Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато в рамках Дома санитарного просвещения, находившегося в структуре районного отдела здравоохранения, начались козни.
Для новой предлагаемой структуры мне нужны были другие сотрудники, а не сосланные в нашу ветхую и нежизнеспособную структуру медики, списанные в архив по несостоятельности. Для этого предстояло уволить практически всех сотрудников заскорузлой консервативной организации.
Машинистка посвятила сотрудников в мой коварный план (во имя прогресса, чего они не понимали), и тут такое началось, что не придумать и фантастам.
Возглавил оппозицию тот самый продвинутый в экстраординарных вопросах Григорий Ефимович (а я бы его оставила в штате новой организации, невзирая на мнение отдела КГБ).
Он прекрасно писал, и его жалобы на меня и петиции разлетелись по всем инстанциям.
Но еще круче оказалась другая моя сотрудница — помощник санитарного врача, кавказская женщина, старательная, но с низким интеллектом и образованием, заикающаяся и очень странно выглядящая внешне, что, по моему мнению, позорило нашу деятельность. Ее муж был хорошим сапожником и работал при ЦК КПСС в сервисе для важных товарищей Комитета. Он начинал рабочий день с посещения кабинетов своих обувных клиентов с вопросом: «Когда снимут с работы Попову?»
Секретарь нашего ДСП накопала погрешности в расписании, в рабочих часах для оплаты сотрудников, который сама и вела, особенно для сотрудников по совместительству, специалистов по работе с подростками, тем, кто у нас подрабатывал, выполняя-таки главную функцию нашего учреждения за мизерные деньги, и их рабочий день в табеле рассчитывался даже с минутами…
Как у всякого главврача, у меня имелись огрехи, но совесть была чиста, и сотрудники это знали.
Вскоре меня вызвали в ОБХСС. Даже не знаю, как расшифровывать аббревиатуру, но эту организацию боялись все жулики в стране.
В этом грозном отделе районного исполкома меня принял мужик с золотыми зубами, у которого на лбу было написано: «взяточник». Я возмутилась грязными, оскорбительными вопросами, встала и ушла из кабинета.
Я стала борцом. Наивным, но за справедливость! Надо было как-то защищаться!
И я попросилась на прием к заведующему отделом здравоохранения Горкома партии Москвы, который Ельцин тогда и возглавлял. Я слышала, как трудно было попасть к нему на прием даже секретарям районных комитетов, то есть мелким руководителям в его структуре — рассказывали даже про суициды по этой причине.
Но к руководителю его отдела здравоохранения я попала очень легко. Хотя, в отличие от большинства руководителей даже низшего звена в стране, членом партии я не была. Мне не верили, что такое возможно, и считали, что я скрываю партийную принадлежность. Кстати, еще в школе я и в комсомол отказалась вступать по демонстративной причине: «Если имярек член комсомола, то мне там делать нечего!» На меня и мои доводы плюнули.
Но когда я заполняла анкету для поступления в Первый московский медицинский институт и была заминка, что написать в графе «Член ВЛКСМ с такого-то года», я по совету матери написала: «Мать — член КПСС с такого-то года». Как ни странно, вопросов и плохих последствий не было. То ли не заметили, то ли нужен был маленький процент несоюзной молодежи. У нас на курсе таких было только двое — я и взрослый дядя.
И вот я у завотделом здравоохранения Горкома партии. Очень высокий уровень карьерной лестницы!
Совсем не старый мужчина, бывший до того директором фельдшерского училища, внимательно выслушал планы и проблемы и пообещал приехать на специально собранное совещание моего коллектива.
Коллектив в нервном возбуждении собрался. Высокий чиновник приехал, увидел и выслушал всех. Ни слова не сказав, уехал. Свои аргументы я ему уже изложила в его кабинете на приеме.
Через пару дней пришло распоряжение Горкома партии: ДСП закрыть (не спрашивая Минздрав, Горздрав и Райздрав, в чьем подчинении мы находились). И ОБХСС было поручено прекратить дело против Поповой.
Маленькая деталь: в донесении на меня фигурировал старый доктор, единственная моя опора в достойном контроле нашей конторы за всеми медицинскими учреждениями района. В доносе меня обвинили в хищении его зарплаты (во время отпусков). Так этот доктор, Михаил Моисеевич, старый рентгенолог, прошедший войну, пришел в райком партии и заявил, что, если против меня начнутся действия, он положит на стол свой партбилет! Он понимал мою честность и ценил мою инициативу. Тогда еще никто партбилеты не кидал, и эта угроза сработала.
Кстати, рассказывая ранее моему отцу, опытному чиновнику, об ОБХСС, услышала: «Доченька, а у тебя руки чистые?!» В смысле — ничего к ним не прилипло? И при моем отрицательном ответе он сказал: «Тогда не волнуйся! Все уладится».
Так Горком партии Москвы принял справедливое и прогрессивное решение!
Я тогда подумала, что опыт работы «нашего прокуратора» в фельдшерском училище очень помог: он знал проблемы подростков!
ДСП действительно сразу закрыли, а меня пригласили в другой районный комитет партии Москвы ко второму секретарю райкома и объявили: «Добро пожаловать! Вот вам отличное большое помещение — ДСП Октябрьского района, рядом с метро, и ПОЛНЫЙ КАРТ-БЛАНШ! Делайте всё, что считаете нужным»!
Так начался самый, на мой взгляд, значимый виток моей деятельности, дающий мне ощущение гордости и удовлетворения!
Глава 5
Был ли секс в СССР?Наверное, в СССР не было ни одного человека, кто не слышал бы фразу той самой вышеупомянутой тетеньки, выступившей в передаче на центральном телевидении в рамках телемоста Познер — Донахью (журналисты с советский и американской стороны), когда обсуждались острые вопросы морали и ее разные стороны и понятия.
И когда свободный в мыслях американец и осторожный умный Познер начали говорить на деликатные темы, эта плохо одетая и неухоженная дама с огромной грудью выпалила: «В СССР секса нет!»
Помню
