Язык и человек. К проблеме мотивированности языковой системы - Михаил Шелякин

В языкознании спорным является отнесение к словам предлогов, частиц, союзов, артиклей, называемых служебными на том основании, что они всегда употребляются со знаменательными (полнозначными, самостоятельно употребляемыми в речи) словами, реализуют свои значения только в сочетании с ними, не обладают синтаксической самостоятельностью (не выступают в качестве членов предложения), не имеют в своих значениях денотативного аспекта и выполняют служебную, вспомогательную роль. Поэтому некоторые лингвисты считают, что они функционально ближе стоят к морфемам, чем к словам, или занимают промежуточное положение между словами и морфемами. И все же служебные слова являются словами, поскольку они, во-первых, не входят в структурный состав полнозначных слов, а сочетаются с ними как с уже имеющими свои морфемы, и, во-вторых, обладают только им присущими значениями в сочетаниях с полнозначными словами. Так, предлоги.в первичных значениях выражают определенные пространственные ориентиры и местоположения предметов вместе с падежными формами существительных, что послужило основой для их переносных значений(временных и др.). Это касается и всех союзов, частиц, артиклей: все они имеют свои индивидуальные значения, реализуемые в сочетаниях с полнозначными словами.

Иначе говоря, служебные слова – это наименее самостоятельные слова, действительно занимающие промежуточное положение между полнозначными словами и морфемами. Поэтому рад из них функционально соответствует морфемам слов: например, таковы аналитические . (сложные) грамматические формы в русском языке буду писать (со значением будущего времени), писал бы (со значением сослагательного наклонения), которые в других языках выражаются грамматическими морфемами. Это свидетельствует о том, что слова исторически могут подвергаться десемантизации (утрате своей полнозначности) и выражать значения, аналогичные значениям морфем, сохраняя при этом свой первичный статус языковой единицы.

Слово является основной языковой единицей, и только ему принадлежит свойство быть свободно воспроизводимой и самостоятельной в коммуникативной информации. Оно обозначает отражение отдельных компонентов объективной или субъективной действительности. Именно слова вступают в отношения друг с другом, выражая коммуникативную информацию.

Слово может быть делимым на морфемы, но они, как считают многие историки языка, представляют собой бывшие слова. Морфемы обслуживают слова и выделяются внутри слов. Поэтому вряд ли оправданно говорить о принципе морфемности языковой системы, как предлагают некоторые американские дескриптивисты, но оправданно говорить о принципе словесности языковой системы.

4. Адаптация языковых знаков к различению и идентификации отдельных означаемых коммуникативной информации

4.1. Принцип (8) оптимальной знаковой дифференциации языковых означаемых

Коммуникативная информация, чтобы быть эффективной, должна быть адекватно и однозначно понятой, без чего немыслим коммуникативный процесс. В связи с этим язык стремится каждому означаемому придать свое означающее и наилучшим образом отличить его от других означающих. Эту тенденцию можно назвать принципом оптимальной знаковой дифференциации языковых означаемых. Поэтому в языках, по сути дела, нет абсолютных, дублетных синонимов, и если они возникают, то языки либо освобождаются от них, либо специализируют их дистрибуцию, при которой синонимы указывают на специфику своих означаемых или смежных означаемых. Последнее особенно часто встречается в словообразовании: ср. учи-тель, бор-ец, сад-овник. рыб-ак, фабрик-ант и др. Под знаковой дифференциацией следует понимать, как мы уже говорили, не только звуковые различия знаков, но и все другие средства (синтаксические, морфологические, контекстуальные, принадлежность к определенному грамматическому классу и др.).

Этот принцип является одним из ведущих в историческом развитии языковых систем и давно обсуждается в лингвистике, особенно он интересовал младограмматиков. С одной стороны, в научной литературе утверждалось, что фонетические изменения знака направлены (чуть ли не преднамеренно) на их функциональные различия. Так, Ф. де Соссюр считал, что наблюдаются «те бесчисленные случаи, когда изменение означающего приводит к изменению понятия и когда обнаруживается, что в основном сумма различаемых понятий соответствует сумме различимых знаков» [Соссюр 1977: 153]. С другой стороны, Г. Пауль оспаривал это положение, полагая, что «в языке вообще не бывает звуковых дифференциаций, произведенных преднамеренно для обозначения какого-либо функционального различия; функциональное различие примыкает к звуковой дифференциации всегда лишь в результате вторичного развития – развития непреднамеренного и неосознаваемого говорящими субъектами, в основе которого лежит естественно возникающая ассоциация идей» [Пауль 1960: 259], т.е. функциональное различие использует уже имевшую место звуковую дифференциацию. В доказательство своей точки зрения Г. Пауль приводит следующие случаи. В немецком языке раньше некоторые фонетически различные слова имели тождественные значения, а потом стали различаться и функционально: Knabe (нов.-нем. «мальчик») и Кпарре (нов.-нем. «оруженосец») были в средневерхненемецком вполне тождественны по значению, и каждое из них объединяло в себе различные нововерхненемецкие значения этих слов. Точно так же Raben (нов.-нем. Rabe — «ворон») и Rappe (нов.-нем. «вороной конь») одинаково служили для обозначения птицы [Там же: 305]. По сути дела, подобной точки зрения придерживался и Э. Сепир, который, однако, акцентировал внимание на влиянии функционального различия на фонетические изменения означающих: «...раз звуки речи существуют лишь постольку, поскольку они являются символическими носителями значащих понятий и сочетаний понятий, почему бы могучему движению или постоянному явлению в концептуальной сфере не оказывать поощряющего или сдерживающего влияния на фонетическое движение. Я полагаю, что такого рода влияния могут быть вскрыты и что они заслуживают гораздо более внимательного изучения, чем это делалось до сих пор» [Сепир 1934: 145].

Можно полагать, что в истории языков имеют место и тот и другой (в понимании Г. Пауля и Э. Сепира) тип взаимного изменения между звуковыми и функциональными отношениями, за исключением однонаправленного изменения: «изменение означающего – изменение означаемого», так как многие фонетические изменения сначала, видимо, проходили эволюционный этап, не связанный с функциональным изменением. Это хорошо показал Э. Сепир на примере образования в английском языке форм множественного числа сущ. путем чередования типа foot (нога) / feet (ноги), mouse (мышь) / mice (мыши); долгое о в foti (из которого появилось foot) перед i (показатель мн. ч.) перешло в долгое о, а / в связи с сильным германским ударением на первом слоге превратилось в «бесцветное» е (foti—fote), слабое е исчезло, а долгое о утратило свою «оглубленность» и превратилось в долгое е, затем – в i. Вместо слабого окончания мн.ч. i стало более сильное противопоставление чередования гласных, чему способствовало наличие «символического» чередования как прецедент «притягательной силы»: ср. sing – sang – sung = петь – пел – петый, см. [Сепир 1934: глава 8].

Другие факты показывают, что изменение функционального различия языкового знака может происходить: а) без его звукового изменения, но сопровождаться дополнительными средствами знакового различия, о чем уже шла речь выше в связи с проблемой омонимии и полисемии; б) с его звуковым изменением: ср. хотя (деепричастие и союз), но только хоть (союз), долой (из дол в дат. пад.). Если эти случаи считать сомнительными с точки зрения первичности/вторичности звукового и функционального различия, то в общем плане можно утверждать, что изменение функционального различия знака так или иначе всегда связано и с изменением в плане выражения, в отличие от звуковых изменений, которые могут и не сопровождаться функциональным изменением. Особенно часто сопровождается звуковым изменением функциональное переосмысление знака по ассоциации с другими знаками: ср. др.-русск. съвѣдетель и совр. свидетель.

В итоге можно сделать следующий вывод: язык стремится к той или иной знаковой дифференциации функционального различия и к усилению ее отличительности, используя в определенных условиях соответствующие звуковые и другие средства.

Принцип оптимальной знаковой дифференциации языковых единиц часто проявляется в изменениях морфологической структуры слова: