Трени-ян - Андрей Геннадьевич Кощиенко

Блии-ин, еле сижу. Препод по танцам — садист! Устроил вчера натуральный концлагерь. Я думал — помру, когда кросс по лужам бежали. Силы кончились и пришлось четверть дистанции пройти пешком, наплевав на начавшийся дождь. Все остальные в группе — реальные лоси. И отжались и отпрессовали, и кросс пробежали. ЮнМи — хуже всех. В итоге набрал за занятие — минус двадцать баллов. Крандец какой-то, а не результат. Как я дальше буду — непонятно. Ладно, вскрытие покажет…

Сегодня всё болит. Руки, ноги, тело. И бесконечно хочется спать. Позавчера выдали книжонку, называется — «эмоциональный журнал». Нужно перед сном записать в него все свои эмоциональные впечатления, полученные за день. Абсолютно дурацкая затея. Граф для заполнения на листах много, а писать требуется развёрнуто. Пока заполнишь — стабильно получается второй час ночи. Ещё у меня есть тесты от доктора и «Волшебник Изумрудного города» для онни. А спать-то когда? Пфф… сейчас бы всхрапнуть… часика три…

— Сегодня у нас практические занятия! — энергично объявляет препод.

Шо, опять?! Опять улицы мести?! И так, после вчерашнего всё болит, так ещё и мётлами махать?! Не пойду!

— Сонсен-ним, — говорю я, поднимая руку, — Я не пойду мести улицы.

— Почему? Ты заболела?

— Нет. Я просто отказываюсь.

После моих слов в классе наступает мёртвая тишина.

— Ты не пойдёшь вместе со всеми выполнять моё задание? — уточняет учитель в этой мёртвой тишине.

— Да, сонсен-ним, — подтверждаю я.

— Пожалуйста, объясни причину своего отказа.

— Я пианистка, — говорю я, — а у меня, после ваших занятий, на руках — мозоли! Такое недопустимо для музыканта, сонсен-ним.

— Ты ещё не пианистка. Ты только школьница, — говорит учитель и обращается к классу, — Кто-нибудь ещё натёр руки?

Класс в ответ отрицательно крутит головами.

— Никто не натёр, — констатирует преподаватель, — только ты одна. Ты пользовалась перчатками?

— Да, — говорю я, — но всё равно, у меня были мозоли. Вот, ещё следы остались, видите?

Я показываю ему свою правую ладонь с розовым кружком — следом подживающей потёртости.

— Вообще, это не дело, ученикам Кирин убирать улицы, — говорю я, объясняя своё виденье проблемы, — от перетаскивания носилок болит живот, а от черенков мётл и лопат страдают руки. Думаю, что администрации школы следует скорректировать учебный план, изменив вид занятий. Можно выполнять какие-нибудь поручения пожилых людей, ходить им за лекарствами, читать письма или помогать с уборкой. Почему обязательно нужно горбатиться на тяжёлых физических работах? Для этого есть специальные люди, которые получают за это зарплату. Мне непонятно, сонсен-ним, зачем нам отнимать у них их кусок хлеба?

— Кто ещё так думает? — помолчав, спрашивает учитель у класса, — Поднимите руки…

— Никто не думает… — подводит итог трёх секунд молчания, учитель, — хорошо, ЮнМи, я освобождаю тебя от сегодняшних занятий и сообщу об этом заведующему воспитательной частью, господину Пак ДонХё. Можешь оставаться здесь, в классе, пока остальные будут проводить занятия. Всем остальным — встаём и идём переодеваться…

Пфф… Ну и ладно! Не хотите, как хотите! — думаю я о своих согрупниках, — раз боитесь, рот раскрыть — идите тогда улицы метите! А я — пойду, посплю, пока вы там мётлами машете.

…

И чего мне вот не спится? Сижу, гитару мучаю. Вдруг захотелось поиграть… Ностальжи, что ли? Народ ушёл мести улицы, а я остался один. Прошёлся по школе, туда-сюда заглянул — все заняты, все учатся, один я, болтаюсь без дела… Один… Пришёл к себе в комнату с намерением поспать, — попалась на глаза гитара. Вспомнилось вдруг, как там ещё, на той Земле меня парни учили на ней играть. Тогда я был в команде…

Ладно. Это всё ипохондрия. Чё б такого сыграть? Чтобы душа сначала развернулась, а потом обратно… завернулась.

Время действия: следующий день. Четверг.

Место действия: школа Кирин. После урока английского языка. Одноклассницы ЮнМи общаются между собой, обсуждая прошедшее занятие.

— Только подумать — девятьсот девяносто девять баллов!

— Ага. Тут даже не мечтаешь о таком, а ей, как будто всё равно…

— И по японскому у неё девятисот девяносто один балл… За первый уровень…

— И на рояле играет как настоящая пианистка…

(некоторое время девочки идут молча рядом, обдумывая увиденное)

— Да кто она вообще такая, эта ЮнМи?! Почему с ней такое? Она что, со звезды прилетела?!

(остановившись, одна из подружек с возмущением оборачивается к другой. Та, в ответ, пожимает плечами.)

— Не знаю, онни… Может, нам стоит с ней… подружиться? Тогда она сможет нас практиковать в английском…

— Думаешь? Больно вид у неё гордый…

— Ей есть чем гордиться…

(подружки молча идут дальше, обдумывая идею)

— Нужно подождать батл, — говорит одна другой, — ты же знаешь ЁСыль…

— Да, ЁСыль… Ты права. Подождём!

(школа Кирин, учительская)

— Невероятно! — эмоционально восклицает учительница английского языка, входя в учительскую, — говорит так, словно всю жизнь прожила в Англии! Совершенно свободное владение языком!

— Это вы сейчас о ком, коллега? — выглядывает в проход между перегородками учитель истории.

— Я говорю о Пак ЮнМи! У неё девятьсот девяносто девять баллов за TOEIC!

— А… а, — пассивно кивает на это историк, — Поздравляю вас. А вот в моём предмете она не очень. Не знает самого элементарного, что, знаете, весьма — огорчительно. Похоже, у девочки таланты лежат исключительно в плоскости языков…

— Что в этом плохого? При всём уважении к вам и вашему предмету, сонбе, английский язык в обществе сейчас востребован гораздо больше, чем история.

— Возможно, вы правы, но не знать, кто такой Сечжон Великий, это, простите меня, просто поразительно.

— Она не знает кто такой Сечжон Великий? — изумлённо округляет глаза на собеседника «англичанка».[12]

— Представьте себе, нет!

— Она что, со звезды прилетела?!

Время действия: два дня спустя

Место действия: школа Кирин

Сижу, дверь сторожу. Картина называется — преступление и наказание. За дверью находится «дисциплинарная комиссия». Про мой отказ следовать учебному плану, учитель доложил заведующему