не столько о качестве образования, сколько о социальном составе учащихся. И спрашивают обычно не чему там учат, а сколько это стоит.

Мы же поинтересовались первым. И узнали, что именно такие школы в первую очередь поспешили воспользоваться новыми гуманитарными учебниками. И это совершенно естественно. Идеология подобных учебников по сути элитарна. Это и есть идеология нарождающегося в России нового правящего класса. Вот кому новое образование призвано обеспечить психические опоры.

— Ну и хорошо! — скажут нам. — Пусть хоть кто–то выиграет в этой жизни. Пусть хоть кому–то перепадет. Хоть кто–то вырастет нормальным человеком. А там, глядишь, элитарная идеология окрепнет, наберет силу и получит достаточное количество приверженцев.

И действительно, если в случае с бедными детьми максимальное заглушение темы социальной несправедливости, так волновавшей умы русской дореволюционной интеллигенции, безоговорочное осуждение восстаний и революций, повышенное внимание к теме отдельной личности, упор на индивидуальное счастье — все это идет вразрез с их истинными интересами, то интересам богатых детей это соответствует прямо–таки идеально.

Все вроде бы логично, но не будем забывать, что существует понятие бредовой логики. Например, шизофреники могут рассуждать в высшей степени логично, но если спуститься по ступенькам их умозаключений вниз, к базовой, исходной посылке, то окажется, что в основании стройной системы лежит фантом, миф, мираж.

Поэтому нам кажется небесполезным пройти несколько ступенек вниз и посмотреть, на каком же реальном основании будет покоиться предполагаемая идиллия. Конечно, для создания психологического комфорта лучше всего было бы воспитывать богатых детей совершенно изолированно от мира бедных. Но это, увы, недостижимо, ибо даже из окна «мерседеса» ребенок может увидеть нищих с протянутой рукой, а также подбежавшего к «мерседесу» мальчишку с тряпкой для протирки стекол. И живут богатые и бедные пока что вперемежку, а не в разных районах. (Порой даже в одних и тех же домах). Да и по телевизору то объявят про голодовку обнищавших шахтеров, то про забастовку не менее обнищавших учителей и врачей. В общем, проблему бедности не обойти никак, и приходится волей–неволей что–то ребенку объяснять. И не просто объяснять, а формировать правильное (по мнению богатых родителей) отношение.

Собственно говоря, мы об этом уже писали и даже вкратце рассмотрели 3 варианта бытующих установок. Теперь мы остановимся на них подробнее и рассмотрим возможное влияние этих установок на психику элитарного ребенка. А также возьмем на себя смелость сделать какие–то прогнозы.

«Антагонистический» вариант («бедные сами виноваты, потому что лентяи и пьяницы») по сути дает установку на презрительное отношение к неимущим. Но презрение, если можно так выразиться, не детское чувство. Нормальный ребенок по природе не высокомерен. И это даже биологически оправдано, потому что высокомерие резко сужает круг интересов и общения, а значит, и познания мира. Нельзя быть одновременно высокомерным и пытливым. Кроме того, классовое презрение в демократическом XX веке непременно должно подзаряжаться агрессией (ведь уже нет «испокон веку» установленных сословных перегородок и презрение к низшим классам необходимо жестко мотивировать, иначе возникают вполне оправданные сомнения). Но агрессия и для взрослойто психики разрушительна, а для детской тем более.

И это еще не все. Давая подобную установку, родители обрекают ребенка на ответную ненависть, ибо традиционно негативное отношение к богатым будет многократно усилено. Мало того, что ты «новый русский», так ты еще и нос воротишь?! Т.е., ребенок будет жить в ощущении постоянной угрозы, исходящей от огромного враждебного мира. (Ведь процент бедных очень намного превышает процент богатых). Причем угроза эта не диффузная, не «вообще», а направленная конкретно на него. Сейчас и самые обычные дети склонны к повышенной тревожности и страхам. Что же говорить о тех, которые напоминают броскую мишень? И никакой телохранитель тут не поможет. Душу–то он не охранит. В раннем возрасте «антагонистический» вариант вызывает у детей болезненные страхи, в подростковом — повышенную агрессию (в основе которой лежит все тот же неизжитый страх, порождающий патологические формы защиты). А это прямой путь к хулиганству и уголовщине.

Будет ли способствовать разрешению внутреннего конфликта «обновленное» образование? Думаем, нет, потому что оно этот конфликт тщательно замазывает, уводя ребенка в другой мир. Но реальность настолько ярче и убедительней учебников, что и уходить от нее надо гораздо более эффективными способами. Что такие дети и делают. Недаром среди «новых русских» одна из важнейших проблем — проблема наркомании их детей. И смешны объяснения, что, дескать, у богатых подростков много денег на карманные расходы. (Как будто кроме как на анашу деньги девать некуда!) И наркоман, и алкоголик — это люди прежде всего неустойчивые, не находящие в реальности достаточно прочных опор.

А описанные нами дети с ранних лет попадают именно в такую ситуацию. Что может дать опору душе, которую разъедает агрессивное презрение? Причем презрение к слабым, совсем уж омерзительное в нашей культуре.

— Катарсическое чувство стыда.

А именно это спасительное бремя с души таких детей и снимают! Сначала родители, а потом и школа.

«Отстраненный» вариант сводится к тому, что жизнь бедных — это чужая жизнь. А надо интересоваться своей. В одном элитарном лицее нам даже так и сказали: «У нас кастальское братство. А то, что творится за окном, нам просто не интересно». (Как вы догадываетесь, это сказал интеллигентный человек, читавший «Игру в бисер»). Т.е., это вариант кастовой обособленности, в основе которого лежит равнодушие. В отличие от первого, он эмоционально не заряжен и поначалу кажется более благоприятным для психики, поскольку ее не разъедают агрессия и презрение.

Но только человек, совсем уж не знакомый с детской психологией, может предположить, что ребенку под силу отдифференциировать, чем стоит интересоваться жителю Касталии, а чем не стоит. Тем более, что в современном мире, где все так перемешано и переплетено, и взрослому весьма непросто отделить «зерна» от «плевел». Скажем, элитарность искусствоведения не вызывает сомнения. И лицеисты–кастальцы идут в Третьяковскую галерею. А там куда ни посмотри — везде народ! Ведь русская живопись очень демократична. И детей — так уж они устроены–особенно заинтересует жанровая, сюжетная живопись, а не пейзажи, натюрморты и даже портреты. Поэтому в память им врежутся прежде всего Перов, Репин, Федотов, Суриков. И примеров подобных тьма.