Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой - Александр Попов

ПАВЕЛ. Извините, пожалуйста. Сейчас я сначала прорепетирую. (Тасует карты.)

САША. Не обижайтесь, Павлик. Лучше, я вам скажу это, чем кто-нибудь другой. Правда?

ПАВЕЛ. Конечно.

САША. Вообще, я рада вам, Я рада, что мы поняли друг друга. Ну что? Получается?

ПАВЕЛ. Сейчас. Нужно разогреть руки. Это почти эстрадный номер. Сейчас.

САША. Вы не обижайтесь, что я встретила вас так. Я ведь очень устаю на работе. И еще я не люблю бессмысленных разговоров. Это так тяжело. О чем говорить?

ПАВЕЛ. Странно. Сейчас плохо получается. У меня дрожат руки.

САША. На работе тоже приходится много говорить. А что толку? Чаще всего в служебных делах нет никакого взаимопонимания, а от этого смертельно устаешь.

ПАВЕЛ. О! Это я очень хорошо знаю.

САША. Только считанные люди не понимают, нет, а пытаются понять тебя. А ведь общаешься со многими.

ПАВЕЛ. Я, кажется, готов. Задумайте три карты.

САША. Хорошо, тройка, семерка, туз.

ПАВЕЛ. Нет, вы про себя задумайте.

САША. Хорошо.

ПАВЕЛ. Вот я тасую колоду. Следите внимательно.

САША. Возможно, на вашей работе это не так уж и важно, но у нас… Мы ведь общаемся с детьми, и если не будет взаимопонимания между взрослыми…

ПАВЕЛ. А это возможно?

САША. А разве нет?

ПАВЕЛ. Нет, я ничего не утверждаю. Я только спросил… Теперь снимите. Я сейчас делю колоду на три части. Вы помните, что вы задумали?

САША. Да. Но я вас не поняла… Взаимопонимание необходимо. Бедхудов говорит, что это наша единственная обязанность, единственный долг: как минимум, понимать друг друга, если мы хотим научить чему-то молодое поколение. Он говорит, что все остальное приложится, что все остальное — это дар божий. (Вдохновенно.) Мы должны собрать воедино все приобретенное нами, все знания, все успехи и передать им. И поэтому мы должны быть заодно. Бедхудов говорит, что иначе мы проиграем, что иначе это новое поколение зачеркнет нас, переступит через наши понятия, категории и пойдет дальше. Он говорит…

ПАВЕЛ (тихо). Вы любите его, Саша?

Входит Люба.

ЛЮБА. Привет.

САША. Привет. (Идет к пианино.)

ЛЮБА. У вас пир?

САША (играя гаммы). У нас пир.

ЛЮБА. И карты? С ума сойти! (Разглядывает Павла.) Ваша фамилия Фазаньев?

ПАВЕЛ. Нет, Фарятьев. Павел Фарятьев.

ЛЮБА. А я Люба. Как вы находите, я похожа на Шуру?

ПАВЕЛ. Нет, не совсем. Вернее, совсем не похожи.

ЛЮБА. Странно. А ведь единоутробные сестры.

САША. Люба, не ломайся.

ЛЮБА. А я не ломаюсь. Она меня роняет в ваших глазах. Почему? Как вы думаете?

Входит мама.

МАМА. Люба, ты почему здесь? Ты почему не в кино?

ЛЮБА. А мне здесь интересней. И я как раз сейчас есть хочу.

МАМА. Иди на кухню. Там поешь.

ЛЮБА. Но здесь уже все готово.

МАМА. Иди туда, я тебе говорю.

ЛЮБА. Но я хочу познакомиться со своим деверем.

САША. Убирайся отсюда, Люба.

ЛЮБА. Ах так! Она вас ревнует. Не рано ли? Как вы думаете? (Уходит в соседнюю комнату.)

МАМА. Глупышка маленькая… Они так все время пикируются с Шурочкой. Пикируются и пикируются, а друг без друга жить не могут. Горячее не нести?.. Ну, я попозже. (Уходит.)

Пауза.

ПАВЕЛ. Простите меня, Александра.

САША. Скажите… Скажите, пожалуйста, как выйти из этого заколдованного круга? Все мы незлые люди и хотим друг другу добра. Вот ведь они говорят, что любят меня… За что, скажите, люди мучают друг друга? Почему? И любят — мучают, и не любят — мучают. Вот и я веду себя жестоко, бестактно. Вы хороший человек. Но что я могу сделать? Вы любите меня?

ПАВЕЛ. Я люблю вас. Да.

САША. А я не люблю вас. Так что я могу сделать? И что вы можете сделать? Скажите.

ПАВЕЛ. Может быть, я как-то сумею заслужить вашу любовь?.. Может быть, со временем…

САША. Господи! Да разве ее можно заслужить? О чем вы говорите? Как же ее можно заслужить? Чем? Вы думаете, была бы вся эта неразбериха, весь этот ужас, если бы каждому воздавалось по заслугам?

ПАВЕЛ. Я ни на что не претендую. Я не имею права…

САША. А я вам и не советую претендовать, Я скажу вам по секрету: кроме вас, вообще никто не хочет претендовать.

ПАВЕЛ. Не нужно так говорить. Не нужно. Я прошу вас, посмотрите этот фокус до конца.

САША. Нет, уж вы послушайте. Мне тоже нужно выговориться. Хоть один раз. Ради бога, посмотрите на меня внимательно. Скажите, я уродливая? Я произвожу ужасное впечатление? Может быть, я глупая? Чрезвычайно глупая, одна на миллион, и это сразу бросается в глаза. Скажите правду.

ПАВЕЛ. Вы же знаете что это не так.

САША. Нет, не знаю. Когда-то я встретилась с человеком, который был… Господи, почему был? Он самый умный, добрый, красивый. Может бить, только для меня. Пусть так, но для меня он такой. И одно время мне даже казалось, что он тоже любил меня. Вернее, ему так казалось. (Испуганно.) А может быть, ему даже не казалось? Впрочем, это не важно. Посмотрите на меня внимательно. Что-то во мне, очевидно, не так. Иначе за что же меня так наказывать? Я ведь так хотела заслужить его любовь. Видите, как это глупо звучит.

ПАВЕЛ. Да, я понимаю. Это глупо.

САША. Но, очевидно, не так уж глупо, если тысячи людей этим занимаются? Как вы думаете? Очевидно, это правильно. Только не по адресу, вот в чем вся беда. Где-то нарушился порядок с самого начала. Кто-то пропустил свою очередь, и дальше все идет вкривь и вкось. Как вы думаете?

Павел не ответил, Саша задумалась.

Я в этом городе каждую улицу помнила так: здесь мы ходили, а здесь — нет. Все было связано с ним… А куда я могла уехать? Я не могла от него уехать… Я, конечно, смирилась… Наверное, со всем можно смириться. Только разве это жизнь, если нет радости ни в чем и если нет надежды?

В комнату заглядывает Люба.

ЛЮБА. Можно я с вами посижу?

САША. Посидишь попозже.

ЛЮБА. А можно я выпью наливки?

САША. Выпьешь попозже.

Люба исчезает.

И не нужно на меня так смотреть! Нельзя на меня так смотреть. Это какая-то ошибка, уверяю вас. Если бы вы знали, Павлик, как я унижалась…

ПАВЕЛ. Нет. Не говорите так. Это неправда.

САША. Это правда. Я готова была на все, только бы он был со мной. Мне необходимо было видеть его каждый день, только видеть, говорить, хотя бы это. Я не могла без него жить. Я звонила по телефону и слушала его голос. Я стояла под его домом и смотрела на окна, я писала ему письма вечером и клала их под подушку. Я целыми ночами сидела и бубнила: «Дорогой, миленький! Услышь меня, пожалуйста! Вспомни обо мне хоть на минутку. Я так люблю тебя, мой хороший…» (Плачет.) Ну скажите, разве женщина может так вести себя? Разве я могу воспитывать детей? — И разве может после этого кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь любить меня? Даже вы!

Мама гордо вносит на блюде жареного гуся.

МАМА. А вот и горяченькое!

САША (кричит). Уйди отсюда, мама!

Мама выходит.

Господи! Зачем я так? (Пауза.) Мама!

Мама не заходит.

(Успокаиваясь.) Мой вам совет, Павлик. Никогда не будьте откровенны. Это слабость. А люди не прощают чужих слабостей. Они потом очень наказывают за них. При случае.

ПАВЕЛ (отчаянно). Неправда! Неправда!

САША. Я не о вас говорю.

ПАВЕЛ. И я не о себе говорю. Вы не должны так думать. Вы не должны отчаиваться.

САША (наигрывает какую-то мелодию). А я уже не отчаиваюсь. Давайте споем дуэтом. (Поет.) «Я прошу хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня…» Когда я услышала ее в первый раз, я была просто поражена.

ПАВЕЛ (пристально смотрит на нее). Я вам открою одну тайну. (Очень серьезно.) Дело в том, Александра, что и я, и вы, и все люди вообще живем не на той планете. Мы инопланетяне, так сказать. Понимаете?

САША. Это иносказательно, что ли? Такая метафора?

ПАВЕЛ. Нет, это не метафора. Дело в том, что когда-то очень давно люди из далекого мира попали на эту планету и остались здесь волею обстоятельств. А потом родились наши предки, а потом мы.