Особый случай - Юрий Яровой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Козырев нашел на пульте нужный клавиш, нажал и повернул микрофон Павлову.
– Секунду! – бросил Павлов в трубку. И – в микрофон: – Инженерно-технический? Разберитесь, что вы шло из строя: самолет Ил –18, зафлюгированы второй и третий двигатели. Доложите немедленно! – и снова переключился на разговор с генеральным конструктором самолета…
Несмотря на десятилетиями воспитанную самодисциплину, Александр Иванович здесь, на КП, не мог подавить ощущение, что что-то делается не так. Может, это ощущение вызывалось спокойной – по крайней мере, внешне спокойной – атмосферой, которая царила здесь, после накаленной атмосферы в «восточном» секторе, его не могла не удивить здесь тишина, прерываемая лишь ответными репликами Павлова: «Да, да… Понимаю… Разумеется…»
«А может, так и должно быть? – подумал он. – В конце концов, полет восемьдесят четвертого на двух продолжается уже два часа – срок вполне достаточный, чтобы убедиться в жизненности машины и в пилотном мастерстве экипажа. Доклады командира корабля – „Полет протекает нормально“ – тоже ведь кое о чем говорят: выдержки и хладнокровия этому командиру, видно, не занимать, а в такой обстановке для него это сейчас самое главное…»
Очевидно, и здесь, на командном пункте, пришли к выводу, что полет закончится благополучно. Но не рано ли пришли к этому выводу?
Требовательный писк зуммера. Александр Иванович нажал загоревшийся на пульте селектора клавиш:
– ЦДС!
На селекторе оказался главный конструктор по силовым установкам Ил –18.
Главный: Я консультировался с генеральным… Да, вам доложили о результатах эксперимента? Как я и предполагал, запустить охлажденный двигатель на такой высоте невозможно.
Козырев: Не понял…
Главный: Винты в рабочее положение поворачиваются слишком медленно – масло густое. А это значит, что и двигатель раскручивается тоже очень медленно. Турбины не успевают набрать нужное число оборотов, поэтому горят лопатки. Это вам понятно?
Козырев: Это понятно. – Оглянулся на Павлова, видит, что тот слушает одновременно обоих – генерального и главного конструкторов.
Павлов: Где же выход?
Главный: Вести самолет на двух двигателях.
Павлов: Самолет уже вошел в зону обледенения.
Главный: Тогда сажайте немедленно.
Павлов: Где? В поле? На лес?
Главный: На аэродром.
Павлов: До Тюмени им еще идти не менее сорока минут.
Главный: Я должен проконсультироваться с генеральным.
Павлов: Сколько вам надо на это времени?
Главный: Пять минут.
Павлов: Отключаю. – Поворачивается к Козыреву: – Что там?
Козырев: Свердловск, КДП. Самолет запрашивает посадку в Кольцове.
Павлов: (выхватывает трубку из рук Козырева): Что вы сказали?
00 час. 49 мин.
Свердловск, командно – диспетчерский пункт Кольцово
Запрос 75410 на посадку в Кольцове был передан тюменским диспетчером в ноль сорок девять, за минуту до поворота самолета над Тобольском на Тюмень.
– Свердловск, «восточный»? 75410 просит посадку у вас, в Кольцове.
– Но у нас метеоусловия ниже минимума, на полосе гололед… – И только тут до его сознания дошло, что посадку просит самолет отца. – Тюмень, «восточный»! Почему не принимаете вы?
– Мы его готовы принять. Полосу все время чистим.
– Так в чем дело?
– Командир решил идти на Свердловск.
– Понятно. Я доложу руководителю полетов.
– Докладывай, я жду.
Виталий выбрался из-за пульта – все равно экран локатора был пуст, самолеты переадресовывались в Челябинск или Пермь. За столом Крылова сидел Ивановский, начальник управления. Крылов был тут же, за соседним столом.
– Что у вас? – спросил Ивановский Виталия.
– 75410 просит посадку в Кольцове.
Ни один мускул не дрогнул на лице начальника управления, только левая бровь взметнулась вверх да так и застыла вопросительным знаком.
– С командиром можно связаться? – повернул Ивановский голову к Крылову.
Тот подумал.
– УКВ еще не возьмет, а на коротковолновой у них «висит» Москва…
– На самолете две коротковолновых.
– Понял. Дам команду. – Крылов тотчас встал, обогнул стол, подошел к Виталию.
– Передай через тюменского коллегу на борт просьбу: выйти на связь с Кольцовым. А я отдам приказ радистам.
Виталий бросился к пульту.
– Тюмень? «Восточный»? У тебя прямая связь с самолетом?
– Нет пока. Его ведет Тобольск.
– Передай на борт приказ: выйти на связь с Кольцовским радиоцентром…
Начальник управления между тем с помощью Крылова соединился с начальником смены диспетчерской порта.
– Сможете принять Ил –18?
– Если с автоматом захода…
– Без. Модель «Б».
– Нет.
– А если подумать? Ивановский у аппарата.
– На полосе гололед…
– У вас что – техники нет?
– Понятно. Будет выполнено.
– Посадка аварийная – предупредите пожарников и медсанслужбу.
– Понятно. Сколько вызывать машин?
– Все, что есть в наличии.
– Понятно. Будет выполнено.
– Об исполнении доложите. Я на КДП.
– Когда ожидается посадка?
Ивановский перевел вопросительный взгляд на Крылова.
– Когда ожидается посадка в Кольцове?
Ответил Виталий – он уже успел рассчитать:
– Два двадцать.
– Через полтора часа, – бросил в телефон Ивановский. – Успеете?
– Надо успеть.
– Выполняйте!
На пульте вспыхнула лампа: «Радиоцентр». Крылов, уловив утвердительный кивок начальника управления, тотчас произвел переключение.
– Ивановский. Связались с самолетом?
– Да, связь устойчивая.
– А на меня вы канал связи переключить не сможете?
– Не предусмотрено.
– Тогда запросите: почему решили садиться в Кольцове, а не в Тюмени?
Незаметно и очень тихо стол, за которым сидел начальник управления, окружили все, не занятые на проводке самолетов: главный инженер управления, начальник авиаотряда, Крылов, Витковский…
– Командир 75410-го отвечает, – услышал Ивановский голос радиста в трубке: – «Условия посадки в Кольцове более благоприятные».
Ивановский знал, что в Свердловске погода не лучше, чем в Тюмени, поднял взгляд, оглядел всех по очереди и остановился на Крылове:
– Вы тоже считаете, что в Кольцове условия посадки более благоприятные?
00 час. 55 мин.
Салон самолета № 75410
Девушка плакала. Плакала с закрытыми глазами, откинув голову на стенку буфета, и, если бы не слезы, капавшие с ресниц на щеки и мелко вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что она спит. Спит сидя.
Петр Панфилович стоял перед ней в недоумении: «Что ты там такое сморозила? Приволокли, как куль с картошкой… И что, милая, мне с тобой делать? Утешать? По какому случаю?»
Петра Панфиловича занимала не столько сама девушка, сколько вопрос, что с ней стряслось такое?
«Хм. Так что же тебя так напугало?.. Позволь, но ты ведь, милая, сидела у иллюминатора», – сообразил Петр Панфилович.
– Эй! – покачал он девушку за плечо. – Ниночка, прошло?
Девушка заплакала еще сильней, Петр Панфилович смекнул; «Инна, боже мой!»
– Инночка, – нагнулся он к ней, продолжая осторожно теребить ее за плечо. – Чего ты кричала? Может, я помогу, а? А может, что в иллюминаторе увидела? Ну, что ты там такое увидела?
Он был близок к разгадке, но ему помешала Людмила. Вошла, задернула за собой штору и спросила, кивнув на девушку:
– Ну и как? Жива?
– Жива! – откликнулся Петр Панфилович. – Говорить вот не хочет.
– Это хорошо, что молчит, А вы что хотели узнать от нее?
– Да так, пустяки, – махнул рукой Петр Панфилович, уловив и в голосе, и во взгляде бортпроводницы настороженность.
– Сейчас мы ей дадим успокаивающее, – сказала Людмила.
Открыла свою сумочку, порылась, нашла снотворное – в хабаровский рейс она всегда брала с собой снотворное, иначе из-за пятичасовой разницы во времени там не уснешь.
– Да, – вспомнила она. – У вас, товарищ Веселый, нет случайно с собой жаропонижающего? Мальчик в первом салоне температурит.
– Ну! – расплылся в широкой улыбке Петр Панфилович. – Я такого с собой не вожу. А вот жароповышающее – это пожалуйста. Могу угостить.
– Спасибо, – отрезала Людмила. – Вот вернетесь в свою Читу, там и употребляйте жароповышающее… А ну, товарищ «заяц», помогите!
Петр Панфилович с готовностью нагнулся, он уже знал, что надо делать – надавить больший пальцем на подбородок девушки. Людмила ловко забросила ей в рот таблетку, дала запить и… Петр Панфилович невольно отшатнулся: в упор на него глядели черные и пустые глаза. И такой в их черной глубине был ужас!.. – Садитесь, – указала Людмила Веселому на контейнер с грязной посудой. – Сейчас я вас накормлю вторым ужином. Вы заслужили. Садитесь. – Но Петр Панфилович продолжал стоять, оглядываясь по сторонам: «Тюрьма… Ни одного иллюминатора. Вот почему тебя, милая, затащили на кухню – здесь нет ни одного иллюминатора!» Вернулась Таня.